М. Горбачев-(Ростовский) - Пути к итогу. Роман без отрыва от пьесы «Под тенью мечей…»

• Название: Пути к итогу. Роман без отрыва от пьесы «Под тенью мечей…»
• Автор: М. Горбачев-(Ростовский)
• Жанр: Русское современное

Середина девяностых… Великая страна обрушена в хаос, где играются игры без правил, правит бал беззаконие, день вчерашний заляпан грязью, а завтрашний – в безнадежном мраке. Жизнь – олицетворенный дурдом, в котором приходится выживать. И у каждого свои пути между прошлым и будущим. И метания душевные в «пограничных состояниях», и неумирающее творчество, как путь к Человеку. И самопознание себя в вихре веков, этом калейдоскопе повторений, именуемом историей… Или все же психиатрия?.. Жизнь покажет…

---

– Так, а что у нас с Грачевым? Никак не проснется? – медсестра приподнимает край одеяла, вздыбленного горбом на кровати у северной стены.

– Да уж двое суток без просыпу наш Брат Господень… Ему что, профессор выписал сонную индульгенцию, а, Надюша? И я бы на такой терапии тут срок отмотал в полное удовольствие. – Как-то посерьезнел голосом Володя.

– Нелегок, однако, путь мессианства и в просвещенный век, – с театральной иронией возгласил Вадим, бросив на тумбочку журналы и обувая белоснежные в новизне своей кроссовки. – А кто-то из единоверцев сейчас, образно говоря, сребреники пересчитывает…

– И пусть себе поспит человек, если его эта жизнь так пробрала, что видеть ее не хочется – бухнул с глухим возмущением Валера Морозко и первым покинул палату в направлении звякающих мисок.

– Эко, – хмыкнул Володя, – а ведь в корень смотрит, а?.. Двинули, что ли, и мы с богом…

И лишь Надежда еще ненадолго задержалась в палате, оценивая придирчиво порядок. Еще раз наклонилась, прислушиваясь к дыханию спящего…

– Да спи себе, чего уж… Потом навалятся с анализами и процедурами – не отобьешься…

И отправилась за санитаркой – лишний раз влажная уборка никогда не мешала…

Завтрак провалился в голодные недра, не оставив ни единого приятного воспоминания. Скользкий супчик с гордым названием «молочный» был абсолютно безвкусен, хотя, по словам санитарки Милы, и обладал сказочно целебными обволакивающими свойствами. «Шрапнель» с огрызком огурца и подсохшим селедочным бочком в других условиях осталась бы, несомненно, нетронутой. Но не сейчас… Слегка теплый напиток не подлежал опознанию…

Покидая столовую, можно было сразу же помечтать о передаче от родных, каковые поступали почти к каждому, но с разной периодичностью. Поэтому оставались еще скромные надежды на неформальный второй завтрак силами единопалатников, который, впрочем, мог быть ориентирован лишь в плоскости гурман-гастрономии, но никак не насыщения. Угоститься – совсем не означает объедать товарища… Тем более, что ты в палате новичок, лишь сегодня обустроенный на освободившееся место с койки проходного тамбура, с которым сообщаются практически все палаты отделения. То есть, с кем-то как-то ты уже знаком хотя бы и шапочно, но нужно еще определиться с правилами общежития в «чужом монастыре», соблюдение которых в здешних условиях может предопределить очень многое. Вплоть до безопасности существования, как показывает практика.

Каков бы ни был завтрак, а мозги потихоньку стали оживать. Стены перестали перебрасывать тебя друг другу, а потолок, прекратив безумное вращение, лишь покачивается в такт шагов. Мысли ясные, но, увы, не бодрые. Было бы очень неплохо найти способ преодоления этой гнусной клейкой полусонности, позволяющей, правда, тихо радоваться тому, что ты – не конченый «овощ», а вполне еще «сапиенс», хоть и подвергающий сомнению разумность бытия.

И далась тебе эта разумность в отрыве от контекста исторического процесса!.. Ищущий разумности да отстранится от исследуемого предмета, приподнимет себя за уши над ним, приближая, хоть на мизерную капельку, угол зрения своего к взгляду Создателя всего сущего. И лишь тогда, если дано тебе будет по вдохновению, отделить сможешь истинное от ложного и разумное от умствующего. А пока довольствуйся уж тем, что имеешь. И надейся, что законы диалектики тоже не от лукавого.

Пара привычных затяжек, завершающих акт приема пищи, ожидаемого облегчения не принесли и лишь дополнительно замутили ручеек мозговой деятельности. Впрочем, это вам не вольготно раскинуться в мягких креслах с трубочкой отборного табачку да рюмочкой истинного хереса, как преподносилось явно завиравшимися классиками. Курительная комната мужского отделения клиники совмещалась с общим санузлом «в четыре очка», где, собственно, народ и отводил душу в едином порыве в меру потребностей: от умывания с чисткой зубов над рассевшейся от трещин раковиной и до… В общем, до шатких хронически грязных унитазов с неистребимыми ржавыми пятнами вечности на челе, окаймленных осклизлым полупериметром писсуарного стока, подчеркнутого веселенькой зеленью неизвестного происхождения.

Но парадокс-то состоял в том, что на фоне общеизвестных густых ароматов с полным многообразием оттенков лишь здесь, возле треугольной дыры в матовом оконном стекле можно было глотнуть свежего воздуха от осеннего листопада, буйствующего на воле. Остальные окна, доступные болезному народу, не имели ничего форточкоподобного в конструкции и были наглухо законопачены. Весьма оригинальный способ борьбы с курением вне специально отведенных мест… Впрочем, персонал курил по своим каморкам да кабинетам, нарушая правила пожаробезопасности в отсутствии средств тушения и не претендуя на место у «народной отдушины»…

– Слышь, писатель, кончай коптить! Тебя лечащий ищет, – объявился, теребя газету, Морозко. – Спички оставишь?.. Спасибочки…

Пора на очередное собеседование к «титану мозга». Нормальный он мужик, хоть и нудный из-за своей въедливости с многочисленными вопросами, которые не всегда успевает интонировать «с человеческим лицом», напоминая заунывной механистичностью голоса какой-то неизвестный прибор-детектор. Хотя, возможно, издержки профессии могут еще и не так себя проявлять.

– Ну, как вы, как вы, мсье Романофф? – у Моткульского выработался некий несерьезный, на первый взгляд, стиль общения: легкий, но без панибратства. – Откушали, сударь мой? Полегчало? Уж вы не пугайте нас так больше, дорогой. К чему эти «уходы в астрал», если потом проблемы с возвращением?

– Да уж вашими молитвами, доктор. Мои «астралы» без вашей химии не доставляли никому хлопот. Да и сейчас, честно говоря, я не слишком понимаю, чем мог уж так вас огорчить.

От палатных соседей порхнуло было неопределенное междометие, но тут же скомкалось в бульканье кипятильника и звяканье чайных кружек от короткого взгляда врача.

– Ах, у вас здесь чайная церемония намечается, я смотрю, – перевел он тут же разговор в другую плоскость. – Видимо, какое-то событие, Смирнов? – в голосе прозвучал интонационный нажим. Совсем легкий, но весьма заметный ввиду несвойственности для обычно безэмоциональной речи врача.

– Конечно, событие, Станислав Георгиевич, – извлек голову из тумбочки Володя. – Мне посылочку прислали с прекрасным чайком и сухариками. Вот организуем торжественный прием в наши ряды товарища литератора. Чтобы жилось всем нам тут дружно и светло под чутким наблюдением вашим и Александра Федоровича, под мудрым руководством Бухалевского и Котятко, но в нежных ручках Надюши-свет Воробьевой.

Окончание монолога – уже стоя практически навытяжку, с кружкой у сердца. И любые сомнения в искренности разбились бы об этот монумент «Караульный у мавзолея», тем более что страсть к хорошему чаю, вечно дефицитному и редко неподдельному, была результатом длительного воспитания в советские годы. И во всех местах «ограниченного доступа» именно чай заменял и алкоголь, и трубку мира, и плечо для слез, да и…

– Что тут за фигня? – остолбеневший в дверях Валера лишь лихорадочно ощупывал мизансцену глазами. – Доктор, я не в курсе, в клинику спирт завезли, или это вы к народу с контрабандой? Пора, пора, пока полностью не извели нам, горемыкам, кровь на воду. Вон, на Вадика полюбуйтесь! – преувеличенный до трагизма жест в сторону лежащего под капельницей товарища. – Явился, морда – с рюкзак. Румяный, холеный, улыбчивый – прямо с плаката. Ну, не без синевы, правда. Это факт… А теперь гляньте: бледная спирохета под микроскопом…

– Я вот сейчас докапаюсь, по шее настучу, – пробурчал незлобиво Вадик. – Станислав Георгиевич, урезоньте придурка. Объясните как-нибудь (честно говоря, не представляю, как), что алкоголизм – болезнь, черт возьми… И я тут лечусь, а не ваньку валяю, как некоторые… – тут он осекся и заерзал на койке, изображая суету с покрывалом и стараясь не пересечься ни с кем взглядом.

– Чаек настоялся – подваливай, народ, – жестом пригласил Володя. – Станислав Георгиевич, просим! У нас тут и кружечка свободная для вас есть. Некоторым чай не полезен – у них все равно жидкостный баланс по-иному регулируется. – И сделал ручкой Вадиму:

– Покойся с миром, добрый человек!.. Мы помянем тебя за нашей трапезой.

Врач с улыбкой покачал головой и, сменив выражение лица на нарочито озабоченное, зачем-то отошел к стойке капельницы. Оценив уровень ядовито-желтой жидкости в сосуде, и обозначив регулировку и без того идеальной частоты капель в системе, он как-то неуверенно извиняющимся тоном произнес:

– Вы как-нибудь поаккуратней с вашими чаями-кипятильниками, а? Нас всех тут так нагреют, когда «большие отцы» ваш вертеп в палате накроют. По графику, у них сегодня, правда, обход у буйных. Но вдруг да завернут, соскучившись… За приглашение, конечно, спасибо…