Илья Дименштейн - Наша Юрмала

• Название: Наша Юрмала
• Автор: Илья Дименштейн
• Жанр: Гиды, путеводители

Вы узнаете из книги о «Порте Ассерн», возникшем за год до Первой мировой, о том, почему Дзинтари когда-то называли Эдинбургом, а Меллужи Карлсбадом и в честь кого получила название улица Йомас. О лучших юрмальских ресторанах – их солистах и известных гостях вспоминают долголетний начальник управления торговли Юрмалы Мария Затока и режиссер варьете «Юрас перле» Марк Гурман, о неожиданном посещении Слокского ЦБК Косыгиным и том, что из этого вышло – его бывший главный инженер Гунар Данкфелдс…

Есть главки, рассказывающие об истории появления монумента Лачплесису, урагане, бушевавшем в Юрмале в 1969-м и едва не уничтожившем «Юрас перле», тому, в честь кого было построено шоссе Рига-Юрмала и как его называли. Не забыто и довоенное взморье. Один из очерков рассказывает о шахматном турнире, который в 1937-м собрал в Кемери весь цвет шахматного мира: от русского эмигранта Алехина, приехавшего из Парижа, до чеха Флора, кубинца Капабланки и американца Решевского. А победил на нем наш земляк – рижанин Владимир Петров, который стал первым в Латвии гроссмейстером.

Удалось также восстановить историю создания двух знаменитых строений довоенного взморья – ресторана «Лидо» и дачи Беньямина, созданных русскими архитекторами – Антоновым и Витлиным. Отдельный раздел посвящен знаменитым отдыхающим Рижского взморья: Горькому, Паустовскому, Ландау, Андрею Миронову, Высоцкому и Марине Влади.

---

Уличные торговцы Майори

Знаете, почему на Йомас полно уличных торговцев, а в соседних Дубулты, Дзинтари, Булдури их практически не увидеть, хотя и там летом море народу? Традиции. В Майори вплоть до 1870–х годов запрещалось открывать магазины, поэтому коробейники и облюбовали главную улицу поселка. Тем временем соседние Дубулты процветали. Здесь ограничений не было. Не случайно они на долгие годы становятся центром курортной жизни. Табу на открытие в Майори магазинов ввел хозяин местной земли – барон Фиркс. Юдофоб, он и магазины считал "частью еврейского заговора". В конце концов под давлением дачников пошел на уступки. Первый магазин – Каровина – был открыт на углу нынешних Йомас и Тиргоню, там же появилась хлебопекарня. В 1877–м заработала первая аптека, в 1882–м – почта и телеграф. Впрочем, победа лавочников была относительной: барон душил их высокими пошлинами. Этим не преминули воспользоваться уличные торговцы. Писатель Петр Боборыкин, приезжавший в 1880–е на взморье из Петербурга, вспоминал: "Вы сидите на террасе в теплый вечер на взморье. До вас доносятся протяжные, чисто русские звуки: "Сахарное мороженое!" По песчаным переулочкам, где за заборами приютились дачки, настроенные немцами и онемеченными латышами, разъезжает ярославский или тверской мужичок, сидя на двухколесном коротком ящике, где помещается несколько форм. С утра до позднего вечера разъезжает он так по улицам и улочкам штранда, и целый день у него есть покупатели. Остзейская культура не доработалась до такого вида кондитерского промысла; а наш мужичок принес его готовым и усовершенствовал: он уже не таскает на голове тяжелейшую кадку с двумя формами, он выдумал свой двухколесный ящик; но лошадь у него в русской упряжи и дуга расписана яркими красками. Мороженое у него действительно сахарное, в пять и десять копеек за формочку. Не одни дети, и взрослые рижане объедаются этим мороженым… Утром вы слышите беспрестанно крики разносчиков, предлагающих ягоды, овощи, фрукты. Это опять ярославцы, промышляющие вдали от своей родины, или русские из Остзейского края, большей частью раскольники… И так промышляют разносчики полотен, кружев…" Большинство продавцов по – немецки знает одну – две фразы, и бюргерские жены вынуждены говорить по – русски – "упражняться в неприятном для них диалекте". Не хотите "упражняться" – езжайте за товаром в Ригу. К 1880–му, когда в Майори приехал Боборыкин, они уже стали "немецкой дачной колонией". А самыми первыми дачниками были русские – семьи рижских купцов Поповых и Камариных. Впервые они сняли дачу в 1845–м – на границе с нынешними Дубулты. Приезжали много лет подряд. На Лиго "выписывали" прусских музыкантов – с оркестром из 4–5 человек разъезжали по Лиелупе на лодках, разукрашенных цветами и дубовыми венками. Заворачивали к рыбакам. Взрослых угощали снедью, табачком, детей – сладостями, игрушками. Наследник этих рыбаков – Екаб Путниньш – на рубеже веков становится одним из самых состоятельных латышей на взморье – строит судно, на котором привозит по Лиелупе пиломатериалы для поднимающихся окрест дач. К тому времени проблемы с торговлей в Майори уже сняты: в 1894–м барон разрешил открыть даже продуктовый рынок. …Давно ушли в прошлое табу Фиркса. Магазины на Йомас на каждом углу. Но как и сто лет назад, на главной улице поселка по – прежнему можно увидеть уличных торговцев. Теперь это не ярославцы или тверичи, а самые что ни на есть латыши. Но как и тогда, отдыхающих завлекают по – русски: "Сахарная клубника! Сахарная черника!" Потому что как бы ни изголялись языковые инспекции, торговцы знают: на русском их поймут и рижане, и москвичи, и петербуржцы.

Пушкину – от барона Мирбаха

В июне 1899 года улица Йоменская превратилась в Пушкинскую.

То была инициатива главного полицмейстера курорта барона Мирбаха, решившего увековечить память Александра Сергеевича в день его 100–летия. Правда, "прожила" Пушкинская всего три дня. Мирбах стал главным полицмейстером Рижского штранда в 1897 году. Немецкий барон, он был человеком русской культуры, настоящим ревнителем православия. На его личные пожертвования провели реставрацию храма Святого князя Владимира в Дубулты. Барон не только выделил деньги, но и нашел строителей, с немецкой педантичностью следил за ходом работ. Немало сделал он и для благоустройства взморья. При нем на месте старого дубултского рынка появился новый, была проведена телефонная линия к 20 магазинам взморья. Мирбах ввел купальные костюмы на пляже, приказал снести допотопные купальные будки. В 1899 году полицмейстер взялся за переименование улиц. Первым делом отдал дань уважения прославленному генералу Ермолову: вместо Эдинбургского проспекта появился Ермоловский. А в июне Йоменская стала Пушкинской. Можно представить, каково было негодование другого немца – русофоба барона Фиркса, когда он вышел на Йомас и увидел другое название. А ведь этот поселок был его собственностью. Фиркс наказал владельцам дач "за сутки вернуть прежнее название". Выполнить распоряжение разгневанного барона владельцам дач помогла собственная экономия – название "Пушкинская" они оформили на старых табличках. На этот раз, вооружившись клещами и молотками, просто перевернули их другой стороной. На следующий день, гуляя по Майори, барон убедился, что его распоряжение выполнено в точности. "Йоменская останется Йоменской вовеки, пока эта земля будет принадлежать благородному роду Фирксов", – изрек он. Но и Мирбах не собирался так просто сдаваться. Дело дошло до российского Сената, а тот оставил последнее слово за Фирксом – собственником территории. В 1914 году была предпринята вторая попытка вернуть Пушкинскую в Майори – на сей раз к 300–летию дома Романовых. Инициатором выступило майоренгоф – дуббельнское общество благоустройства, идею благословил генерал – губернатор Лифляндии. К тому времени старшего Фиркса не было в живых, но его наследники были непоколебимы. Не помогли и патриотические манифестации. И слава богу! При всем уважении к поэту Пушкинских улиц хватает, есть и в Риге. А Йомас только одна. Между прочим, по одной из версий, Фирксы любили романы Вальтера Скотта, а одним из их персонажей был веселый английский фермер Йомен. По другой версии – более реальной – название связано со старинным прусским словом Jomen. Так назывались длинные рвы в торфяных болотах, даже в сильный зной редко высыхающие. Вот такой отвратительный "йомен" тянулся когда – то на месте известной улицы.

Терапия Нордштема

На Рижском взморье работало немало известных врачей, но знаменитым был один – доктор Нордштем. Николай Лесков даже посвятил ему рассказ.

Принято считать, что первые здравницы появились в Кемери. Это не совсем точно. Действительно, в 1838 году после высочайшего разрешения в Кеммерне(так тогда именовались Кемери) открыли ванное заведение. Но первый санаторий поднялся не там, а на границе нынешних Майори и Дубулты. Здравницу назвали «Мариенбад» – в честь супруги Александра II. Вскоре о ней становится известно в Петербурге. Жители Невы вместо шумного Баден-Бадена все чаще склоняются в пользу Рижского взморья: ближе, дешевле и самое главное – не хуже.

Росту популярности курорт под Ригой обязан в немалой степени и доктору Нордштему. В Лифляндию он перебрался из Кронштадта, где имел долголетнюю практику флотского врача. Участок земли у моря врач приобрел в 1870-м.

Так чем же удивил столичных шишек доктор Нордштем? Вот что писал Николай Лесков в рассказе «Колыванский муж»: «Чудесный старик-немец…Больных заставлял ходить по берегу то босиком, то совсем нагишом. В аптечное лечение не верил нисколько и над всеми докторами смеялся…»

Подагру, ипохондрию и другие тогдашние «модные болячки» Нордштем лечил физической терапией и закаливанием: распиливание и рубка дров, долгие прогулки по берегу и дюнам. Глядя на измотанных господ, возвращающихся с «терапии», окрестные крестьяне только качали головами – «не санатория, а тюрьма». (Между прочим, чуть раньше в Москве соотечественник Нордштема врач Христиан Лодер основал лечебницу несколько иного профиля – пациенты пили минералку и потом совершали небольшой моцион. Наблюдая через ограду за праздно гуляющей публикой, московские простолюдины называли такое лечение «гонять лодера», а самих больных – лодырями).

У пациентов Нордштема «гонять лодера» времени не оставалось.

В терапию входило и морское купание. Только если сильному полу дозволялось принимать морские ванны в заливе, то слабому – воду грели. Нелегкой была подготовка к процедуре: в начале воду ведрами таскали в емкости, устроенные в дюнах. Затем ее подогревали на огне, и потом по трубам вода поступала в ванны. Так вот: водоносами были сами пациенты лечебницы.

Среди тех, кого «чудесный старик» поставил на ноги, были такие знаменитости, как Иван Александрович Гончаров, приезжавший в Дуббельн девять сезонов подряд, Николай Лесков, адвокат Кони, популярный тогда писатель Боборыкин. Не говоря уже об «их сиятельствах» и «ваших благородиях», которых с каждым годом на взморье становилось все больше.