Ариадна Борисова - У звезд холодные пальцы

• Название: У звезд холодные пальцы
• Автор: Ариадна Борисова
• Жанр: Боевое фэнтези
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-699-83305-4

Олжуна похожа на маленького дикого зверька, ей с детства приходилось выживать, а поэтому она готова на бесчестные поступки. Попытки соблазнить Хорсуна, являющегося чужим мужем, жестокость, обман и клевета все же не приносят девушке счастья. А тем временем тучи сгущаются над когда-то мирной долиной. Страшный странник сеет зло, готовя передел земного мира. В воздухе все явственнее пахнет кровью, а с высоты небес наблюдают за ошибками и болью смертных древние равнодушные звезды…

---

– Э-э, а это еще что такое? – Багалык вытянул из-под него что-то странное, похожее на высушенного суслика. Озадаченно уставился на хвост, оказавшийся витым шнурком, и порванный кошель. Из него и вывалился закостенелый трупик.

– Это мое! – громко крикнул Атын и выхватил сусличьи мощи из рук багалыка. Никто и подумать ни о чем не успел, как мальчик, прижав к груди диковинную игрушку, помчался по береговому лугу.

Он несся опрометью, несмотря на то что окровавленная рубаха прилипла к телу и стесняла движения, и уже пересек излуку, когда наперерез ему из кустов вылетела гурьба вопящих людей. Впереди бежала истошно голосившая женщина. За нею поспешал грузный парнишка, задыхаясь и вереща:

– Вот он, убийца, вот колдун, ловите его!

Круто поменяв направление, Атын повернул к горам.

Наверное, за ним бы погнались, если б не воин. Он встал на пути, и лицо его было обидно насмешливым. Передние чуть замедлились. А тут еще поднялся «убиенный» и, прихрамывая, двинулся родичам навстречу. Женщина и толстяк застопорились на ходу и повалились наземь под напором задних.

– Чего орете? – скривился Кинтей в досаде. – Не видите, что ли, – живой я.

Он поворотился. Не глядя на багалыка, окинул девочку ненавидящим взором и процедил сквозь зубы:

– Тонготский подкидыш! – Погрозил кулаком Дьоллоху: – Передай кузнецову отродью – встретимся еще…

Преследователи помогли подняться толстяку и женщине. Пошумели, топчась на месте. Стоит ли вздорить с багалыком из-за пустяков? Охотники до чужого добра достаточно проучены и больше сюда не сунутся. Кинтей почти не пострадал, если не считать ушибленного колена. Гомоня и размахивая руками, ватага скрылась за излукой.

Девочка подобрала с земли потоптанную одежку и громко всхлипнула. На белой ровдуге платья темнели следы грязных ног, от брызг крови подол окрасился пятнистой ржавью, несколько бубенцов оторвались.

Ползая по траве в поисках украшений, Дьоллох пробурчал:

– Не реви, матушка почистит.

Тронув поводья, отъезжающий багалык усмехнулся. Храбрая девочка плакала из-за платья. А ведь только что не побоялась страшную вину на себя взять. И дралась, надо думать, отважно, с мальчишками наравне. Хорош и паренек-калека с красивым именем Дьоллох – Счастливый. Да и второй, убежавший со своим сушеным зверьком… Как его – Атын, кажется? – тоже отчаянный малый. «Кузнецовым отродьем» назвал его Кинтей. Сын Тимира, судя по этим словам. Знать, уродился в родову, знаменитую наследной силой, коль удалось уложить почти взрослого парня.

Хорсун видел Дьоллоха раньше на праздниках, слышал хомусную игру юного искусника. А двое младших, выходит, приемыши Лахсы и Манихая. Ладных детей вырастили эти вроде бы несуразные люди.

Прежде чем тропа повернула в лес, багалык, сам не зная зачем, обернулся. Девочка перестала плакать. Прижимая платье к груди, она внимательно смотрела на Хорсуна. Взлохмаченные кудри темным облачком обрамляли круглое, в грязных потеках лицо. Багалыку вдруг стало жарко: это лицо ему кого-то мучительно напоминало. Кого же?.. Сколько ни силился, так и не смог вспомнить.

* * *

Илинэ пришла поздно. Молча шмыгнула за занавеску, но Лахса заметила припухшие глазенки, порванный рукав на локте, и сразу сердце зашлось. Метнулась к дочери:

– Где была так долго? У кузнецов? Кто обидел?

Девочка опустила голову, и по щекам снова покатились слезы:

– Мы подрались…

Лахса ахнула в изумлении:

– С кем? С Ураной?!

– С чего бы я стала драться с тетушкой? – поморщилась Илинэ, вытирая ладонью лицо. – Она мне платье сшила. Белое… А я его на землю уронила, когда мы с Дьоллохом и Атыном немножко подрались с мальчишками, что живут у другой излучины.

Не сумев подавить судорожного вздоха – последыша плача, девочка подала свернутое в ком платье. Лахса встряхнула, сокрушенно цокнула языком:

– Да-а, красивое какое… было. А кровь откуда на нем?

– У Атына нос разбился.

– Сильно?

– Не очень. Ну, может, маленько сильно…

Дочь прижалась к Лахсе, горячо задышала в грудь, и женщина постаралась влить в голос как можно больше бодрости:

– Ничего страшного. Почистим, подбелим платье, Урана и не заметит.

– Матушка, что значит «тонготский подкидыш»? – глухо проговорила Илинэ.

Лахса затаила дыхание, съежилась пышным телом, как гора, пожелавшая превратиться в мышь…

– Так назвал меня Кинтей из чужого летника. Матушка, спросить хочу… Вы с отцом воспитали Атына. Он – сын кузнеца. Об этом все знают. Скажи, а я? Кто – я, чья? Мне ты родная?

Вот и настало время вопроса, с боязливым трепетом ожидаемого с давних пор. Людскую память не смоешь дождями времен, злую молву плотиной не преградишь…

– Нет, – скорбно и честно ответила Лахса. – Нет, Илинэ, не я – та, что носила тебя в чреве. – Встретив беглый горестный взгляд, заторопилась: – Но разве это важно? Ведь главное, что ты любима, как кровное, родимое дитятко. Значит, я – родная тебе.

Лицо девочки на миг прояснело и тут же вновь омрачилось:

– А кто она – моя настоящая матушка?

– Женщина из неизвестного тонготского кочевья, – обреченно вздохнула Лахса. – Видимо, умерла от тяжелых родов… Тогда как раз случилась сильная буря. Может, ты слышала – год твоего рождения называют Осенью Бури. Крупный град побил зверей и птиц в лесу, деревья валились, горы и небо тряслись. Кочевники бежали от страшных вихрей, а тут еще это несчастье – умерла бедняжка… Погребли ее, верно, где-нибудь в ущелье, – камнями завалили, песком засыпали. Не до ладных похорон в лютую пору. А тебя, новорожденную, подкинули к жрецам…

– Вот почему подкидыш, – поняла Илинэ. – Стало быть, моя матуш… та женщина умерла из-за меня?

В застарелые опасения Лахсы ринулся новый страх: девочка еще и в чьей-то смерти винить себя начала!

– Что ты, что ты, никто в этом не виноват! Так распорядился бог-случай Дилга.

– А отец? Куда делся мой настоящий отец?

– Откуда мне знать?! – вскричала Лахса в тоске, рискуя разбудить храпящего на весь дом Манихая.

Заскрипела дверь, впуская вошедшего бочком Дьоллоха. Лахса с облегчением отступила от Илинэ, заторопилась к нему и снова остановилась: лицо сына было чисто умыто, а под скулой багровел кровоподтек.

Распрямив перед матерью плечи, Дьоллох невольно скривился от боли. Лахса пересилила себя, не стала унижать взрослого парня оханьем и причитаниями. Остановилась подле, сложив на груди руки. Уверенная, что второй драчун моется во дворе, спросила, чтобы заполнить затянувшееся молчание:

– Атын где?

– Не знаю.

Лахсе показалось, будто не только она сама, а вся юрта начинена сердечными терзаниями и смятением, и тревожно выжидает чего-то.

– Разве вы были не вместе?

– Да. – Дьоллох покосился на сестренку. – Но потом он ушел.

– Уже поздно, скоро ночь!

– Мы искали…

– Придет, никуда не денется, – подал голос проснувшийся Манихай. Закряхтел, поднимаясь: – И раньше такое бывало.

…Верно, Атын пропадал и раньше. Три весны назад в Месяце белых ночей также не пришел домой. После долгих поисков, почти на рассвете, нашли спящим под сосной на горной опушке. Измученная Лахса тогда едва не задушила мальчишку в объятиях, одновременно вымещая пережитый ужас крепким тумаком:

– Ты почему ничего не сказал и ушел?! Напугал всех!

Атын смотрел виновато, но был рассеян и не мог скрыть какой-то невнятной радости, будто его разбудили посреди счастливого сна. После рассказал, что шел вверх в гору просто так, шел и шел, – казалось, тропа присыпана не старой хвоей, а стриженой шерстью золотого оленя, – и уже собрался повернуть домой, как вдруг Великий лес начал разговаривать с ним. Шелест деревьев, свист ветра и дразнящий шепот эха складывались в узоры красивых слов-звуков. Атын хорошо понимал эту странную речь и сам отвечал похоже – тихим смехом и свистом. А тропа звала в зеленую глубину вечера, выпевала шорох веселых шагов и обещала волшебство, и не обманула. На тропу выскочила лиса, оскалила пасть в улыбке и побежала сбоку – собака, и только! Атыну совсем не было страшно. Очутившись у сосны на опушке, сел на пушистую шкуру травы, погладил рыжую спутницу по спине и услышал гул мягких почв, поманивший прилечь. Лисе стало неинтересно, повертелась немного рядом и растворилась в лесу.

Лицо и руки защекотали стрекозьи крылышки, вначале робко, затем все смелее и смелее начали ластиться мелкие духи, детки Эреке-джереке. В густом звонком воздухе всплывали нежные лица, лукавые глаза-светлячки, под разноцветными платьицами мелькали крохотные ножки. Атын лежал, шелохнуться не смея, и незаметно уснул…

Манихай не поверил ни единому слову. Малец, конечно, сочинил сказку, мечтая о невозможном. Либо пересказал виденное в грезах. Мало ли что приблазнится в тайге, погруженной в колдовскую белую ночь.

Лахса рассудила: мог посмеяться над мальчишкой дух лесной, известный шутник Бай-Байанай.