Александр Морозов - Московский Джокер

• Название: Московский Джокер
• Автор: Александр Морозов
• Жанр: Русское современное
• Год: 2013
• ISBN: 978-5-4329-0022-7

Александр Морозов автор романов «Программист» и «Центр».

В его новом романе события развиваются драматично: на запасных путях одного из московских вокзалов стоит вагон, в котором 10 миллиардов долларов. В течение ночи и утра эти настоящие, но «помеченные» доллары должны быть «вспрыснуты» во все рестораны, обменные пункты и т. п. Так планируется начать сначала в Москве, а потом и в остальных мировых столицах финансовый заговор-переворот, который должен привести к установлению глобальной электронной диктатуры. Но тут, из самого эпицентра ночной Москвы, возникает фигура Джокера, которому вынуждены доверять и подчиняться все стороны. Кто он, этот Джокер, разрешивший глобальный конфликт?

---

Так дела не делаются. В том смысле, что просто так не звонят и такие вещи не говорят.

Марло могли убить из-за женщины. Он влезал в любую компанию, пикировал на нее и приземлялся внезапно и плотно, как Скайхок на палубу авианосца. Он лез прямо под линию декольте, и не всегда только глазами, таким дивам, которым он не мог оплатить четверть ремешка от их редикюля. И что самое смешное, делал это в присутствии тех, кто платил за них все. И что еще смешнее, бывал бит, но никому не удавалось нанести ему тяжкое увечье.

Да, в некоторые вечера из-за баб его могли пришибить десять раз в течение десяти минут. Но все-таки этого не случилось в течение двадцати лет.

И вообще, все это было всего лишь леностью мысли. Всякие подобные банальности, спокойные и необязательные, отменялись самим фактом вот этого самого звонка. Сообщения. Ибо почему позвонили именно ему?

Ведь он знал Марло не так уж и близко. А потом вообще, почему надо кому-то звонить и что-то сообщать? Это вам что, террористический акт в Бейруте или Белфасте, где непременно кто-то берет на себя ответственность?

Марло мертв, но жизнь не кончается, и следующим ходом кто-то посчитал, что необходимо подключить его к этому делу. А следующий ход бывает только в игре. Значит, это игра. И убийство здесь вовсе не обязательно кульминация или соль всего дела.

Он долго – минут двадцать – размышлял, стоит ли кому-нибудь позвонить, прежде чем отправиться к Марло.

Ввязываться ли вообще, так вопрос не стоял. Раз позвонили, надо ехать. В подобных ситуациях действовало железное правило: или стрелять, или бежать. Бежать в настоящий момент представлялось как бы преждевременным. Оставалось стрелять, что в данной ситуации означало действовать.

Он позвонил Валентине и сказал:

– Валентина, ты помнишь, как Мартин Марло рассказывал нам, что такое конспирация один?

– Да, конечно, – ответила Валентина.

– Мне сейчас позвонили и сказали, что Марло мертв. Я поеду к нему и выясню, так ли это.

– Вчера, ну, то есть сегодня, часа в три ночи, – сказала Валентина абсолютно ровным голосом, – Марло вышел из своего подъезда и пошел по направлению к проспекту. Когда вернулся, не знаю. Я поздно легла и поздно встала.

Разумеется, Валентина не лежала по ночам у дома Марло в засаде. Просто его дом был построен из номенклатурного кирпича и стоял в узком, номенклатурном переулке (такие называют еще посольскими). Валентина жила как раз в доме напротив и летними вечерами (а теперь выяснилось, что и ночами) любила сидеть в кресле-качалке на полузакрытом балконе своего пятого этажа.

«Куда это Марло поканал так поздно? – подумал он, попрощавшись с Валентиной. – И вернулся ли обратно своим ходом? Впрочем, да, разумеется. Довольно нелепо представить себе, как мимо мымры-консьержки проносят деревянный ящик и на вопрос: «Вы к кому?» – отвечают: «В шестьдесят четвертую».

Он подошел к дивану, на котором лежал труп Марло. Да, без сомнения, убит, и, по-видимому, в жестокой борьбе. Как именно и чем, вот уж это абсолютно не его дело.

Его дело – выяснить, куда выходил Марло в три часа ночи и что случилось с ним дальше.

4

А было это лет двадцать назад. В середине, то есть, семидесятых. Тем летом Алекс заканчивал пятый, выпускной курс Училища. Именно так, в одно слово с заглавной буквы, они и писали, и произносили название своего учебного заведения. Потому что не только на входе в здание не было никаких табличек, но, что самое смешное, и внутри ни на каких бланках, зачетках, пропусках не значилось никакого более подробного наименования, кроме гордого в своем одиночестве слова «Училище».

Поневоле и учащиеся – или курсанты? – вслед за преподавателями вынуждены были называть его так. Училище. Впрочем, уже в середине первого курса не только никаких вопросов по этому поводу не задавалось преподавателям, но и промеж себя курсантики перестали недоумевать. Преподаватель становился для них – Наставник, а их психика неуклонно переплавлялась, закалялась и становилась психикой монахов-воинов. При том что внешне они развивались во вполне светских, можно даже сказать, блестящих юношей. Почти все они стали разрядниками по трем-четырем видам спорта, знали фундаментальные науки, технику, языки и вообще при необходимости могли бы работать, выражаясь казенным языком, на должностях от сантехника до ведущего инженера где-нибудь на космодроме или гигантском синхрофазотроне.

И что еще важнее, легко могли войти в среду… да пожалуй, что в любую. Допустим в рабочую среду или в среду творческой интеллигенции. Кем же они являлись, выпускники этого Училища? Офицерами разведки? Очень похоже. Однако, так, да не совсем. Разведка ведь всегда чья-то. Ну, допустим, ГРУ – военная, понятно. Есть и другие. Даже и у крупных банков есть свои… подразделения. А за их Училище никакое ведомство или учреждение ответственность на себя не брало. Соответственно и прав не предъявляло. Да и вообще, никто к ним ничего не предъявлял, в том числе и Наставники. Подготовка осуществлялась потрясающая, но для чего, как бы и речи не заходило.

А курсанты и не спрашивали. Они становились не офицерами разведки, хотя по своей подготовке, по всем своим функциональным возможностям ничуть не уступали профессионалам этой «специальности». Они становились монахами-воинами. А это значит, что они не задавали праздных вопросов, вопросов общего характера Наставникам, не потому что это было им запрещено. Или, скажем, считалось в их среде непрофессиональным, смешным. На каком-то этапе своей подготовки они просто перестали испытывать в этом потребность.

На одной из первых лекций Наставник-гуманитарий задал им вопрос в форме притчи. По пустынной дороге шел юноша, достигнувший сана Совершенный. С заросшего поля у дороги он услышал отчаянные крики о помощи. Поровнявшись с местом, откуда доносились крики, он увидел, что несколько негодяев насилуют девушку. Как должен поступить Совершенный?

Разумеется, в соответствии с двумя логическими возможностями курсанты разделились на две группы. Первая, с разными вариациями, отвечала в том духе, что Совершенный не знает страха и, следовательно, невзирая на невыгодное соотношение сил, должен немедленно и максимально активно вступиться за девушку. Другие возражали, что весь строй мыслей и само предназначение Совершенного настолько выше мира обыкновенных человеческих страстей, что он может и должен невозмутимо пройти мимо.

Казалось бы, этими двумя вариантами и исчерпываются возможные ответы. Однако, подводя черту под обсуждением, Наставник сказал:

– Правильный ответ гласит: Совершенный не может оказаться в такой ситуации.

Так вот, буквально через несколько месяцев после начала занятий, курсанты уже не могли оказаться в ситуации задающих некоторые общие вопросы. И при этом даже задающих их сами себе. На третьем курсе они изучали мировые религии. Потом разделились на отделения: христианства – с отдельными потоками православия, католичества, протестантизма, буддизма, иудаизма и ислама. Алекс попал в межфакультетскую группу современных сект. Его курсовой проект, если уж придерживаться этой вполне условной для курсантов терминологии, был выполнен летом в течение трех недель. Он был выброшен с парашютом над джунглями одной южноамериканской страны. Он подобрался к их лагерю, ни во что не вмешивался, только наблюдал. Только присутствовал. При финале страшной человеческой трагедии. При массовом самоубийстве полутора тысяч людей. Мужчин, женщин, детей. При страшной смерти их обожествленного Наставника, вдруг запнувшегося на бегу, завертевшегося на пятке вокруг своей оси и рухнувшего затылком в самую середину костра.

Он много чего там повидал, Алекс, зелено-бурое пятно на тридцатиметровой высоте, в сплетении веток могучих деревьев. И мог потом со знанием дела читать отклики мировой печати на трагический конец одиозной секты. Вот этот сравнительный анализ сотен публикаций и составил тогда его курсовую работу.

Алекс понял тогда одно: тот, кто не владеет собой, не просто жалок. Через него, через миллионы таких, как он, приходит в мир зло. Они – его капилляры. И «цветы зла» Шарля Бодлера не распустились бы, если бы не эти сосуды.

Ну а диплом – он же выпускной бал и распределение – оказался у него таким.

Тем летним вечером они катались на лодке с Наставником по замечательно ухоженному подмосковному озерцу и беседовали об иллюзорности времени и иллюзорности целей.

– Цели достигаются или нет, – говорил Наставник, откидываясь после сильного гребка назад и подставляя свое слегка одутловатое, с азиатскими чертами лицо солнцу. – Но время все равно проходит. А по прошествии времени никто уже не может определить, в чем заключалась настоящая цель там, в прошлом. То ли в том, чтобы преодолеть препятствие, то ли в том, чтобы обойти его.

– Для Совершенного ни то, ни другое, – откликнулся сидящий на корме Алекс.