Николай Морохин - Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам

• Название: Боги Лесного Заволжья. Путешествие по старым русским рубежам
• Автор: Николай Морохин
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-4444-8673-3

Книга нижегородского журналиста доктора филологических наук Николая Морохина рассказывает об архаичных верованиях и явлениях сегодняшней культуры, которые воплотили эти верования, о малознакомых и интригующих страницах средневековой истории севера нижегородских и костромских земель. Здесь поток славянских переселенцев встретил своих восточных соседей – марийцев и мерю. Встреча эта определила не только пути становления духовной среды Лесного Заволжья, но и во многом судьбы складывающегося русского этноса и народов, живущих рядом с ним в Поволжье.

Книга адресована широкому кругу читателей, интересующихся историей российский провинции и народов Отечества.

---

Нашу любимую лиственницу я не спутаю ни с чем.

Но как на неё похожи оказались деревья на картинах, которые несколько лет назад я увидел на одной из выставок в Йошкар-Оле.

Это были необыкновенные лиственницы, которые общались с небом, излучали сияние и, набравшись мудрости и доброй власти, оказались в самом центре Вселенной. Они собирали у своих могучих корней целый народ. И от его имени торжественно просили у неба чуда. Они молились вместе с людьми и одновременно что-то неумолимо прорицали.

А ещё рядом на полотнах были страшные, корявые старые деревья – такие, которых я видел много в Лесном Заволжье, в его священных лесах. Огромные, обломанные ветви этих деревьев были как руки, вскинутые в отчаянии, а дупла зияли в немом крике. «Крик в ночи», «Корни» – потрясающие, извитые, побитые временем деревья, о которых нельзя сказать, живы они или уже мертвы, но они по-своему противостоят времени. Я, наверное, никогда не смог бы представить, что пейзаж, очень знакомый по своей сути, может быть наполнен такой экспрессией, что в нём может жить мятущаяся душа. И невозможно не проникнуться трепетом перед этими древними деревьями. В них – чёрных, погнутых, продолжает таиться и какая-то неимоверная сила, словно бы накопленная от поколений людей, к ним приходивших. Они и слушали торжественную речь картов, чьи-то тихие слёзные просьбы, и отдавали человеческое – небу и земле. В этих деревьях был застывший порыв, читались страдания, напряжение, которое непременно возникает, когда хранишь чью-то тайну.

Корни Ямберде. С картины Ивана Ямбердова

Это были картины большого марийского художника Ивана Ямбердова.

* * *

Можно спорить, как воспринимается, как понимается живопись – имеем ли мы право рассказывать о том, что чувствуем возле полотен, совпадет ли это с тем, с чем хотел к нам придти художник. Один из моих товарищей объясняет эту проблему своим студентам так. Он рисует окружность и выделяет на ней небольшой сектор – это зона допустимых пониманий. И в ней – радиус: это то, что закладывал автор и с чем совпасть не дано никому из воспринимающих его произведение. Хорошо, если мы с нашим опытом, с нашей интуицией и искушённостью окажемся где-то рядом, если что-то в нас отзовётся.

* * *

И там же, на выставке, была ошеломившая меня «Белая лошадь». Светлое ночное видение, словно вышедшее из огромного, бездонного, ведущего в другой мир дупла такой же старой, полуживой, на первый взгляд, липы. Нам рассказывали в тоншаевских деревнях про такое потустороннее существо – овду, рассказывали, что можно её увидеть в час сумерек на тропе, ведущей от древней священной рощи.

У этой картины я остро ощутил собственное сиротство. Белая лошадь глядела на меня глазами бесконечно дорогого человека, принадлежащего уже другому миру.

По древним поверьям, души людей переселяются в деревья. И продолжают жить рядом с нами. Они силятся что-то нам сказать, помочь, а людям остается только чувствовать на себе их взгляд…

Древние деревья Ивана Ямбердова – это судьбы, непростые, трагичные, полные боли. Сломан главный ствол, нет вершины, но никто не отнял у них великую жизненную силу, и ветки потоньше, изгибаясь, от места излома тянутся кверху и снова становятся прямыми, и оттуда же крона ровно раскрывается в стороны – необыкновенный силуэт. А из-за дерева, изнутри сумеречного пространства, мерцает нереальный свет. Вот такой, какой осеняет ульи на картине «Пасека», – и превращает их в дома других существ.

* * *

Мне повезло: спустя несколько лет я познакомился я с Ямбердовым, и он пригласил меня в свою мастерскую. Там пили чай его односельчане. Перед ними стояла на мольберте работа «Век». По разговору легко было догадаться: старуха, которая смотрела на них с портрета, была им знакома, они угадывали на картине не только внешнее сходство, но и характер. Характер?… В первый момент кажется, что перед вами на полотне знахарка. Она властно удерживает на себе взгляд зрителя, но словно не подпускает его близко, она тяжела, не больно приятна внешне, по первому ощущению, но знает какую-то жгучую тайну, касающуюся всех.

Иван Ямбердов

Вы делаете шаг навстречу полотну – и оно предстает перед вами уже в совершенно другом масштабе. Вы вглядываетесь в сетку морщинок на её лице – и они начинают складываться в древние полузабытые видения. И это лес, это старые деревья, которые качаются под ветром. Мечутся встревоженные птицы над Волгой. И прочерчивается мрачный профиль Ивана Грозного, фигуры его воинов, всадников.

Так человек, пожив на земле долго, несёт в себе историю народа и становится плотью его древних преданий.

* * *

Как выглядит время?

Может быть, именно так, как в «Забытой мелодии» – удивительной по композиции картине. В двух дверных проёмах прислушается к звукам старик и старательно играет на скрипке девочка, не видя его. Это – как ворота в прошлое и будущее, и между ними резные настенные часы, давно уже ничего не показывающие.

А вот существо, напоминающее сыча, удерживает время когтями своей могучей лапы на картине «Правитель Око». Но время закручивается спиралью, девяткой, мучительно затягивает в тоннель, в тёмную точку. Ямбердов любит вдумываться в формы того, по чему наш взгляд быстро и привычно скользит. В очертания цифр и букв. Они напоминают ему древнюю тамгу, а тамга – это и родовой знак, полный сакрального смысла, и доведённая до максимальной простоты изобразительная идея.

Время на его полотнах становится вихрем, оглушительной цветной вспышкой над вздыбленным пространством, где летят кони. Иван Ямбердов снова и снова возвращался к этому своему любимому образу. И мы видим то их нежность, то безудержную свободу, то смятение. Знаменитая работа «Радужный табун» была им написана в самом начале девяностых – и в нём остро выражено то время. Пресловутый «свежий ветер перемен» превращается в торнадо. Мчащийся табун смят, поднят. И весело от необыкновенного ощущения, и охватывает ужас – что дальше?…

* * *

Общение с полотнами на глазах автора, в его мастерской непросто. Конечно же, любой художник ждёт зрителя. Но то ли этот зритель прочитает, то ли он поймёт? Вероятно, и мастер, и человек, пришедший к нему, – оба боятся друг друга разочаровать.

Долго стою около картины необычной формы – это длинная марийская сельская панорама. И на ней – десятки фигур людей. Одни заняты хозяйством, работают, другие собрались возле костра, старики степенно беседуют, молодые люди возвращаются с купания на конях, кто-то на минуту отвлекся и решил посмотреть на дали. На эти деревья и луга, на кромку леса – такой узнаваемый широкий мир. И посреди него живёт народ.

Я возвращался из мастерской Ямбердова с подарком – авторским альбомом репродукций.

Радужный табун. С картины Ивана Ямбердова

По дороге в Нижний Новгород мы сделали остановку в деревне у добрых знакомых. Альбом я принёс с собой в дом – показать хозяевам. А ещё его принялся листать заглянувший на огонёк немолодой сосед-крестьянин. Он подержал книгу, значительно прочитал вслух имя автора на обложке. Раскрыл альбом на развороте, где была большая картина «Праздник на площади» и стал её рассматривать. Театр в центре Йошкар-Олы словно парил и излучал свет над толпой народа, был узнаваем контур памятника перед ним, неопределённые, тающие видения домов. Но первая иллюзия реальности быстро исчезает. Нет – площадь как-то невероятно, неправильно широка… Дальше вы начинаете вглядываться в людей и смутно угадываете по очертаниям одежды: некоторые из них, вероятно, не приехали сюда из дальних деревень, а явились из каких-то других времён. Просто сегодня праздник – и это повод собраться народу. А народ состоит не только из нас, но и из наших предков. Они – с нами, мы их помним и не представляем себя без них.

Сосед хозяев повернул к нам развёрнутую книгу и вдруг произнёс:

– И я там был!..

– Где?

– На этом празднике. На площади. Там было столько народу! Это был такой праздник!

Наверное, гость и не услышал, как невольно процитировал пушкинскую строку. И уж совершенно точно, как человек, которого учили в жизни не искусствоведению, а совершенно другим и очень полезным вещам, он не почувствовал, что высказал самую суть. Не это ли самое он и должен был пережить рядом с картиной – ощутить себя частью большого и вечного народа.

Медведь-властелин. С картины Ивана Ямбердова

* * *

Старые деревья исцеляют.

К ним идут издалека со своими бедами, со своими жалобами. Несут подарки.

Двухсотлетнюю липу посреди поля возле деревни Горинцы по этой самой причине аккуратно обходит трактор, оставляя ей островок зелени – высокой травы вокруг ствола. Впрочем, написал неточно. Можно подумать, что есть в этом что-то утилитарное: полезное дерево – будем его беречь. Нет, скорее тут простое уважение к существу, которое живёт давно и многое, должно быть, помнит.