Виктор Бузинов - Десять прогулок по Васильевскому

• Название: Десять прогулок по Васильевскому
• Автор: Виктор Бузинов
• Издательство: Остров
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006

Книга Виктора Бузинова, известного радиожурналиста, ведущего популярной передачи «Прогулки по Петербургу», рассказывает о Васильевском острове. Это своеобразное эссе, написанное на основе краеведческих материалов, авторского комментария к ним и воспоминаний.

---

Если бы, повторяю, осуществился план прокладки каналов вдоль каждой третьей из улиц-линий. Но план осуществлен не был и надобность в специальных подъездах к задворкам сама по себе отпала.

Многое из сказанного мною, конечно, лишь догадки. Но факт остается фактом: Соловьевский (ул. Репина) – одна из старейших улочек Васильевского, рудимент, остаточное излучение великого плана Трезини.

Чего только не испытал на своей спине за два с половиной века существования этот переулок. Помнит он и тяжкую поступь коней, запряженных в телеги с дровами, камнем, кирпичом, сеном; грохот карет; и затем, уже в XX веке, – надрывное гудение автомобильных моторов.

До сих пор сохраняет эта улочка свой особый колорит. Правда, сегодня ее булыжник, – а он был здесь еще в 50-е годы XX века, – сменила брусчатка. Узкие плиточные ленточки истертых, изъеденных дождями тротуаров уступили место асфальту. Но вглядитесь: вот они могучие въездные арки, и эти приземистые каменные стены, пришедшие на смену дощатым заборам, и простенькие, но не похожие ни на какие другие двухэтажные и даже – здесь, в центре Петербурга, – одноэтажные постройки непонятного назначения, которые смотрят на нас подслеповатыми глазами выходцев из давно минувших времен.

У въездных арок сохранились кое-где тумбы различной формы для привязи лошадей: и гранитные, замшелые, почти ушедшие в землю, и – чугунные, по большей части уже расколотые и жалобно напоминающие о своей былой, многотрудной службе.

В двух-трех местах сохранились и деревянные ворота. Год рождения не определишь, но век девятнадцатый: дубовая доска, кованые петли, скобы…

Теперь, после того как минувшая война, а следом за ней и безнадзорное ветшание истребили часть старых, выходивших на Соловьевский флигелей, глазам прохожих открылись спрятанные за ними дворы, со всеми своими подсобками, каменными конюшнями, каретными сараями.

Надо сказать, что самому переулку, своеобразному его обличию во вред это не пошло. На месте порушенного поднялись за эти годы деревья, декоративный кустарник. Возникло ощущение простора. Дома как бы раздвинулись, уступая место зелени, солнцу и небу!..

Правда всему этому, как я недавно прочитал в газете, возможно вскоре придет конец. В лакунах переулка предполагается строительство шестиэтажных домов, которое конечно же полностью изменит облик заповедного Соловьевского. Не хотел бы я дожить до времени, когда это произойдет…

Особым украшением вот уже второй век переулку служит обелиск «Румянцова – победам» в Румянцевском сквере или Соловьевском саду, как мы его обычно называли. Когда обелиск переносили с Марсова поля на плац перед Кадетским корпусом, – а было это в 1819 году, – переулок уже давно существовал. И тогда же было особо выделено это более чем скромное существование затемненной узости между домами. Постамент с бронзовым орлом на вершине гранитной стелы установили строго по оси переулка. И оказалось, что у переулка есть еще одна служебная функция. В данном случае – весьма почетная: подобно лучу, высвечивать для всеобщего обозрения чуть ли не за километр, от самого Среднего проспекта, вершину увенчанного орлом постамента…

Вас никогда не занимал вопрос: а почему, собственно, переулок прерывается у Среднего? Ведь логичнее было, если бы он пересекал остров параллельно Первой линии до самой Малой Невы. Во всяком случае, так и обозначен его путь – правда, не до самой Малой Невы – на плане Зигхейма, но на более поздних картах, в том числе и на плане Шуберта, Соловьевский уже не переступает Среднего проспекта.

Сегодня его былой путь к Малой Неве запирает нарядный шестиэтажный дом начала XX века. Этот дом №9 по Среднему, построенный на месте уже существовавшего дома, находился в собственности, как доходный, у историка архитектуры, человека хорошо известного в художественной среде Петербурга, Ивана Петровича Володихина. Судя по справочнику «Весь Петербург» за 1910 год, он сам жил в этом доме и, смею предположить, что окна его квартиры выходили как раз в створ Соловьевского, с прекрасным видом на парящего в отдалении над садом бронзового орла.

Вообще, с крыши и верхних этажей этого дома получаются лучшие фотоснимки переулка. Снятая чуть сверху, длинная, хранящая местами полумрак траншея между зданиями впечатляет своей почти гофмановской таинственностью. Художники тоже любят изображать переулок в ракурсах, при которых на заднем плане – обязательная вершина обелиска с орлом.

По-моему, лучший графический образ Соловьевского удался В. Сахенбергу, иллюстрировавшему книгу Вадима Шефнера «Сестра печали». На его гравюре, предваряющей книгу, переулок – сонный, полупустынный, с отчетливыми приметами своей старины, как бы хранит в себе ощущение чего-то трагического, что неизбежно должно произойти.

Герои книги Шефнера – юноша и девушка – приходят в этот переулок, который они между собой называют «Кошкиным»: «Мы свернули в безлюдный, тихий и мрачноватый Соловьевский. Панели там были совсем узенькие. Мы шли по мостовой, направляясь к Румянцевскому обелиску, маячившему вдали. Леле неловко было ступать в своих городских туфельках по крупным, выпуклым булыжникам, и она, то теснее прижималась ко мне, то словно отшатывалась…»

Над героями «Сестры печали» уже нависла тень близкой войны. Вскоре она жестоко переломит через колено их жизни.

А переулку в зиму 1941 – 1942-го суждено было стать моргом под открытым небом. Сюда привозили на санках, фанерах умерших с голоду людей со всех окрестных улиц. Делали это – реже родственники, чаще – просто соседи покойных по коммуналкам.

Соловьевский переулок. Вид в сторону Среднего проспекта (вверху) и в сторону Соловьевского сада. 2002 г.

Да простят мертвые живым. Всю зиму трупы, завернутые в простыни, одеяла или безо всяких самодельных саванов лежали здесь вповалку под слоями снега… Мать рассказывала мне, что как-то на исходе ночи, в январе 1942-го, опаздывая на завод (она работала в радиоузле на Балтийском заводе), решила сократить дорогу, выйти из нашего дома на Средний проспект через Соловьевский. Ворота были затворены, и она не могла открыть их, а когда налегла всем телом, чуть приоткрыла, то увидела мертвого старика. Он лежал, упираясь ногами в ворота, и луна освещала его лицо с белыми ледяными глазами…

Сюда под луну на Соловьевский попал, наверняка, и кто-то из родственников Тани Савичевой. Савичевы жили в доме №6/13 на углу Второй линии и Большого проспекта. В доме, который своим задним двором выходил в Соловьевский…

С этим переулком связаны у меня и воспоминания о Дне Победы. Наверное, я помню этот день буквально по часам, с той утренней минуты, когда соседка, тетя Маруся вдруг заголосила на всю квартиру: «Лика..! Победа!»

Потом мы, мальчишки с нескольких окрестных домов, собрались на Соловьевском. Здесь впритык друг к другу выстроились «Студебеккеры». В одних, под накрытыми брезентом кузовах, сидели солдаты, в других, может быть в одном или двух, были снаряды. Видимо, снаряды везли для фейерверка, который вечером должен был осветить город, в том числе и со Стрелки Васильевского. Те, кому положено было наблюдать за их сохранностью, отошли на минутку перекурить, и этой минуты было достаточно, чтобы еще десятью минутами позже мы извлекали из развинченного снаряда, – а такие «специалисты» среди нас были – «макаронный порох» – мечту каждого, кто хоть чуть-чуть в свои 12-13 лет соображал по части использования военного арсенала в увеселительных целях.

Подожженные и прижатые затем ногой «макароны», подобно маленьким ракетам, с шипением носились по подворотням. А когда их запас иссяк, мы отправились в «Гвоздильщик», магазин на Первой линии, и ухитрились разжиться там бутылкой «Спотыкача». Мы притащили ее в Соловьевский сад и тогда я сделал первый и – увы, увы! – не последний в своей жизни глоток вина.

А потом мы пошли на Дворцовую и слонялись там в ожидании гуляния возле Александровской колонны; и выехавший из улицы Халтурина грузовик сбил моего соседа по дому Вальку «Тытынча». Он даже проехал по нему передними колесами. И Валька умер на наших глазах.

Валька умер, а мне по жребию выпало пойти к его матери и сообщить обо всем, что случилось.

Я не пошел. Кишка оказалась тонка. Пошел Тимофей Михайлович, которому я, маясь возле Валькиной парадной, рассказал, что произошло.

Тимофей Михайлович или, как звали его, Тимоша, был одной из достопримечательностей переулка. Подвыпив, он любил петь и делал это исключительно прилюдно в Соловьевском. Он утверждал, что стены здесь по-особому резонируют на его голос. И что он – акустик по флотской специальности – якобы особо это слышит и чувствует.

Мы, следуя его советам, пробовали проверять на резонанс некоторые точки переулка. И он, действительно, звучал в них по-особому, как инструмент, – то низко, бархатисто, стеля звук над булыжником, то высоко задирая его над каменными сараями. Теперь Соловьевский давно утратил эту свою музыкальность. Я уже говорил, что лишившись многих строений и набрав в легкие воздуха, он несколько изменил фактуру.