Генри Барс - И больше никого… Новая фантастическая повесть

• Название: И больше никого… Новая фантастическая повесть
• Автор: Генри Барс
• Жанр: Научная Фантастика

Генри, к своему удивлению, понимает, что человечество погибает от смертельного вируса. Спустя весьма короткое время становится ясно, что ни он сам, ни его родные действию вируса не подвержены. Оставшись одни, эти люди решают спокойно дожить свой век, пользуясь всеми оставшимися после гибели цивилизации благами. Однако посетившие Землю в её роковой момент пришельцы ставят Генри перед непростым этическим выбором. Повесть полна размышлений на близкие многим темы, читателя ждёт неожиданный финал.

---

И больше никого… Новая фантастическая повесть Генри Барс

Всех убью, один останусь!

Б. Ли

© Генри Барс, 2017

ISBN 978-5-4483-8945-0

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Часть 1

Ах, эти яркие цветные сны, неуловимо их отличие от яви… Они приходят, незваные и неотвратимые, к каждому из нас, и то пугают до онемения, то дарят надежду и мгновения эйфории, но всякий раз обманывают и исчезают почти бесследно. Счастье они или наказанье, дар или проклятье? К чему даны они нам, зачем тревожат душу эти еженощные погружения в прекрасные, то устрашающие миры света и теней? Да ещё и в столь зрелом возрасте, когда неприлично и смешно даже перед самим собой взрослому серьёзному человеку витать в облаках и строить воздушные замки, когда накопившиеся за годы обязательства неодолимой силой тянут вниз, к земле, требуют быть успешным, уверенно стоять на ногах, когтями цепляться за местами скользкую поверхность?

Серые перистые облака и громады свинцовых туч, надёжно скрывающие остывающее море от ласковых лучей солнца, заслоняющие яркую голубизну небес. Резкие и пронизывающие порывы студёного, по-морскому холодного ветра, ледяные солёные брызги в обветренное лицо. Скользкими ступенями убегающие в море плиты белоснежного мрамора, сковавшие, словно лёд, длинный узкий пирс. Роскошные корпуса комфортабельного отеля высятся за спиной, оставаясь невидимыми развалившемуся на многочисленных подушках в огромном белом, подстать мрамору, кресле мужчине. Шерстяной плед, укрывающий его до самого подбородка, уже стал покрываться тончайшим налётом солёной водяной пыли – ещё чуть-чуть и пора будет возвращаться под надёжную защиту крыш и стен.

И новое, незнакомое, недоступное ранее невероятное ощущение великолепного олимпийского спокойствия. Абсолютный штиль в прежде вечно штормящем океане сознания. А в неких таинственных и дремучих уголках израненной души ещё прячутся тонкие и колючие осколки тёмных тоскливых воспоминаний, отголоски привычной тревоги. О том, что так легко было отнюдь не всегда, и подобного неземного спокойствия не бывает в жизни земной, да и быть не должно. Что такая уверенность в себе и собственном светлом будущем не доступна простому смертному человеку в этом сумасшедшем мире, а спокойствие это преступно и даже постыдно.

А впрочем, всё это пустое, главное, что сейчас ему наконец-то было легко. Мужчина медленно поднялся, отбросил в сторону тяжёлый от влаги плед, потянулся, глубоко вдохнул, наполнив лёгкие ледяной свежестью весеннего морского воздуха. С высоты его роста стали видны тёмно-серые и чёрные громады волн, разбивающиеся вдали о камни и плиты на мириады брызг и пенных пузырей. Он помедлил ещё мгновенье, спрятал лицо и волосы под непромокаемым капюшоном спортивной куртки и направился в сторону построек.

Генри открыл глаза, с трудом разлепив ресницы, склеившиеся во время сна какой-то колючей коростой. В спальне всё ещё было темно, но уже как-то не по-ночному. Совсем как незабвенные булгаковские коты, все эти до боли знакомые углы и стены имели безнадёжно утренний вид. Генри решительно не выспался, но знал, что вновь уснуть можно даже и не пытаться. Впрочем, всё это была привычная утренняя история. Хоть и говорят герои советских фильмов, что после сорока жизнь только начинается, такого здорового сна, как в восемнадцать лет, он уже и не помнил. Горло пересохло от всенощного храпа и даже как-то отекло. Голова вроде бы и не болела, но вот давать работу шейным мышцам совсем не хотелось, инстинкт подсказывал не делать резких движений, не приманивать мигрень, прятавшуюся где-то недалеко. Да ещё эти сновидения!.. Сегодня ещё ничего, довольно приятно – любимое с детских лет море, уютный отель, похожий на тот, на греческом острове Родос, в котором так замечательно он с семьей отдохнул позапрошлым летом. Правда во сне была то ли осень, то ли весна, но он понял – это не страшно, похоже так даже лучше, свежесть, безлюдие и покой… А то иногда бывало такое ночью кино во сне показывали – Генри просыпался на мокрой от пота подушке, больше похожей на скользкую медузу, и поневоле начинал сомневаться в своём психическом здоровье, тревожно прислушиваясь к бешено колотящемуся сердцу. Чем-то, видимо, разгневал он бога сновидений Оле Лукойе, о котором рассказывала в детстве мама, и тот с удивительным упорством, забыв о том, что детство Генри давно прошло, посылает ему ночами кошмар за кошмаром.

Однако Генри не относил себя к категории людей, которым показаны длительные рефлексии, в особенности утром в будни. Он собрал остатки воли в кулак, самоотверженно поднялся с постели и прошествовал в совмещённый санузел, где совмещались не только ванная комната и, простите, туалет, но часто и ускользающие воспоминания о приключениях во сне с предчувствиями вероятных неурядиц на работе. Удачно совместив утренние гигиенические процедуры с уговорами самого себя не бросать всё к чёртовой бабушке прямо сейчас, а всё-таки сходить на работу, ну хотя бы ещё разочек, Генри твёрдо и решительно окунулся в омут нового дня.

Насколько он себе представлял, сегодня не предвиделось никаких необычных событий, всё та же ежедневная рутина: нужно будет откопать машину из-под полуметрового снежного наноса, причем желательно свою, доехать на ней до метро. Затем предстояло нырнуть в тёплое нутро подземки, занять, если повезёт, сидячее местечко и чуточку подремать до своей станции или сделать вид, что спишь, чтобы не уступать место настырным и энергичным пенсионерам, которых с утра в общественном транспорте не меньше, чем молодёжи. Ну а после метро – пешком на работу – любимую, необходимую, ненавистную. Всё это и было проделано с автоматической точностью, правда, посидеть не пришлось, получилось только прислониться спиной к поручням у дверей.

Выбравшись, наконец, на поверхность и хлебнув ледяного декабрьского воздуха, Генри удачно миновал перегруженный перекрёсток и зашагал по Большому Краснохолмскому мосту навстречу бесконечному потоку автомобилей – воплощению тщеславия и самолюбия людей, считающих себя, с основанием и без, российским средним классом. Уже не в первый раз, резво вышагивая по этому мосту и глядя на приближающееся офисное здание, он с некоторым удивлением замечал, как потихоньку разжимает свои стальные холодные клешни, отпускает сердце ставшая в последние годы привычной непрекращающаяся тоска. Вероятно, причина была в этом простом преодолении безмозглой стихии, бьющей температурные рекорды зимы или в предвкушении уютного тепла ультрасовременного рабочего места, комфорта огромного эргономичного кресла или в ожидании первого глотка утреннего кофе или чая, оттенённого ароматом мяты и лимона? Всё это возможно, но как бы то ни было, Генри в последние месяцы ходил на работу если не с желанием, то хотя бы без отвращения, и, благодаря этой малости, был неизмеримо счастливее большинства представителей «офисного планктона» и более крупной офисной фауны.

Его трудовые обязанности, чего греха таить, можно было назвать интересными с большой натяжкой, да и то разве что по сравнению с совершенно серыми и однообразными функциями его коллег. Так что эти внезапно возникшие отголоски теплых чувств к работе, скорее всего, объяснялись не проснувшимся к ней интересом. Вполне вероятно работа стала неким островком стабильности в море жизненных неурядиц, обрушившихся на Генри в последние несколько лет. Умом он понимал, что жаловаться на жизнь – грех, тем более ему. В семье все здоровы, слава богу, зарплата немаленькая, машина почти новая. Вот только с квартирой несколько не повезло – спустя год после покупки неожиданно начались отвратительные споры с бывшими собственниками, да и сама квартира куплена была в ипотеку. Конца и края этим проблемам не предвиделось. А Генри к тому же абсолютно не чувствовал в себе ни сил ни желания бороться и решать даже мелкие жизненные неурядицы. Как сказал один из немногих его друзей – дипломированный психолог, кстати – здесь налицо типичный случай кризиса среднего возраста. Человек считает, что огромные усилия, приложенные им в течение жизни для улучшения качества этой самой жизни, отнюдь не соответствуют наблюдаемому результату.

– Ты не волнуйся! – с ехидной улыбкой просвещал его этот дружок. – Такой кризис наступает практически у всех. Все мучаются, все страдают, а потом привыкают – многие. И только некоторые берут себя в руки и что-то в своей жизни меняют.

Что-то поменять хотелось очень, однако всепоглощающая лень, неизвестно откуда выползающая по окончании рабочего дня, не позволяла предпринять ничего, кроме приготовления ужина, помощи ребёнку по урокам и тупого времяпрепровождения в социальных сетях. Эта самая лень сковывала по рукам и ногам не хуже наручников и ремней. Генри, по своему собственному самокритичному мнению, относился к тому невесёлому большинству серых и унылых инфантильных дядечек около сорока лет и больше, которым суждено просто смириться со своей участью и привыкнуть к перманентно-тухлому существованию. Не так давно в одной из популярных юмористических телешоу Генри услышал и взял на вооружение довольно пошлый, но видимо модный нынче термин «унылое дерьмо» по отношению к неинтересным и бесперспективным людям и со свойственной самокритичностью признался сам себе, что вполне соответствует этому определению.