Жиль Делёз - Лекции о Лейбнице. 1980, 1986/87

• Название: Лекции о Лейбнице. 1980, 1986/87
• Автор: Жиль Делёз
• Жанр: Философия
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-91103-185-5

Два курса лекций, посвященных Лейбницу, были прочитаны Жилем Делёзом в Университете Париж-VIII (Венсенн) в 1980 и 1986-1987 годах и стали последними лекционными курсами в жизни философа. Под обложкой книги – распечатки магнитофонных записей, сохранившие живую интонацию и эмоциональный строй делёзовской речи. В отличие от написанной им позже книги «Складка: Лейбниц и барокко», в лекциях разворачивается гораздо более объемная картина творчества немецкого мыслителя. Особое внимание уделяется анализу связи математических открытий Лейбница с его философией, параллелям между Лейбницем, Спинозой, Декартом, Кантом и Уайтхедом, а также главным понятиям лейбницевской метафизики. Философия Лейбница становится у Делёза не только ключом к пониманию эпохи барокко, но и важнейшим инструментом конструирования современной картины мира.

---

Я сказал, что эту идею возобновит Ницше. Он не любил ее, но что-то из нее взял… Теория точки зрения – это теория эпохи Ренессанса. Кардинал Николай Кузанский, величайший философ Ренессанса, упоминает портрет, меняющийся в зависимости от точки зрения. В годы итальянского фашизма мы видели портрет, очень странный во всех точках: анфас он представлял Муссолини, справа он представлял его зятя (gendre), а стоило сместиться влево, как мы видели короля.

Анализ точек зрения в математике – а Лейбниц внес существенный прогресс в тот раздел математики, который называется analysis situs (топологией), – [и] очевидно, что он связан с проективной геометрией. Существует своего рода сущностность, объектность субъекта, а объектность – это точка зрения. Каждый конкретно выражает мир с собственной точки зрения – что это означает? Лейбниц не отступает перед в высшей степени странными концептами. Я даже не могу теперь сказать «с его собственной точки зрения». Если бы я сказал «с его собственной точки зрения», то точка зрения зависела бы у меня от предзаданного субъекта, а дела обстоят наоборот.

Но кто определяет эту точку зрения? Лейбниц говорит: поймите, каждый из нас выражает тотальность мира, только выражает он ее смутно и запутанно. Смутно и запутанно – что это означает в лексиконе Лейбница? Это означает, что хотя в нем и существует тотальность мира, но лишь в форме малого восприятия. Малые восприятия. Случайно ли Лейбниц оказался одним из изобретателей дифференциального исчисления? Это бесконечно малые восприятия, иными сло вами, восприятия бессознательные. Я выражаю весь мир, но смутно и бес по ря дочно, словно некий плеск.

Впоследствии мы увидим, почему это все-таки связано с дифференциальным исчислением, – но почувствуйте, что эти бессознательные, или малые, восприятия подобны дифференциалам сознания, это восприятия без сознания. Для сознательного восприятия Лейбниц использует другое слово: апперцепция. Апперцепция, apercevoir, это осознанное восприятие = перцепция, а малое восприятие – это дифференциал сознания, в сознании не данный. Все индивиды выражают тотальность мира смутно и беспорядочно. Тогда что отличает одну точку зрения от другой? В противоположность только что сказанному существует небольшая часть мира, которую я выражаю ясно и отчетливо, и у каждого субъекта, у каждого индивида есть своя малая часть мира – в каком смысле? Именно в том весьма определенном смысле, что эту малую часть мира, которую я выражаю ясно и отчетливо, все остальные субъекты выражают тоже, но смутно и беспорядочно. То, что определяет мою точку зрения, подобно своего рода прожектору, который во мраке смутного и запутанного мира сохраняет ограниченную зону ясного и отчетливого выражения. Сколь бы ничтожными мы ни были, сколь бы незначительными мы ни были, у нас есть наша малая «ерунда», даже у мелких насекомых есть свой малый мир: они выражают ясно и отчетливо какие-то пустяки, но своя малая порция у них есть. Персонажи Беккета – это индивиды: все запутанно, какой-то шум, они ничего не понимают, они идиоты; а великий шум мира есть. Сколь бы жалкими они ни были в своей клоаке, а малая зона существования у них есть. Это то, что великий Моллой называет «мои пожитки». Он не двигается, у него есть какой-то крюк, и в радиусе одного метра он таскает этим крюком разные штуковины, свои пожитки. Вот ясная и отчетливая зона, которую он выражает. И каждый из нас – там. Но наша зона – более или менее крупная, и в этом еще нельзя быть уверенным, но зоны никогда не бывают одинаковыми. А из чего создается точка зрения? Она зависит от пропорции региона, выражаемого индивидом ясно и отчетливо, по отношению к тотальности мира, выражаемой смутно и беспорядочно. Вот она, точка зрения.

У Лейбница есть любимая метафора: вы находитесь у моря и слушаете волны. Вы слушаете море и слышите шум волны. Я слышу шум волны, то есть у меня есть апперцепция: я различаю волну. И Лейбниц говорит: вы не услышали бы волну, если бы у вас не было малого бессознательного восприятия шума каждой из капель воды, которые скользят друг по другу и составляют предмет малых восприятий. Существует шум всех капель воды, и у вас есть ваша малая зона ясности, вы ясно и отчетливо схватываете частичную равнодействующую этой бесконечности капель, этой бесконечности шума, и вы создаете из нее ваш малый мир, вашу собственность.

Каждое индивидуальное понятие имеет собственную точку зрения, то есть с этой точки зрения оно берет из всей мировой совокупности то, что выражает детерминированную часть ясной и отчетливой выразительности. Если даны два индивида, то у вас будут два случая: либо зоны их выражения совершенно не сообщаются друг с другом и одна через другую ничего не символизирует, – а бывает не только непосредственная коммуникация, но можно представить себе и коммуникацию посредством аналогий, – и в этот-то момент нам нечего сказать себе; либо существует нечто вроде пересечения двух кругов, когда у них есть совсем малая общая зона; и тогда они могут нечто сделать совместно. Итак, Лейбниц может с большой силой сказать, что не существует двух индивидуальных субстанций, тождественных друг другу; не существует двух индивидуальных субстанций, у которых была бы одна и та же точка зрения или совершенно одна и та же ясная и отчетливая зона выражения. И наконец, гениальный ход Лейбница: что определяет ту зону ясного и отчетливого выражения, которая у меня есть? Я выражаю тотальность мира, но ясно и отчетливо выражаю лишь небольшую часть ее, и эта часть конечна. То, что я выражаю ясно и отчетливо, – говорит нам Лейбниц – есть то, что сопряжено с моим телом. Здесь впервые проявляется это понятие тела. Мы увидим, что означает это тело, но то, что я выражаю ясно и отчетливо, есть то, что относится к моему телу. Стало быть, я с необходимостью ясно и отчетливо не выражаю переход Рубикона – ведь это касается тела Цезаря. Существует нечто, что касается моего тела и что я один должен выразить ясно и отчетливо, на фоне того гула, который охватывает всю вселенную.

G) В этой истории города есть одна трудность. Существуют разные точки зрения – ну и ладно! Эти точки зрения предсуществуют выражающему их субъекту – тоже хорошо! В этот момент секрет точки зрения относится к математике: он относится к геометрии, а не к психологии. Он как минимум психогеометричен. Лейбниц – человек, создающий понятия, а не психолог. Однако все подталкивает меня сказать, что город существует помимо точек зрения. Но в моей собственной истории выражаемого мира, рассуждая тем способом, откуда мы исходим, у мира нет никакого существования помимо точки зрения, его выражающей, – мир не существует сам по себе. Мир – это только то, что выражают все индивидуальные субстанции вместе, но это выражаемое не существует помимо того, что его выражает. Весь мир содержится в каждом индивидуальном понятии, но он существует лишь в этом включении. Вне этого понятия – существования нет. Именно в этом смысле Лейбниц часто будет на стороне идеалистов, и он отчасти прав: нет мира самого по себе, мир только и существует в индивидуальных субстанциях, его выражающих. Это то, что выражено всеми индивидуальными субстанциями, но выраженного не существует помимо выражающих его субстанций. Это настоящая проблема!

Что же отличает эти субстанции? То, что все они выражают один и тот же мир, но выражают они не одну и ту же ясную и отчетливую часть мира. Это похоже на шахматы.

Мира не существует. Он – усложнение концепта «выражения». Из-за которого возникнет вот эта последняя трудность. Ведь еще необходимо, чтобы все индивидуальные понятия выражали один и тот же мир. И тогда это любопытно – это любопытно, потому что из-за принципа тождества, позволяющего нам определить противоположное, мы получаем нечто невозможное: A не есть A. Здесь противоречие. Вот пример: круглый квадрат. Круглый квадрат – это круг, который не есть круг. Стало быть, исходя из принципа тождества, я могу получить критерий противоречия. Согласно Лейбницу, я могу показать, что 2 + 2 не могут дать 5, я могу показать, что круг не может быть квадратным. А вот на уровне достаточного основания это гораздо сложнее. Почему? Потому что Адам-негрешник и Цезарь, не переходящий Рубикон, не подобны круглому квадрату. Адам-негрешник: здесь нет противоречия. Почувствуйте, как Лейбниц пытается спасти свободу, раз уж он попал в скверную для ее спасения ситуацию. Это отнюдь не невозможно. Цезарь мог бы и не переходить Рубикон, а вот круг не может быть квадратным – здесь свободы нет. Итак, мы вновь загнаны в угол, опять Лейбницу потребуется какой-то новый концепт, и из всех его безумных понятий это, наверное, будет самым безумным. Адам мог бы и не грешить, стало быть, иначе говоря, истины, управляемые принципом достаточного основания, совершенно не того же типа, что истины, управляемые принципом тождества, – почему? Потому что истины, управляемые принципом тождества, таковы, что противоречие для них невозможно, тогда как для истин, управляемых принципом достаточного основания, существует возможное противоречие: Адам-негрешник возможен.