Аарин Ринг - Вкус сна. Женщина внутри себя

• Название: Вкус сна. Женщина внутри себя
• Автор: Аарин Ринг
• Жанр: Русское современное

Александра постоянно спит. Она так много спит, что уже не отличает реальность от сна. С кем у нее роман? Со школьником или с новым сотрудником редакции? Или со странным человеком, имени которого нет ни в одной поисковой системе? Она уже не знает, сколько ей лет, она потерялась в собственных снах. Но город вокруг живет и диктует ей свои правила. Александре приходится выбираться наружу. Рассказ ведется от ее лица и отражает тонкости внутренних механизмов женщины, которая живет только внутри себя.

---

Но чаще всего он похож на тупого поросенка из мультфильма «Кошачий суп» Тацуо Сато. Поросенок милый, он дружественен ко всем, но остальным на это плевать, его терпят, бьют и едят одновременно. И он согласен жевать свое собственное сало, лишь бы со всеми вместе. Весело, должно быть, и все сыты.

Митя обладает пухлым человеческим телом, обтянутым сероватой кожей, как у тех, кто редко бывает на солнце, и лицом, скудно украшенным скомканной растерянной улыбкой. На ногах пыльные коричневых ботинки со шнурками, которые не развязывались с момента покупки. Сто процентов, Митя вынимает из них ноги, упираясь в задник одного ботинка, носком другого. Мне это гадко. Ест он чаще всего одно и то же. Котлетку с пюрешечкой. Пьет пиво с обеда, а иногда с утра. Рассасывая куриную котлетку, он любит повествовать о новом древесно-спилочном артефакте мамаши.

Митина мама – профессор. Она складирует спилы различных деревьев у себя на даче. Половина дома завалена пыльными трофейными пнями «михайловская аллея», «царское село». Кладбище забытых объектов, захваченных когда-то водоворотами ее научного интереса. Ненавижу научный интерес, если уж ты заражен этой гадостью, от нее не избавишься – хуже стригущего лишая. Редко кому удается сорваться с его крючка. Он высасывает всю кровь, лишает всех чувств и всего имущества. У меня самой есть склонность так глубоко раскапывать вещи, на которые я обращаю свое жадное внимание, что в какой-то момент становится слышен звук скребущей о дно кастрюли ложки.

Стоп. Внимание. Что же я делаю? Телефон в моей руке, я вижу номера. Судя по всему, я звоню. Да, звоню. Это точно.

Так, есть второй номер телефона из редакции – тоже мужчины, Олега, который работает в компьютерном отделе. Вечный застиранный серый мохеровый свитер в катышках, натянутый на тугой рюкзак круглого живота и крепкие бицепсы, сальные волосы в хвост, круглый блин лица, влажные блеклые глаза алкоголика. Тоска. Олег пишет стихи. Однажды он подкараулил меня у кабинета, достал из-под мышки мятую грязно-розовую тетрадку и попросил почитать, мол, я тихая, ни с кем не общаюсь, не спалю его перед циничными коллегами. При этом мое мнение, как филолога, его особо не интересовало, он хотел, чтоб я на ошибки проверила, потому что он собрался накопленные деньги потратить на выпуск сборника. На корректоре светило русской поэзии решил сэкономить с моей помощью.

Он пронюхал, что я не общаюсь с мужчинами, и решил распылить перед моим носом свое обаяние. Думал, попользовать мою голову на халяву. Не знал, бедолага, что я таких социальных насильников за километр вижу. И примерно на том же рубеже выставляю перед ними железобетонную стену.

На следующий день он встретил меня в конторе вопрошающим взором. Полный игнор с моей стороны. Через неделю он принес мне духи «Amor-Amor», оставил на столе, пока я ходила в столовую. Коллеги, конечно, восприняли этот жест как проявление особенной симпатии. Демонстративно кряхтя, квакая и похрюкивая, ёрзая на своих стульях, сделали вид, будто не замечают этого.

Меня это напрягло. Не надо совать свои тетрадки и флаконы в мою личную жизнь, на мое пространство – мой стол! На следующий день я вернула тетрадь и духи со словами, что не собираюсь поощрять посредственность, читая такую откровенную дрянь. Думаю, теперь он меня ненавидит. Наверное, не стоило так говорить, но он был невыносим. А мне легче отогнать невыносимого человека, чем попытаться его понять. Я вообще не очень люблю дружить. Не люблю делать одолжения или просить, это всегда сковывает, связывает.

Нет, я не хочу ему звонить. Я попробую сама.

Пытаюсь открыть замок снова и снова – нет успеха. Ключ упрямо не идет ни вправо, ни влево. Врезается в пальцы, боль. Не могу же я звать на помощь первых встречных с улицы… Я включаю чайник и смотрю в окно.

Может, бросить эту протухшую работу? Идею устроиться в газету мне подбросила мама. Она тогда работала в областном центре занятости населения и ей попалась вакансия. Нужно было читать заметки сначала с монитора, а потом уже сверстанными в полосе, так называется газетная страница. Журналисты, которые у нас работали, делали элементарные ошибки, а когда я вычищала их тексты от мусора, возмущенные, они приходили спорить со мной. Мужчины нависали, обдавая перегаром и запахом несвежих рубашек. Женщины просто так ненавидели меня, каждый день выбрызгивали в мои глаза обильные порции презрения. Я умирала с тоски, читая их гениальные творения про посевные и уборочные, про спектакли местного убогого театра, про кражи цветмета, пьяные убийства или лебезёж перед иностранными гастролерами… как будто они прочитают…

Главред, оплывающий жиром 40-летний неудачник с бегающими свиными глазками, завел привычку ударять меня по заднице, встречая в коридоре. Анжелика, блин… Коллеги корректоры советовали одеваться как можно скромнее и не краситься, чтобы заработать авторитет. И лучше всего завести роман с перспективным журналистом-практикантом – элита все-таки. А меня тошнило от этой журналистской потной богемы. Они курили в кабинетах и напивались под вечер, под каждый вечер.

Странно, вот я не могу дозвониться… а почему меня не ищут? Не замечают моего отсутствия на работе? Неужели они не видят, что меня нет? Меня! Меня нет. На работе.

Наливаю кипяток в стакан с пакетиком зеленого чая. Вкус получается немного железным из-за воды. Трогаю свой лоб, кожа шершавая, не молодая уже кожа. Купила какой-то крем в супермаркете, но что там надежды на эти кремы. Может, что-нибудь принимать внутрь? Витамины что ли? Надо прилечь, подумать, как мне быть. Вообще.

Сны – мое спасение, единственное лекарство, которое я признаю реальным и действующим. Во сне я оказываюсь по ту сторону вселенной, мне так кажется. Вот я ловлю рыбу, скидывая удочку со своего балкона. Вот я плаваю в Индийском океане. Вот я путешествую по Италии. Было ли это у меня когда-нибудь и сбудется ли? При удачном стечении обстоятельств мне жить еще лет пятьдесят. Столько можно успеть за эти пять десятков. А что я, собственно, собираюсь успевать? Бесконечное мелькание будней с перерывами на выходные дни, которые я провожу, пялясь в экран кинотеатра.

Я не нужна никому в свои 29. Никто мне не звонит – у меня нет друзей – зачем они мне? Ни с кем у меня нет общих интересов. Не хочу быть обязанной никому. Не хочу быть обязанной говорить только хорошее только потому, что человек – мой друг. Или пускать его слишком близко в сердце. Это небезопасно. Я слишком чувствительная и онемелая одновременно. Я немного похожа на Колина Ферта в «Одиноком мужчине», первом фильме Тома Форда.

Я проваливаюсь в сон, начинаю ощущать его вкус, разбираю его первые цвета, расплывающиеся акварельными пятнами. Я больше не чувствую ног, рук, голова взлетает, тело перестает существовать. Я слышу прекрасную музыку. Я вижу яркий солнечный свет, я ощущаю его тепло. Я на набережной с белыми перилами. Музыка не прекращается. Я прохожу вдоль ряда торговцев сувенирами, подхожу к музыкантам, треплю кудри барабанщика, он целует мою руку. Я целую его губы. Я совершенно голая и никому это не сюрприз. Спускаюсь к морю – оно бирюзовое, уверена, это Ницца. Я захожу в спокойную воду, светящуюся изнутри. Музыка не прекращается. Я хочу плыть и плыть, не хочу просыпаться. Чайка подлетает ко мне и кричит.

Я открываю глаза, пытаюсь понять, откуда этот мучающий меня звук – звонит мобильный. Беру трубку – там автоответчик, звонят мне и говорят: «Вызываемый абонент недоступен, перезвоните позже». Почему мне автоответчик? Вероятно, я уснула во время набора номера, а потом мне приснился звук вызова.

Стоп. А чай? Я не пила чай, значит. Да, я до сих пор сижу в коридоре на коврике. Ну ладно, пора заканчивать. Я иду кричать в окно.

За окном стоит бездарная картина нищего хрущевского двора в летний полдень. Никого.

Решаю позвонить хозяйке квартиры. Она не берет трубку – на даче, как всегда летом… Наконец, ситуация начинает меня волновать. А что, если я так и не выйду отсюда? О! Страх! Паника! И… Наконец-то – равнодушие, как стакан холодной воды в жаркий день. Ну и фиг с ним, засохну во сне.

У меня нет телевизора, даже советской радиоточки нет. Есть интернет. Но компьютер сломался, на новый – денег нет, на ремонт денег нет, просить знакомых я не хочу.

Я иду в туалет. Сидя на унитазе, ищу глазами по полу, чего бы почитать. Замечаю торчащий из-под стиральной машины бумажный уголок. Тяну и вытаскиваю небольшую книжную страницу. Бумага желтая, по краям темнее, текст размещен с большими полями. Выхватываю предложение: «Им будут даны три одинаковые жизни». Потом начинаю сначала:

«…Тогда Луна отвернулась навсегда, чтобы людям не достались ее слезы. С тех пор ночи стали темными – глаза красавицы больше не освещают землю. А Турулай в наказание должен вечность бродить между мирами, пока черный гриф не принесет ему весть о прощении. Взамен Турулай должен отдать свое тело грифу, а когда гриф наестся, он получит новое, от одного взгляда Луны, которая повернется, чтобы посмотреть на месть богов. К тому моменту человеческий род исчезнет с лица земли. И Турулай должен будет отправиться в долгое путешествие, чтобы найти гнездо священного грифа, который съел его тело. Мудрая птица проведет его через царство мертвых, где он отыщет свою жену. И если Мино узнает Турулая в его новом теле, им будут даны три одинаковые счастливые жизни подряд».