Евгений Лесин - Лесин и немедленно выпил

• Название: Лесин и немедленно выпил
• Автор: Евгений Лесин
• Жанр: Языкознание
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-386-09517-8

Бессменный лидер поэтического объединения «Алконостъ», поэт и шеф-редактор известной газеты о книгах «НГ Ex Libris» написал пронзительную книгу о Венедикте Ерофееве. Это не формат ЖЗЛ, здесь вы не найдете семейного фотоархива, трогательных размышлений о детстве и влюбленностях писателя, но прочтете об очень интимном восприятии творчества Ерофеева. В каком-то смысле Лесин написал роман о Ерофееве, и этот роман оказался длиной в жизнь…

Книга ждала публикации восемь лет.

---

А фрагмент данный, если не ошибаюсь, ранее не публиковался. Нет, ошибаюсь. Публиковался. Не целиком, конечно, а только «биографической своей частью». Причем много раз и в разных местах, разумеется, большей частью безымянно или под другими фамилиями. Я понимаю уважаемых авторов, отыскавших для (например) очередной своей блестящей статьи в Интернете текст (наверное, безымянный) и скопировавших его. Понимаю и не сержусь. Я и сам, когда очередной раз сел за биографию Ерофеева, не нашел на жестком диске своего компьютера ничего биографического, стал искать в Интернете. Смотрю: о, внятный, подробный биографический текст. Скопировал. Радуюсь. А потом гляжу: что-то очень уж знакомо. Ага, мой собственный текст и есть. Ну да ладно. Конец примечания.

Просуществуют ли «Петушки» до 2042 года?

Отец, прощаясь со мной, сказал мне, что ему кажется, будто бы от меня пахнет вином.

– Это, верно, оттого, – сказал я, – что суп был с мадерой.

Александр Герцен. «Былое и думы»

Homo bibens & homo scribens

Не помню кого, кажется, Карамзина попросили охарактеризовать ситуацию в России одним словом. И он сказал: воруют. Так вот, не прав был Карамзин. Лучше было сказать: пьют. А еще лучше: пьем.

К чему я? А вот к чему.

Конечно, Веничка Ерофеев не единственный пример пьющего персонажа, а Венедикт Ерофеев не единственный пример выпивающего писателя в русской литературе. Но – самый характерный. А из тех, у кого персонаж и автор почти неотделимы и самый талантливый. Впрочем, в ХХ веке (по крайней мере, во второй его половине) он и так самый талантливый. А Солженицын? – спросят меня коварно. А Солженицын, – отвечу хитро, – во-первых, классик, во-вторых, на все века, а в-третьих, ну, хорошо, пускай Солженицын. Но уж после!…

А после – остается один Ерофеев. Остается как желтый поникший лютик, как одуванчик, который все колышется и облетает от ветра, и грустно на него глядеть. Ну разве он не облетает? Разве не противно глядеть, как он целыми днями все облетает и облетает?

Одно из необходимых (но, к счастью, недостаточных) условий великого писателя – большое собрание сочинений. Выпивающим писателям добиться его непросто. Они все-таки еще и пьют, а потому не могут писать много-много дней подряд, выстраивая сложные сюжетные ходы и переплетения, внимательно и скрупулезно создавая судьбы огромного числа персонажей. Выпивающие писатели пишут или – одним махом, нахрапом, запоем, создавая небольшое, но гениальное произведения (как, например, та же «Москва – Петушки»), или – отрывками, урывками, от случая к случаю, создавая дневники, записные книжки, ни дня без строчки etc. Вот и числятся во второразрядных, второсортных, недовоплотившихся. Хорошо им от того или плохо – не знаю, они сами выбрали свою судьбу.

Отцы и дети, или Последыши

Бондаренко, торговый моряк, наружности немолодой, веской, силится придать себе вид бульварного фланера.

Лев Славин. «Интервенция»

Владимир Бондаренко любит шокировать. Потому и говоря о Ерофееве, в книжке «Реальная литература» (Владимир Бондаренко. Реальная литература: Двадцать лучших писателей России. – М.: Палея, 1996) он не стал, как все прочие, бранить его однофамильца, а, напротив – похвалил, правда, Лимонова: «Венедикт Ерофеев был литературным отцом прозаика Лимонова». И далее: «Прочитайте „Москва – Петушки“ и вернитесь к „Эдичке“, вы увидите несомненную связь, не подражание, не заимствование, не эпигонство, а творческую связь. Развитие идеи. Пожалуй, „Эдичка“ более совершенен, более сделан, в ерофеевской прозе больше размашистости, всяких отклонений». Каков сыночек. Однако в чем-то, как всегда, Бондаренко прав. У Ерофеева и в самом деле есть, выражаясь по-бондаренковски, «литературные дети», хотя, скорее всего, им и не в радость такое отцовство, и устанавливать его они не намерены.

Очевидно, что после автора «Петушков» писать матом, смешно и гениально уже невозможно. Но вот матом, смешно и талантливо (хорошо, интересно, неплохо – нужное подчеркнуть) – пытаются, по мере сил, многие. И Лимонов, и Яркевич, и Владимир Сорокин, и даже отчасти Юз Алешковский, хотя последний все-таки создал одно по-настоящему сильное произведение: повесть «Николай Николаевич», которая и талантлива, и смешна, вот только мата там раз в 20 больше, чем у Ерофеева. Вообще качество – добирать недостаток таланта переизбытоком мата свойственно всем «последователям» Ерофеева.

Другое, что их объединяет – они пишут хорошо и одинаково. Почти всегда – перед нами как бы одно и то же произведение, что у Алешковского, что у Яркевича, что у Сорокина, что у, нельзя не признать, Ерофеева.

Теперь о Лимонове. Все-таки как раз у Лимонова – больше размашистости и всяких отклонений: то с женщинами, то с мужчинами, то, извините, с неграми (хотя откуда в Америке негры? Все негры живут в Сибири: «раз в год им привозят из Житомира вышитые полотенца – и негры на них вешаются…»). К тому же Лимонов – наследует Ерофееву ЯВНО, а значит, ничего общего, кроме, скажем, чисто внешней схожести имен персонажей: Веничка – Эдичка, с ним не имеет. Поэтому и пишет НЕ СМЕШНО. Хотя из всех вышеперечисленных, вероятно, действительно самый талантливый, но и самый от Ерофеева далекий.

Примечание 2010 года.

Менять ничего не стал в тексте, но – следя за тем, что писал в последние годы, например, Яркевич, – скажу: да, он, конечно, автор одного произведения, но очень уж хороший автор и очень хорошего произведения. А Бондаренко… Люблю я Бондаренко, а с годами – все больше. Гм… по-моему, и данный фрагмент не печатался, если не ошибаюсь. Или какими-то кривыми кусками.

Конец примечания.

Страсти Ерофеевы, или Просуществуют ли «Петушки» до 2042 года?

Венедикт Ерофеев, посвятивший почти все свое творчество пьянству, пил до последнего дня (о его «Последнем дневнике» ниже) – пил мужественно и самоотверженно. Я говорю АБСОЛЮТНО СЕРЬЕЗНО. Действительно акт мужества.

Самоотречение.

Аскеза.

Уход и выход.

Расход.

Верно подмечено Немзером: «…писатель, ставший классиком при жизни, обычно раздражает изрядное число современников, в том числе и не худших…» Трагедия Ерофеева в том, что он стал классиком УЖЕ УХОДЯ ИЗ ЖИЗНИ, а потому раздражает – очень многих даже теперь, спустя восемь лет (Примечание 2010 года. Ага, спустя восемь лет. Значит, писал в 1998 году. Конец примечания.) после смерти, и будет раздражать еще очень долго, если не всегда. Причем действительно не самых худших. Объясняется все отчасти еще и тем, что алкоголизм, признаемся, все же не старая добрая традиция, обычай, характерная черта, простительная слабость etc., а именно болезнь, к тому же – хроническая и неизлечимая.

Кстати о доброй старой традиции. Вот что пишет, скажем, Иван Кондратьев в знаменитой своей книге «Седая старина Москвы: Исторический обзор и полный указатель ее достопамятностей», изданной более 100 лет назад:

«Русские пили водку не только перед обедом, но и во время обеда, и после обеда, и во всякое время дня. За этот обычай многие иностранные писатели отзываются о русских весьма дурно. И в самом деле, русский человек в старину, как и теперь, всегда находил предлог для выпивки».

Данный пассаж взят мною из главы «Старинные московские кабаки».

Не могу не процитировать оттуда еще кусочек, ибо – поэзия чистой воды и высшей пробы:

«Вот названия старинных кабаков: Истерия, Карунин, Хива, Лупихин, Варгуниха, Крутой Яр, Денисов, Наливки, Ленивка, Девкины бани, Агашка, Заверняйка, Красилка, Облупа, Шипунец, Феколка, Татьянка, Плющиха и проч.».

Ну разве не чудо – Девкины бани? Впрочем, не так давно, хотя и при большевиках, тоже были неплохие места с дивными названиями (то, правда, были не кабаки, а пивные, но по сути именно пивные при большевиках исполняли ту функцию, что при самодержавии – кабаки): «Омут» на Полянке, «Керамика» и «Пльзень» в Парке Горького, «Пиночет» возле МАИ, «Кабан» на «Новокузнецкой», «Ладья» (каждый знает), «Жигули» между Арбатом и проспектом Калинина, «Ангар» (по-моему на «Академической»), «Литучеба» на «Белорусской», «Желток» на Метростроевской, рядом с домом Тургенева, множество «Ям», «Клешней» и «Ракушек» и проч. и проч. Список мой, разумеется, неполон, но неполон сознательно – пусть каждый сам вспомнит еще 15–20 милых его сердцу гадюшников, автопоилок, а также рюмочных, шашлычных, пельменных etc.

Пусть иностранные читатели и писатели и отзовутся о нас дурно, но я подчеркну – милых нашему сердцу гадюшников. Русский человек в старину, как и теперь, всегда находил предлог для выпивки.

Недаром же (еще одна цитата из книги Кондратьева, но так всегда бывает – как попало в руки что хорошее, так и оторваться нельзя и все цитируешь, цитируешь, как безумный):

«…нашему посольству, бывшему в Испании в 1667 году, показалось за диковину, что оно на улицах Мадрида не встречало пьяных. Вот как об этой диковине записано в статейном списке посольства: „Гишпанцы не упьянчивы: хмельного питья пьют мало и едят помалу же. В Гишпанской земле будучи, посланники и все посольские люди в семь месяцев не видали пьяных людей, чтобы по улицам валялись, или, идучи по улице, напився пьяны, кричали“».