Анна Овчинникова - Век героев

• Название: Век героев
• Автор: Анна Овчинникова
• Жанр: Мифы. Легенды. Эпос
• Год: 2017

В те времена, когда на земле жили не только люди, но и кентавры, нимфы, сатиры и наяды, а боги спускались с Олимпа, чтобы вмешаться в дела смертных, в семье полководца великого города Фив, Амфитриона, родились близнецы – Геракл и Ификл. Но слепой провидец Тиресий возвестил, что отец Геракла – не Амфитрион, а верховный бог Олимпа, громовержец Зевс, и что мальчику, когда он вырастет, суждено совершить великие подвиги. Это пророчество заставило Ификла завидовать брату и враждовать с ним. Но когда десятилетний Геракл познакомился с мальчиком-бродягой Иолаем, тот стал ему названным братом и верным другом, вместе с ним учась у мудрого кентавра Хирона, сражаясь бок о бок в войне с соседним государством Орхоменом и готовясь наравне с Гераклом совершать в будущем великие подвиги…

---

– Конечно, я ведь не пил воды из Леты. К тому же в тот год нас отпустили из школы за день до начала Апатурий, такую удачу просто невозможно забыть!

1

Позднею ночью, когда наклонялась Медведица низко
И на нее Орион поднимал свои мощные плечи,
Геры злокозненный ум в этот час двух чудовищ ужасных —
Змей ядовитых – послал, чтоб сгубили младенца Геракла…
…Вскрикнул в испуге внезапно, увидевши гадких чудовищ
В вогнутом крае щита и узрев их страшные зубы,
Громко Ификл, и, свой плащ шерстяной разметавши ногами,
Он попытался бежать. Но, не дрогнув, Геракл их обеих
Крепко руками схватил и сдавил жестокою хваткой,
Сжавши под горлом их, там, где хранится у гибельных гадов
Их отвратительный яд, ненавистный и роду бессмертных.
Змеи то в кольца свивались, грудного ребенка схвативши,
Поздно рожденное чадо, с рожденья не знавшее плача,
То, развернувшись опять, утомившись от боли в суставах,
Выход пытались найти из зажимов, им горло сдавивших…
…Третьи уже петухи воспевали зари окончанье,
Тотчас Тиресия – старца, всегда возвещавшего правду,
В дом позвала свой Алкмена, про новое чудо сказала
И повелела ему раскрыть его смысл и значенье…
…Так вопрошала царица. И вот что ей старец ответил:
«Счастье жене благородной, Персеевой крови рожденной!
Счастье! Благую надежду храни на грядущие годы.
Сладостным светом клянусь, что давно мои очи покинул,
Много ахеянок, знаю, рукою своей на коленях
Мягкую пряжу крутя и под вечер напев запевая,
Вспомнят, Алкмена, тебя, ты славою Аргоса будешь.
Мужем таким, кто достигнет до неба, несущего звезды,
Выросши, станет твой сын и героем с могучею грудью.
Между людей и зверей с ним никто не посмеет равняться…»

Феокрит, «Геракл-младенец», 4–3 вв до н. э. (Перевод М. Грабарь-Пассек)

Праздник Апатурии, завезенный в Аонию из соседней Аттики, за полвека прижился в Фивах так же прочно, как аттические оливки. Оливки и праздники – только этим аттическое захолустье могло поделиться с остальной Элладой, зато уж в оливках и в праздниках афиняне действительно знали толк!

В первый день Апатурий в Фивах с раннего утра к алтарям повели жертвенных животных, и вскоре запах крови повсюду заглушили упоительные ароматы жарящегося мяса. С тех пор, как мудрый Прометей научил людей приберегать для себя лучшие куски жертвенной туши, оставляя богам кости, шкуру, жир и молитвы, жертвоприношения стали прелюдией к веселому совместному пиру: олимпийские боги, вдыхая чадный запах, пировали в заоблачных чертогах, а люди угощались жареным мясом внизу, на земле.

В этот день в городе не было торжественных шествий к храмам Зевса, Артемиды и Аполлона, зато во всех домах чествовали богов-покровителей фратрий,[2] совершая первое возлияние молоком и медом в честь Гестии, богини домашнего очага. Ибо чего стоит жизнь метанасты, выброшенного из своей фратрии, отвергнутого своим племенем и родом? Жизнь его не стоит даже порванной сандалии, участь его безотраднее участи раба! За раба может вступиться хозяин, но за метанасту обычно не вступается никто; его путь останется безвестным, его смерть не будет отомщена, и даже после смерти он рискует вечно маяться на берегу Ахеронта, если чужие люди из жалости не совершат над его телом погребальный обряд…

Вот почему в дорпий, первый день Апатурий, и во дворце царя Креонта, и в самом бедном домишке нижних Фив родичи собирались за праздничным столом, чтобы поблагодарить богов за то, что у них есть родина и семья.

А дети в тот день благодарили богов еще и за то, что в Апатурии им выпадали самые длинные вакации: в этот праздник их отпускали из школы на четыре, а то и на целых пять дней!

Тот год был самым удачным – занятий в школе не было уже накануне дорпия. А в дорпий сын фиванского царя Креонта Менекей и сыновья полемарха[3] Амфитриона Геракл и Ификл с утра побежали на реку купаться.

Осенние дожди так наполнили водой чахлый Исмен, что в нем можно было не только бултыхаться, но и плавать, и мальчишки плавали и бултыхались, бултыхались и плавали до посинения… Пока не заморосил мелкий дождь и они не спохватились, что скоро начнется церемония жертвоприношения у домашних алтарей, на которую никак нельзя опоздать!

Мальчишки торопливо оделись и потрусили по тропинке к городу, пиная ногами слепленный из репейника мячик и наперебой хвастаясь, какие роскошные блюда будут сегодня на столе у царя, а какие – у полемарха. Дождь скоро кончился, но голод подгонял их все сильней, и как только Геракл остановился, чтобы поправить развязавшийся ремень сандалии, Ификл крикнул:

– Бежим наперегонки до городских ворот! – и сразу рванул вперед, не дожидаясь Геракла и Менекея.

Однако Менекей недаром считался первым бегуном среди младших учеников палестры – он очень быстро догнал Ификла, а потом и безнадежно перегнал.

Когда Геракл справился с ремешком и тоже подбежал к воротам, ему с ходу пришлось вмешаться в жаркий спор о том, честно ли выиграл Менекей этот забег, если Ификлу помешал бежать камешек, попавший в сандалию. Чтобы примирить спорщиков, Геракл предложил им пробежаться еще раз, но его брат сердито отказался, надулся и обиженно молчал до тех пор, пока они не дошли до конца улицы гончаров.

Тут Ификл встрепенулся и радостно заметил:

– Эйя, за пекарней Сотиона опять дерутся! Пошли посмотрим!

Добродушный пекарь Сотион давно отдал задний двор во владение своему сыну Антилоху, и на поросшей чахлой травой лужайке часто играли в бабки и в мяч, упражнялись в стрельбе из лука, боролись и резались в черепки не только мальчишки из нижних Фив, но и сыновья аристов[4] из Кадмеи. Здесь можно было так же замечательно вываляться в грязи, как и на тетрайоне[5] в палестре, а снисходительность пекаря простиралась так далеко, что он не вмешивался в мальчишечьи драки до тех пор, пока они не угрожали обрушить стену его пекарни…

Но сейчас, похоже, дело шло именно к этому!

Едва Геракл, Ификл и Менекей вбежали во двор, их чуть не сбил с ног толстяк Антилох, вылетевший из свалки спиной вперед и гулко шмякнувшийся о глинобитную ограду.

– А меня-то за что, Алексидам?!. – обиженно взревел он, оттолкнулся от пошатнувшейся ограды и снова ринулся в драку.

Кроме Антилоха посреди двора топтались по сорнякам два сына архонта[6] Эриала – Грил и Мерион, сын горшечника Евтима Алексидам и его закадычный друг Полипет… Шестого мальчишку Геракл, Ификл и Менекей видели впервые, но как раз с этим светловолосым оборвышем и дралась вся честная компания.

Да, это была именно драка, а не избиение, потому что щуплый малыш отбивался так, что Менекей разинул рот, Ификл захохотал, а Геракл пробормотал:

– Вот это да!..

В тот же миг Алексидам, получив головой под дых, ненадолго вывалился из драки, а Грил и Мерион с двух сторон замахнулись кулаками, чтобы расплющить боднувшего Алексидама наглого оборванца. Но малыш, юркой змейкой нырнув между ног Полипета, исчез из виду, и кулаки братьев с хрустом врезались друг в друга… Раздался яростный двойной вопль, на дворе как будто забесновался многорукий гекатойнхер, но вот светловолосая голова мелькнула с краю свалки, и гекатойнхер распался на части: чужак увернулся от рук Полипета, в каком-то немыслимом кувырке врезал ему ногами в челюсть, а перевернувшись обратно, таким же метким пинком усадил рядом с Полипетом Грила. Не теряя времени зря, оборванец вскочил и с тонким боевым воплем ударил двумя кулаками сразу: Мериону удар пришелся в скулу, верзиле Антилоху – в подбородок. Еще одним пинком в грудь светловолосый мальчишка опрокинул поднявшегося было на ноги Алексидама…

Но тут Антилох наконец-то схватил чужака сзади, и сейчас же на оборванца со всех сторон навалились злобно орущие, жаждущие мести бойцы!

На этот раз чужого мальчишку обязательно втоптали бы в сорняки, если бы в драку не вмешался Геракл.

– Хватит! Прекратите! – крикнул он, бросаясь вперед. – Грил, Мерион… А ну, перестаньте!

Он выдернул из свалки Полипета, отшвырнул в стороны сыновей Эриала, рывком поднял за пояс толстяка Антилоха, который прижал врага к земле и дубасил его увесистыми кулаками – и драка угасла.

Только чужак, едва от него оторвали Антилоха, вскочил и попытался ударить противника ногой, но Геракл перехватил его за плечо и сказал:

– Да успокойся ты! Что тут у вас случилось?

В ответ грянул такой шум и гам, что Менекей, сморщившись, зажал уши ладонями.

– Не кричите все сразу! Я же так ничего не пойму! – взмолился Геракл.

– Он украл у меня лепешку! – перекрыл общий гам Антилох, показывая на светловолосого мальчишку пальцем, и все остальные разразились подтверждающими криками.

– Я не крал! – негодующе крикнул оборвыш. – Я ее выиграл в бабки!

– Выиграл, потому что сжульничал!

– Я не жульничал!

– Нет, жульничал!