Валя Шопорова - Тени. Книга 2. Что, если у каждого есть второй шанс?

• Название: Тени. Книга 2. Что, если у каждого есть второй шанс?
• Автор: Валя Шопорова
• Жанр: Современные любовные романы

Наверное, у каждого есть второй шанс. Шанс на жизнь, шанс на любовь, шанс на счастье… Или, всё-таки, нет? Хенси когда-то сказала, что, видимо, старушка-смерть боится её. И это оказалось правдой. А если не получается умереть, уйти, остаётся только одно – жить. Но ради чего жить человеку, который жил лишь желанием мести? Смысл найдёт её сам…

---

Но, подобно акуле, пиранье бездна внутри неё пробудилась, проснулась, сбросила оковы шаткого сознания, когда на её возбуждённые ноздри попали капли крови, новой крови.

Долгих пять лет девушка не жила болью, не наслаждалась ею. Рядом не было никого, над кем она могла измываться, издеваться. Ранее у неё был Бруно и… смысл, месть, теперь же не было ни первого, ни многих других… Долгие пять лет она жила смиренно и спокойно. Да, были пьяные дебоши, крики, слишком громкие слова, которые Себастьян смиренно слушал, терпел. Этот мальчишка отличался удивительным, просто нечеловеческим терпением, казалось, он может стерпеть всё. Стерпеть, а после положить голову Хенси к себе на колени, или самому лечь к ней, и долго-долго говорить, что всё будет хорошо, а потом просто молчать. Это были те самые редкостные, ценные моменты, когда тишина и молчание бывали целительны. Порой, оказавшись в этом уютном коконе, Хенси даже плакала. Плакала, словно маленькая обиженная и напуганная девочка.

Хенси особенно запомнила один такой момент. В её крови, верно, было промилле на целый взвод. Она была пьяна, как говорят – в дрова, в стельку и так далее, Себастьяну привычно прилетело крепких слов, которых он совершенно не заслуживал. Но он не обиделся. Он дождался, когда девушка чуть остынет – трогать её в разгорячённом виде было чревато увечьями, да и всякому нужно выговориться, «выпустить пар» – а потом просто обнял, погладил по спине, что-то прошептал, Хенси даже не расслышала, что пытался ей сказать парень. После он положил её к себе на колени, долго-долго разговаривал с ней, хотя назвать это разговором можно было с натяжкой – Хенси была слишком пьяна, чтобы нормально вести диалог, а потом… Потом она просто расплакалась – глупо, слабо и так искренне, так по-настоящему. Себастьян не игнорировал её слёз, но и не подчёркивал их, он просто вёл себя так, словно это естественно и нормально – порой быть слабым и «не в форме», чем, по сути, такое состояние и является.

Девушка запомнила, как она тогда лепетала что-то, всё быстрее и быстрее, как цеплялась за ткань его джинсов, которые ему были извечно велики, словно они могли стать тем самым спасением, что не позволит ей улететь в бездну ледяного космоса. Она помнила, как промочила тёмную ткань слезами, слюной и соплями – она никогда не умела красиво плакать. Она помнила…

Хенси рассказывала ему раз за разом свою историю, свою боль и страх, свой ужас и отвращение к жизни, к людям, но, более всего, к самой себе. Она делилась той темнотой и грязью, выплёскивала её, словно веря – хотя она не верила – что так станет проще. И она оказалась права.

Она оказалась права, что легче ей не стало. Эта боль, эта гниль была подобна раку, подобно хитрой суке шизофрении, которая делает вид, что отступила, но бьёт рецидивом, словно обухом по голове, в самый неожиданный момент.

И момент этот, как это обычно бывает, настал тогда, когда никто не мог и подумать, помыслить о нём. День рождения, всего одного слова, ставшего подписью под приговором, спусковым крючком хватило, чтобы псевдобог в груди Хенси проснулся, отряхнулся от пыли и пепла и взялся за горло парня, ломая его жизни хребет.

Вот и вся история счастливого и, казалось, удовлетворяющего всех сосуществования под одной крышей, на одной территории, с одной бедой на двоих. Одна боль на двоих, одна внутренняя грязь, от которой никогда не отмыться, но Себастьян пытался, пусть не стать вновь «чистым», но жить с этим, у него получалось. А Хенси, в свою очередь, не только не пыталась отмыть свою душу, но даже упивалась этой чернью, наслаждалась, если так можно сказать. Она просто не умела, увы, не умела иначе. И именно потому в этом противостоянии света и тьмы победила темнота, олицетворением которой и являлась девушка, она была её живым воплощением, её лицом и проводником.

У мальчика просто не было шансов… Ни у кого нет шансов, когда его целует сам дьявол, никто в подобном случае не в силах сохранить свою душу.

– Хенси?

Девушка подняла взгляд, переводя его на мужчину напротив. Кажется, она опять задумалась и пропустила его слова мимо ушей.

– Да? – спросила она, потирая опалённый висок, на котором уже достаточно отрасли волосы.

– Ты как себя чувствуешь?

– Я? – удивилась она. – Прекрасно!

Удивительно, но её слова не были лукавством и враньём. Обыкновенно, так бывало с ней – уйдя в прошлое, пропустив его через себя, девушка, вынырнув вновь в настоящее, получала некий небольшой заряд «жизни», чувств и эмоций, какой-то запал, что-то, чего ей так не хватало…

Но, конечно же, «лечебные припоминания» не относились к тем моментам её жизни, которые стояли у черты «до» и «после». Потому что, вспоминая о том, как она ломалась, о тех, кого она потеряла, Хенси чернела, подобно напомаженной сажей тени, зверела и теряла ещё одну крупицу нормальности, коих и так осталось так мало…

«Может быть, – отстранённо подумала Хенси, вздыхая и переводя на доктора Ашота влажный взгляд серо-зелёных глаз, – кто-то и сможет меня исцелить. В конце концов, каждый имеет право на второй шанс, даже грязная шлюха, которой меня когда-то сделали, или ужасный монстр, которым я стала. Впрочем, – девушка слегка прищурилась, делая свой взгляд более глубоким, словно, более колючим. – Хотела ли я быть такой? Нет… Нет, не хотела, это они меня сделали такой, они сломали меня, убили, растоптали, отняли у меня всё. Нужно ли сожалеть о том, что я делала? Не думаю… Они заслужили всё, жаль лишь, что конец несколько смазался… Жаль, что Мориц не получил всего и по всем делам своим. Да, прав был подлец, я любила его, но… это ничего не меняло. Не меняло хотя бы потому, что в ненависти есть место любви, а вот любовь с нитями ненависти не проживёт и дня, потому что они прошьют её тело, пронзят насквозь, подобно стрелам и клыкам ядовитых змей».

– Ашот, – обратилась к мужчине Хенси, – а… – она сделала небольшую паузу, медленно облизнув губы. – Ашот, ты говорил, что у твоего имени интересная история, расскажешь мне?

– Да-да, конечно, – кивнул мужчина.

Воодушевившись интересом к себе и тем, что пациентка наконец-то перестала односложно и бесцветно отвечать на его вопросы, а начала спрашивать и просить сама, мужчина улыбнулся и подсел чуть ближе, всего на несколько миллиметров, чтобы не нарушить приличную дистанцию, но, всё-таки, несколько сократить её ради удобства взаимодействия. Устроившись, он продолжил:

– Это был 1987 год…

– Я думала, ты младше… – сказала Хенси, сощурившись.

– Ты не дослушала, меня тогда ещё не было, я родился в 1992 году, это начало истории.

Девушка хмыкнула и кивнула, показывая, чтобы мужчина продолжал.

– Тогда ещё шла война в Афганистане, мой отец был военным и так получилось, что его отправили туда с новым подкреплением войск… Тогда моя мать была беременна моим старшим братом, но отец не стал сопротивляться и отправился в пекло боя, так сказать. Он так и сказал маме, уходя: «Я вернусь, обещаю, ты только фото моё сыну показывай, чтобы узнал меня, когда увидит». И он не обманул, хотя, могло получиться, что он бы не вернулся… Это был 1989 год, практически конец военных действий, все были на издохе, все хотели мира…

Ашот замолчал на несколько секунд, то ли вспоминая, то ли собираясь с силами. В такие моменты обычно берут за руку, говорят что-то ободряющее, но рядом с мужчиной сейчас был не кто-нибудь, а Хенси, потому ему предстояло справиться самому.

Всё, что сказала ему девушка, было:

– Если тебе сложно об этом говорить, ты не обязан.

«Я-то точно знаю, каково это – говорить о боли и через боль…», – продолжила про себя она.

– Нет, Хенси, всё в порядке, – улыбнулся мужчина, но чуть менее лучисто, чем обычно. – В одном из последних сражений мой отец с боевыми товарищами попали в ловушку. Они отбивались, как могли, пока моему отцу не угодил в голову разрывной снаряд, точнее, угодил он не в голову, а рядом, но всё равно травмы моего отца были несовместимы с жизнью…

Хенси вопросительно изогнула бровь, потому что не вязались слова «жизнь отца была несовместима с жизнью» с «меня тогда ещё не было». Но девушка не стала спрашивать, решив дождаться разъяснения от говорящего.

– Его доставили в госпиталь, а оттуда в больницу, желая, так сказать, устроить ему достойный конец, потому что в его жизнь никто не верил…

«Как мне это знакомо…», – подумала Хенси, тихо, но тягуче глубоко вздыхая.

– И там, – продолжал мужчина, – был хирург, который, вопреки всем прогнозам и советам отказался оставлять моего отца умирать, он взялся за него и… И спас! Череп моего отца собирали по кусочкам, всего было четырнадцать осколков, его мозг был повреждён почти во всех областях… Но этот врач справился, спас его и не только вытащил с того света, но и обеспечил ему достойную жизнь, он помог ему не только жить, но и остаться не инвалидом, не контуженным! Этому врачу, который, впоследствии, стал его добрым другом, мой отец был обязан жизнью и пообещал, что обязательно назовёт сына в его честь, потому что такое не забывается. Врача звали Ашот, а сын, который родился у моего отца через три года после трагедии и спасения – я.