Владимир Колычев - Уголовных дел мастер

• Название: Уголовных дел мастер
• Автор: Владимир Колычев
• Жанр: Русское современное

На следователя прокуратуры Ворсина, неторопливого увальня, начальство смотрит косо – неуправляем. Но все запутанные уголовные дела навешивает на него: въедлив, как майский клещ, копает глубоко и вдумчиво. В быту Ворсин неумеха, да и жена его ни в грош не ставит. Гораздо хуже то, что он, всю жизнь изобличающий убийц, на основании ложных показаний сам оказался на скамье подсудимых.

---

– Я не из робких.

– Да вы не обижайтесь, люди разные попадаются. Некоторые, узнав, чем я переболел, начинают стороной обходить, будто я прокаженный. Я их не осуждаю. Сам виноват. Когда у меня в Туре впервые туберкулез диагностировали, сразу же в больницу положили на семь месяцев. После этого мне, дураку, надо было хотя бы на пару лет домой умотать, чтобы, как врачи советовали, на свежих фруктах и овощах здоровье поправить, а я уперся рогом, остался на Севере. Не хотелось никуда уезжать еще и потому, что в больнице с медсестрой познакомился, влюбился в нее по самое некуда. Правда, налюбоваться на свою кралю не успел, меня в отдаленный леспромхоз вместо травмированного бульдозериста на полгода послали. Как ни упирался, пришлось ехать, иначе бы уволили без выходного пособия. В медвежьих углах с людьми не больно церемонятся – волк вместо медбрата, а скорую помощь заменяет медведь. Там меня снова скрутило, еле до конца командировки дотерпел. Когда сызнова в больницу угодил, туринские врачи в противотуберкулезный санаторий в Симеиз отправили. Сказали, что нужно специальное обследование пройти под наблюдением опытных специалистов. Я думал, что подлечат, да и отпустят на все четыре стороны, а вместо этого легкое под корень отчекрыжили. Через три месяца предложили в другой санаторий перебазироваться, более подходящий для меня. Так и попал в Северокрымск. Здешний воздух оказался лечебным, все каверны зарубцевались. Возвращаться в Туру врачи не советовали, да и смысла не было, нареченная письмо прислала, что замуж вышла за кореша моего. Так и прижился здесь. Сначала в общежитии валандался, а потом угол у одной бабульки снял. Родных у нее не было, все в войну перемерли, так что польза была обоюдная: я ей по хозяйству помогал, продукты покупал, а она еду готовила, меня обстирывала. Свободного времени навалом, вот и пристрастился к чтению. Много литературы прочитал про свою болячку, о том, как с нею в старину боролись, какие меры нужно принимать, чтобы забыть о ней раз и навсегда. Например, чем хорош воздух в Симеизе? В самом поселке и вокруг него растет много хвойных деревьев, выделяющих фитонциды, которые убивают микобактерии туберкулеза. Вот и решил, что когда обзаведусь собственным жильем, обязательно посажу на участке сосны. Предложил хозяйке, она согласилась. Когда выяснилось, что в Северокрымске сосны не растут, выбор пал на ель Энгельмана, которую еще голубой называют. К нам ее завезли из Северной Америки. Хлопот с нею, конечно, много, не любит она поздние весенние заморозки, но зато красота во дворе круглый год. После смерти Валентины Матвеевны домик мне достался. Поссовет, правда, попытался его экспроприировать, но не тут-то было: бабушка за год до смерти дарственную на меня оформила. Со временем вместо хаты сруб поставил.

– Мне говорили, что вы какие-то макеты дворцов построили.

– Они глаза многим мозолят. Пойдемте, сами увидите.

Ворсин в сопровождении Василия вышел из дома, повернув направо, направился по узкой тропинке, покрытой гранитной крошкой, вглубь участка, куда недавно удалился угрюмый Мальчик. Завернув за угол постройки, Ворсин остановился, пораженным очаровательным зрелищем: приусадебный участок разбит на большие клумбы, в центре каждой красовались настоящие дворцы, только в уменьшенном виде. Сергей узнал один из них. Знаменитое Ласточкино гнездо, которое изображали на всех открытках, посвященных Крыму. Ворсин приблизился к диковине, мысленно прикидывая, сколько времени пришлось потратить на ее создание. Хотя замок по высоте не превышал полутора метров, все архитектурные детали оригинала сохранились. Нагнувшись, Сергей осторожно потрогал угловую башню, проверяя, из какого материала она сделана.

– Это диорит. Можете не беспокоиться, не развалится. Ласточкино гнездо послужило началом моей коллекции, – пояснил Василий. – Когда начал собирать фотографии замка, чтобы нарисовать рабочие чертежи, то выяснилось, что его обычно снимают с моря, в этом случае получаются наиболее красивые и эффектные виды. Пришлось купить «Смену», самому заняться фотографией. Израсходовал больше десятка пленок, чтобы получить изображения Гнезда с разных точек. Моя настырность вызвала подозрение у милиции, которая, решила, что я собираюсь разнести на куски памятник истории. Насилу убедил, что я не диверсант. Самое интересное, что через год начальник Алупкинской милиции, находясь в командировке в Джанкое, вспомнил обо мне и заглянул в Северокрымск. К тому времени, кроме Ласточкина гнезда, я построил макеты двух вилл, расположенных в Симеизе. Вот этих, – кивнул в сторону причудливых зданий Василий. – Они называются «Мечта» и «Ксения», входят в комплекс зданий противотуберкулезного санатория «Красный маяк». Когда я в Симеизе лечился, часто захаживал в гости к знакомым, которые в нем отдыхали. Туда ежегодно из Средней Азии привозят молодых девушек. Вы что-нибудь слышали про дефолианты, которыми обрабатывают хлопок, чтобы он листву сбрасывал? Так его гораздо удобнее комбайнами собирать. После машин на поля загоняют девушек, которые подбирают то, что не смогла собрать техника. Беда, что дефолианты бьют по легким. Все девушки, попадающие в «Красный маяк», имеют начальную стадию туберкулеза. Их легкие на рентгеновских снимках выглядят так, будто изображение затянуто дымкой. Девушки лечатся в санатории сорок пять дней, уезжают домой совершенно здоровыми. Вот что значит целительный климат южного берега.

– Майору дворцы понравились?

– Он глазам своим не поверил. Долго ходил кругами, языком восхищенно цокал. Поинтересовался, зачем мне это нужно. Сейчас я к подобным вопросам отношусь спокойно, привык, знаете ли, к людской глупости. А тогда удивился, в свою очередь спросил, нравятся ли майору железобетонные многоэтажки, которые у нас возводят повсеместно. Он хмыкнул. Я ему привел в пример Симеиз, в котором, начиная с тысяча девятисотого года, все участки продавались с условием, что будущий хозяин построит виллу, не похожую на другие. В результате прошло семьдесят лет, те же «Ксения» и «Мечта», например, до сих пор глаз радуют, а уродливые нынешние коробки, во-первых, вряд ли так долго простоят, а во-вторых, их рано или поздно снесут, чтобы освободить место для новой генеральной линии.

Майор смотрел на меня скептически, видимо, решил, что у меня сдвиг по фазе. Во всяком случае, мне не помешали построить четвертый дворец – Воронцовский, оригинал которого стоит в Алупке.

Василий указал рукой на темно-серое изящное здание, напоминающее средневековый замок.

– Граф Воронцов его строил двадцать три года, угробил кучу денег. Самое удивительное, что материалом для строительства послужил местный диабаз, который намного крепче гранита. Обрабатывали его вручную примитивными инструментами. Попробуйте нынешнему камнерезу предложить поработать с этим камнем, он с вас три шкуры сдерет за такой каприз. А вот этот дворец – Ливадийский – для меня пятый по счету, в мире он приобрел известность после Ялтинской конференции тысяча девятьсот сорок пятого года. Это была летняя резиденция Николая Второго, но царь пользовался дворцом всего пять лет, после чего пролетариат выслал его на Урал, где он вместе с домочадцами и сложил свою голову.

Василий неожиданно умолк, потом продолжил рассказ.

– Был у меня еще храм Василия Блаженного, который на Красной площади стоит, я на него два года угрохал, но органам он не понравился, пришлось снести.

– Чем же он им не угодил?

– Трудно сказать. Приехала «Волга», вышли два чиновника пасмурного вида, изъявили непреодолимое желание взглянуть на плоды моего творчества. Внимательно осмотрели дворцы, поковыряли ботинками Блаженного, переглянулись, сказали, что он лишний. Спрашивать, чем этот храм угрожает советской власти, было бесполезно. У нас ведь куча самых дурацких запретов. Если вы хоть раз летали на самолете, наверняка знаете, что фотографировать в воздухе категорически запрещено, вдруг какой-нибудь секретный объект через иллюминатор снимете и врагам продадите. И никто не задумывается, что, во-первых, все самолеты гражданской авиации летают по коридорам, которые специально проложены таким образом, чтобы важные объекты в стороне оставались, а во-вторых, снимки обычной оптикой с высоты десять тысяч метров интересны только идиотам, которые благодаря чрезвычайно развитому воображению могут разглядеть на них нечто занятное. Я в Москве побывал, ездил на экскурсию на Останкинскую телебашню. Так там тоже фотографировать категорически запрещено. Между тем современная техника позволяет фотографировать из космоса любые объекты, включая номерные знаки автомобилей. Получается, что мы, прежде всего, сами себе не доверяем. Вот я по глазам вашим вижу, слушаете меня, а в голове вопрос вертится: кто же могильник бомбанул, не я ли?