Протоиерей Алексей Мокиевский - Незавершенная Литургия

• Название: Незавершенная Литургия
• Автор: протоиерей Алексей Мокиевский
• Жанр: Религия
• Год: 2016
• ISBN: 978-5-88353-693-8

Роман протоиерея Алексия Мокиевского можно отнести к историческому жанру, однако в нем есть все: правда и художественный вымысел, чудо и фантастика. В 20-е годы прошлого века в одном из храмов Русского Севера прямо во время Литургии Губчека арестовывает священника, и служба остается незавершенной… Главные герои пытаются разгадать тайну заброшенного храма.

---

Начиналась сугубая ектения, за которой поминались имена всех живых и умерших. Эта часть богослужения продолжалась обычно долго. Уж больно многих хотелось помянуть, помолиться за всех тех, кто в это смутное время не мог молиться сам, кто по заблуждению своему ушел в обновленческий раскол, кто в нечеловеческих страданиях по малодушию отвернулся от Бога, кто братской любви предпочел классовую вражду и ненависть, кто переступил порог вечности, не сподобившись исповеди, напутствия Святыми Дарами. У батюшки был целый ящик синодиков и поминальников, которые он даже не успевал прочитывать за одну службу, а читал за три-четыре богослужения, присовокупляя к ним и праздничные записки прихожан. На этой молитве держалось все. Он и сам предстоял Богу, со всеми своими немощами, не столько по своему достоинству, сколько по молитвам тех людей, которые за него молили Господа.

Завершалась Литургия оглашенных. Прошения ектеньи настойчиво повелевали выйти этим оглашенным, которых уже многие века не обреталось в Церкви, и потому никто не выходил. Начиналась Литургия верных. Вновь открылись царские врата. Священник вновь покадил алтарь, клирос и молящихся, встал перед престолом с молитвенно воздетыми руками, негромко произнес: «Иже херувимы тайно образующе и Животворящей Троице трисвятую песнь припевающе, всякое ныне житейское отложим попечение». Пели херувимскую, протяжно и умиленно. Пожалуй, трудно представить минуты более трепетные, чем те, когда поют «Иже херувимы». Клирос в эти минуты, уподобившись сонму ангельских сил, воспевает Триипостасного Бога, как некогда может именоваться лик. Некоторые старушки с благоговейным трепетом, робко бросают взгляд через отверстые врата во святая святых в надежде узреть там сослужащих херувимов и серафимов.

Из северных диаконских дверей показалась процессия. Пономарь со свечой и кадилом, а за ним священник с потиром и дискосом в руках свершали великий вход. На сосудах были голубые покровцы с золотой бахромой, такой же возду́х лежал у священника на плече. Остановившись на амвоне, он обернулся лицом к народу и возгласил: «Великого господина и отца нашего Тихона, патриарха Московского и всея Руси…» Эти слова могли стоить ему жизни, произносить имя Предстоятеля Русской Церкви было опасно; после того как он был взят под стражу и обвинен нелепо и зло в противлении новой власти, всякий священник, дерзавший поминать его за литургией, мог легко быть обвинен в том же и арестован. Но в этом поминовении было исповедание веры во Единую Святую Православную Церковь, несмотря на лавину обрушившихся на нее репрессий, твердо стоявшую в своем единстве. Имя патриарха произносилось так, как раненный на поле битвы воин поднимал знамя своего полка. Понимали это все – и духовенство, и миряне. Молились они за своего Патриарха в те дни особенно усердно, понимая, что стоит ему пасть, кормчему корабля церковного, так и весь спасительный ковчег Русского Православия окажется на краю гибели.

* * *

– Когда мы коммунизм построим, я выучусь на летуна. Хочу на аеропланах летать.

– С чего это вдруг?

– Мне давно мечталось летать, как птице. У меня голубятня была. Я смотрел на голубей и думал: «Отчего это людям не дано летать?» Я бы раскрыл крылья и улетел куда-нибудь в жаркие страны.

– Куда ты хотел улететь?

– Да это я давно хотел, в детстве. Семья была у нас большая. Трудился с шести лет, коров пас. Потом отцу стал помогать, водил лошадь, когда тятька пахал. И лес валил, и рыбачил. Все приходилось делать. Не до игрушек было. А душа рвалась в небо. Выйду, бывало, звездной ночью на двор и смотрю на огоньки. Сколько их – без числа. Подняться бы, думаю, ввысь и полюбоваться бы на них вблизи. Они мне каменьями драгоценными казались.

– Мечтатель ты и фантазер.

– А что? Мне казалось, что невозможно это, пока не увидел я аероплана. Вот, думаю, это по мне. Стану я летуном и полечу. Для меня, если хочешь знать, революция открыла все пути. Я и коммунизм себе представляю так – это когда все мечты сбываются.

– Нет, товарищ, не так ты понимаешь коммунизм. Очень узко; я бы сказал, эгоистично. Ты должен думать не о том, что советская власть тебе даст, а о том, что ты сам можешь сделать для Страны Советов. А ты – полечу. Куда ты полетишь, когда и здесь, на земле, еще дел невпроворот.

– А куда мне власть советская прикажет, туда и полечу. И на север, и на юг. И по мирным делам, и на вражьи головы бомбы бросать. Главное – это полет, когда ты смотришь на все вокруг с огроменной высоты и голова кружится.

– Вот попы, между прочим, и виноваты, что мы хуже всех живем. То нельзя да это нельзя – вот и докатились до того, что смеются над нами, мол, лапотная Россия. В то время как в Европе шел вовсю технический прогресс, придумывали всё новые машины, наши мужики в церкви стояли, лбы расшибали, богомольничали. Вот с попами разделаемся, развеем религиозный дурман и заживем полноценной жизнью, не хуже других.

– И на аероплане полетим…

* * *

Царские врата затворились. Батюшка задернул катапитасму и стал снимать покровцы со стоящих на престоле сосудов. «Священство твое да помянет Господь Бог во Царствии Своем», – услышал он чей-то голос с клироса. Окадив воздух ладаном, он передал кадило. Подумалось: «А угодно ли Богу мое священство?» Вспомнил отец Георгий добрые глаза старого владыки и его архипастырское напутствие в день священнической хиротонии: «В нелегкую годину вступаешь ты во пресвитерский сан. Небывалое по жестокости гонение воздвиг враг рода христианского на Церковь Русскую. Множество верных чад с исповеданием на устах оросили своею мученическою кровью многострадальную Землю Российскую. Множество православных бежали и теперь с замиранием сердца следят за судьбами нашими и молятся за нас из своих укрытий. Но множество и смалодушничали, отпали в раскол и всякие ереси, а то и вовсе отвернулись от Бога. Не будем их винить. Кто-то от страха, кто-то от растерянности изменил Православной вере. Прости их, милосердный Господи. Но ради тех, кто еще непоколебимо стоит в Отеческой Православной вере, мы должны свершать неопустительно богослужения, так, как предписывает нам Устав. Алтари не должны закрываться, но служить и напитывать Хлебом Божественной Евхаристии сердца верных и напоять Кровию Христовой жаждущих Причастия Божеству! И в этом святом делании велика честь – быть соработником Христу. Благословляя тебя, отец Георгий, на священническое служение, я отдаю себе отчет, что призываю тебя на битву, как солдата на поле боя. Опасен и труден этот путь, но и слава и честь велика – венец от Бога. А если и суждено пострадать за Христа, то для христианина нет большей награды.

Матушка Зосима, игумения Горицкого монастыря, скрывалась в деревне от ареста. Сильно боялась. Пока однажды не посетила ее блаженная Асинефа и говорит: „Давай одеждами меняться. Я твое игуменское одеяние возьму, а ты мои лохмотья. Придут, спросят: «Кто Зосима игумения?» Я скажу: «Это я». Меня расстреляют, а ты живи. Зато я сразу «пиф-паф» – и в Царствии Небеснем“. Поняла вразумление игумения, не стала меняться, а когда пришли ее арестовывать, вышла с радостию, как на праздник».

Литургия продолжалась. Хор протяжно пел: «Го-спо-ди по-ми-и-луй», пока настоятель читал тайную молитву на просительной ектенье. «Иже служение службы сея открывый нам, и положивый нас грешных, за многое Твое человеколюбие во еже приносити Тебе дары же и жертвы о наших гресех и о людских неведениих!»

Вновь солнечный лучик на какое-то время озарил алтарь. В такие моменты, когда природа улыбалась, хотелось верить в то, что вокруг тебя мир и благополучие. Солнечный свет высекает из памяти детскую радость и зажигает свечи самых сказочных воспоминаний. В такие минуты и алтарь не только олицетворяет рай, но и является таковым. В клубах кадильного дыма, подсвеченных солнцем, есть ощущение облачного парения. Гармонию дополняет стройное пение, ароматы фимиама и золотое убранство иконных окладов. Сердце переполняет тихое ликование и любовь. Хочется заключить в объятия весь мир.

«Возлюбим друг друга, да единомыслием исповемы»…

* * *

Храм Покрова виднелся издали, словно большой белый корабль, он выплывал, окруженный всюду водой. Он располагался на небольшом зеленом мысу, который за долгие годы существования здесь храма «зарос» могильными крестами и был окружен каменной оградой с ажурными коваными решетками. Там, где мыс смыкался с берегом, пролегала болотистая ложбина, практически непроходимая бо́льшую часть года. Единственным путем, ведущим к храму, был длинный деревянный мост на сваях, переброшенный через речной залив, а с того берега добирались на лодках, возле сторожки в реку выдавался причал. Храм настолько гармонично вписывался в окружающий его пейзаж, что, казалось, создан он не руками людей, а сам вырос здесь, как березы на берегу.