Михаил Буканов - Хочешь – жни, а хочешь – куй, всё равно получишь! Поэзия

• Название: Хочешь – жни, а хочешь – куй, всё равно получишь! Поэзия
• Автор: Михаил Буканов
• Жанр: Поэзия

Уважаемый читатель, панове и гражданы, дамы и паненки, а также господа из мира мне лично недоступного, то есть, прозаики и поэты! Тут всё для вас. С Божьей помощью приступим. И, как говорят мои нынешние сограждане, наслаждайтесь!

---

Письмо

Письмецо от внука получил Абрам, внук его, во-сука, поднял тарарам.
Пишет, замерзаю, я совсем готов, И, не отрицаю, я – среди скотов.
В наших Палестинах густо выпал снег, как в родных осинах, около Онег.
Обстановка ночи, мне не климатит, точно, здесь не Сочи, гольный стоматит.
Врач-то я отменный и работы всклянь, только, по- иному, положенье дрянь.
Иудей папаша, значит я еврей, только так в России, здесь же всё мудрей.
Ты евреем будешь, коль рождён еврейкой, а в чалме папаша, или с тюбетейкой,
Ничего не значит, не для пользы дела, так моё еврейство мимо просвистело!
Я решил жениться, девушка что надо, крем-брюле с халвою, сало с шоколадом.
Мы пошли к раввину, полный был отлуп, я неподходящий, поц среди залуп.
Что ж ты, старый мерин, с брисом не спроворил, обрезанье внуку взял и не огорил?
Мать моя русачка, у меня всё цело, потянулась жвачка, закрутилось дело.
Это ж сколько надо, что б пройти гийюр, на хера мне нужен этот конфитюр?
Так что не еврей я, внуком остаюся, но, не ослабею и не обламлюся.
Я найду девицу средь арабок вольных, пусть она узнает сласть гаремов сольных.
Вот с роднёю девы могут быть проблемы, тоже с обрезаньем возникают темы.
Вдруг придётся с ейным папой в бане мыться? Зять и не обрезан, могут оскорбиться!
Тяжела и грустна ныне жизнь моя, мучают проблемы и конец x**!

Змей

Не на небе, где то рядом, городок стоял с посадом.
Жили люди, не тужили, своей волей дорожили.
Наживали, что могли, все доходы – от земли.
Ну, маленько, от охоты, в праздник пили до икоты,

А по будням, в основном, каждый в поле под окном.
Просо, рожь, морковь, капуста, добывали все не густо,
Но, хватало до новья, кроха пусть, зато моя!
Соберут дары земли, вот и зимы к ним пришли.

Зима, лето, зима, лето, славят Господа за это!
Только был бы скот здоров, был народ тот не суров.
Поделиться с гостем рад, ну, не град, а Вертоград!
Просто, пусть порою скучно, да оно ведь и сподручно!

Но, случилася беда, жуткий враг пришёл сюда.
Змей огромный прилетел, да во поле чистом сел.
Жрёт посевы, ловит скот, глушит рыбу обормот.
Извести народ грозится, бедным жителям не спится.

Горожанам край пришёл, весь уклад в раздрай пошёл.
Всё! Ложись и помирай, иль от голода сгорай,
Или от других скорбей, или сам себя себя убей!
Впереди один исход, нужен тут не слабый ход!

Жёнка в городе была, что себя не берегла.
Без отказа, за деньгу, что милому, что врагу.
И охальна и красива, совершенно не спесива.
Угодить могла любому, и всё тихо, без сорому.

Дело сделал? Заплати, а затем домой лети.
Будут деньги, забегай, для голодных – просто рай!
Говорят, ****а не лужа, мол, останется для мужа.
А нехватит невзначай, эту бабу привечай!

У неё прямой рассчёт, смысл тут каждый просечёт!
Кто, чем может, капитал доброй денежкой питал.
Вот она избрала чем, делом, в целом, нужным всем.
Шито, крыто, без булды, молча тешила елды!

Так всем обществом народ встал у стареньких ворот.
Попросили, выручай, злее всех всех у нас случай.
Если гада победишь, нам свободу возвратишь,
Мы тебе в один момент на етьбу дадим патент.

Станешь города утехой, молодёжи не помехой,
Никаких моральных пут, все кто хочет, пусть ебут!
Баба с ходу согласилась, ей лафа така не снилась,
Собралась и к змею шасть, чуть сама не лезет в пасть.

Здравствуй, Змейчик, – говорит, – У меня душа болит.
Предстоит тебе пропасть. И, целует гада в пасть!
Только я с своей любовью припадаю к изголовью
Чистой мудрости твоей! На неё воззрился змей.

В город наш вчера попал человек, зовут Немал.
Силы столько, просто страх, ох, спаси меня аллах,
Мне на раз порвал манду, я живу теперь в бреду.
Платье тут приподняла, по коленкам кровь текла.

Об особенностях женских Змей не знал, в делах вселенских.
Время больше проводил, анатомий не учил!
Видит, точно, кровь течёт, баба правду, знать, речёт.
И, видать, силён Немал, чуть не на двое порвал!

Говорит, с ним буду драться, мне не в цвет людей бояться.
А бабёнка: Погоди, и себе не навреди.
Знаю старую молитву, когти что острит как бритву.
Вот, ложися под скалой. Да глаза платком укрой.

Очень вредная для глаз та молитва всякий раз.
Я ж с вершины каменюки пассы сделаю и штуки.
Будешь ты зело могуч, просто, покоритель туч!
Змей накрыл глаза и лёг, а бабёнка скок-поскок,

На вершину и толкнула на змеюку, что уснула,
Камень с голову слона, а ещё и крутизна.
В целом, Змей не уцелел, две недели проболел,
А потом и лыжи склеил, так пожал он, что посеял.

Горожане не сплошали, бабе вовсе не мешали.
Жизнь текла рекой не бурной, и пристойной и культурной.
Тут и сказочке конец, а кто слушал молодец!
Можешь бабу посетить, и с ней дело замутить!

Инь и Янь

Жили-были два китайца, ну похожие как яйца.
Инь один, а Янь другой, так их звали, дорогой!
Инь был трезвенник, а Янь запьянцовская был пьянь.
Но, понять, который пил, у людей не хватит сил.
Два лица, как два яйца, различите молодца!
Инь вгрызается в работу, Яню, ясно, спать в охоту,
В день получки первым Янь, получает деньги срань.
Инь в окошко, а ему гольный шиш кладут в суму!
Мол, сперва бы потрудился, а потом сюда явился.
Ты сплошное ««не могу,» так за что платить деньгу?
Инь пошёл к монахам в горы, разрешить хотелось споры,
Пусть дадут ему совет, мудрость копят столько лет,
Что им стоит разобраться, как ему с бедой бодаться!
Старый седенький монах, на скале сидит в штанах,
Мошки грудь его едят, мухи крыльями трындят.
Он на это всё кладёт, на контакты не идёт,
Камень старый тоже сед, им двоим три тыщи лет!
Инь по простоте спроси, где пути себя спасти?
Сколько ж мучаться ему, вместо Яня одному?
Дед возьми, да рот открой, тихо говорит порой,
Но, услышать можно речь, словеса слетают с плеч.
Ты и Янь – единый знак, символ жизни ты, дурак.
Женское пронзит мужское, и не будешь ты в покое.
И мужское стынет в женском чистом символе вселенском!
Янь – она, конечно, баба, у японцев – ваба, саба,
Связка, бабочка – цветок. А у нас имён росток.
Инь и Янь основа света, коль живут, жива планета.
А теперь, вали домой, Янь уж ждёт тебя с сумой.
Подари ты ей подарки, монастырских свеч огарки,
Да напутствие мое, и в кровать тащи её.
Инь, в натуре, обалдел, получил, чего хотел,
Сколько раз и он и Янь Люсек трахали и Тань!
Как тут деда речь понять, как елдою их разнять?
Плюнул Инь на это дело, стал он действовать умело,
Взял, уехал в СССР, трудовой явил пример,
Был стахановцем в забое, зашибал деньгу рекою,
А про Яня позабыл, больно случай был не мил!
Плюнул и на вабо-сабо, сам решил он всё не слабо.

Конь

На балконе шапито старый конь стоял в пальто,
Не сморкался, не чесался, только скромно улыбался.
Славный символ цирковой, с непокрытой головой.
Вот подходит к микрофону, издаёт подобье стону,

Взгляд на землю переводит и такую речь заводит:
«Позовите, господа, шпрехшталмейстера сюда.
Пусть при вас расскажет он, как попал я на балкон?
Вешу много я кило, совершиться может зло.

Шапито ведь это тряпка, провалюсь, и я культяпка,
Нету ножек, нету ручек от таких вот мерзких штучек!
Так мне хочется пожить, цирку родному служить,
Под мотив «Парад, алле» в блёсках прыгать и седле.

Только чувствую, враги возвещают – не моги!»
Открывает конь глаза, вот она, пришла гроза.
Он на бойне, всё, пропал, мясника суров оскал!
Не исполнить ему номер. Конь со страху взял, да помер!

И очнулся вдруг в раю, где исполнил песнь свою!
«По арене, по арене, старый конь пока на сцене,
Где работа, там и рай, и судьбу не выбирай!
А помру – на колбасу, как я это всё снесу?»

И опять очнулся враз, всё прекрасно, без прикрас.
Просто снился жуткий сон, а стоит в конюшне он!

Клоуны

Рыжий рыжего спросил, ты зачем траву косил?
Словно Ясик черемшину, поглядая на дивчину.
Слышит рыжего ответ, мол, прожил я много лет,
Девки с Ясиком пустяк, будет чем набить косяк!

В долгий зимний вечерок косячок нам нужен впрок.
Вот когда повеселюсь, смехом с каждым поделюсь.
Я же клоун, как и ты, не растить же зла цветы?
То-есть, мне не сеять мак, знаю, герыч – не пустяк!

Рыжий вовсе тут стал красный, как баллон огнеопасный.
Не сменяю, говорит, мой первач и аппетит,
На твоё дурное зелье, лучше уж терпеть похмелье.
Зря бровища ты не хмурь, путь в могилу эта дурь!

И пошла у них потеха, лупят, возятся для смеха.
Оба рыжих – два луча, бьются, души горяча.
Аплодируют вокруг, рыжий массе первый друг!
Ну, а я прикинул к носу, свёл к единому вопросу,

А тебе не всё равно, через что пойдёшь на дно?
Через плана ли дурман, пейсаховки ли обман,
Героин ли тебя съел? Всё! Трындец! Ты не у дел!
Хоть ты клоун, хоть ты кто, жизнь – она не шапито,

Очень трудно отыграть. Лучше и не выбирать!

Старая сказка