Илья Рейдерман - Из глубины. Избранные стихотворения

• Название: Из глубины. Избранные стихотворения
• Автор: Илья Рейдерман
• Жанр: Поэзия
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906910-64-6

Илья Рейдерман – один из последних с корабля великой русской поэзии, дливших традиции золотого и серебряного века. Себя он называет поэтом-нелауреатом: несуетную жизнь в «провинции у моря» и сосредоточенную работу мысли и души он предпочёл мельканию в литературных кругах столицы. И полагает, что иначе он не смог бы написать многих своих стихотворений. В возможном выигрыше – будущий читатель, но сам «окунувшийся в неизвестность» автор – в некотором проигрыше. Его ранним произведениям сочувственно внимали Павел Антокольский, Анна Ахматова, Анастасия Цветаева, Андрей Сергеев, теперь же издатели в поисках автора предисловия к книге избранного, подготовленной к 80-летию поэта, решили дать целых три небольших отзыва – Писателя, Литературоведа, Философа. Завершает книгу большое «интервью с самим собой», в котором интересующиеся найдут сведения о творческой позиции и пути поэта. Прежде с терпящего крушение корабля бросали в море бутылку. Теперь в этой роли выступает Книга. Автор этой книги, филолог и журналист, философ и музыкальный критик, ещё в юности вместо того, чтобы увлечься чем-то авангардным, понял, что его дело – длить традицию. В его книге – множество стихотворений под эпиграфами, особенно из любимого им Мандельштама. Эпиграф – тема, а стихотворение – вариация.

---

3.11.04

«Я шёл по кладбищу, и всё мне было мило…»

Я шёл по кладбищу, и всё мне было мило,
и солнце било мне в глаза.
Я шёл туда, где матери могила,
и вслушивался в мёртвых голоса.
Как бы неясный шелест или шорох,
гул непрерывный: нет, не разобрать,
и не понять уже тех слов, которых
при жизни не успели нам сказать.
Они нас утешают. Ободряют.
Нам говорят: живите, чтоб успеть
всё полюбить, всё толком рассмотреть,
покуда с вами, как с детьми, играет
Господь… И пусть вас мёртвые простят —
они щедрей живых, они – смиренней.
Зажмурюсь, пряча виноватый взгляд,
и вдруг её – на несколько мгновений —
увижу… Господи – обнять! Обняться!
И вижу: губы тихо шевелятся.
Всего два слова разобрать я смог.
Она сказала мне: терпи, сынок…

8.11.04

«Вновь расплавленной пахнет смолою…»

Вновь расплавленной пахнет смолою.
В ожиданье асфальтный каток.
Как-то справимся с долею злою.
Сквозь асфальт прорастём, как росток.
И в какой-нибудь крохотной щели,
даже в богом забытой дыре,
жизнь, что теплится – хоть еле-еле —
не участвуя в общей игре.
Жизнь, идущая не по законам
асфальтируемых дорог,
открываясь в обличье исконном,
как любовь – между слов, между строк.
Хоть она не прямая – кривая
(быть не силах безгрешной, святой),
но зато – безупречно живая
и своею полна правотой…

12.07.05

Памяти сына

1.

Нетрудно умереть. Любой пустяк
причиной может стать. Живое – хрупко.
Ах, помнить бы, что в мире мы – в гостях,
не совершать оплошного поступка.
Вот песенка в автобусе, шашлык,
чей запах – дразнит, взгляд лукавый, томный,
земных вещей неповторимый лик…
Всё просит: погляди, узнай, запомни!
Вся мира неизмеренная прелесть,
всё, что не в силах удержать рука,
– покуда август, май, сентябрь, апрель есть,
чему внимаешь, длится жизнь пока.
Покуда в силах ты смахнуть слезу
и шире распахнуть трепещущие веки,
чтоб этот миг – как будто на весу
держать, не упускать, запоминать навеки…

15.08.05

2.

«О, август мой, как мог ты весть такую…»
Анна Ахматова
Август, как твои вести – жестоки,
что за тяжесть в сгустившихся днях!
Бремя жизни, копившей итоги.
Бремя спелых плодов на ветвях.
Как уйти от безумной судьбы,
что случайно, но неотвратимо
косит головы, ладит гробы,
с жутким шумом проносится мимо?
Август, разве твоя тишина,
полусонные думы дневные —
лишь для выпивших чашу до дна
и избывших все сроки земные?
Август мой, облака тяжелы,
и дожди – не дают облегченья.
Но прямятся деревьев стволы,
и лишь это – имеет значенье.

15.08.05

3.

Хмырь бредёт вразвалку. Пахнет дымом.
Жизнь, что без тебя – идёт, как шла,
жжёт своим огнём непобедимым,
и не помнит ни добра, ни зла.
В августовском небе – столько света.
Что с того, что застит свет беда,
что фрагменты сбывшегося бреда
нашей явью стали навсегда?
Некуда уйти от этой яви,
что страшней, чем в самом страшном сне.
Ты не должен был. Ты был не вправе…
Но не слышишь ты всех этих «не».
Словно бы актёр – остатки грима
смыл, и прочь со сцены, был таков!
Тихо так! Плетётся время – мимо
нас, деревьев, зданий, облаков.
Впрочем, мы ему ещё подвластны.
Мы на сцене. Мы освещены.
Мы кричим, мы с чем-то не согласны,
в паузах между словами – ясно
слыша вопль внезапной тишины.

20.08.05

«Играет Бог на дудочке…»

Играет Бог на дудочке.
Зовёт тебя: пора!
Мотай, дружочек, удочки.
Закончена игра.
Успел поерепениться.
Вся жизнь была – загул.
Теперь всё переменится.
Садись, дружок, на стул.
Поговори-ка с Господом, —
любил тебя, босяк.
О том, конечно же, о том, —
о чём не мог никак…
– Ещё пожить бы чуточку!
Хотя бы месяц, год!
…Играет Бог на дудочке
и ангелов зовёт.

20.08.05

«Кем ты станешь – горсткой праха…»

Кем ты станешь – горсткой праха,
иль душой, уже нездешней,
что витает, словно птаха?
Бывший грешник – всех безгрешней!
Словно взмыл из жизни чёрной —
остроклювой птицей белой.
Говорить теперь – о чём нам?
Не хватило жизни целой
для такого разговора
о высоком, главном, вечном.
Городили столько вздора
в неразумии беспечном!
Сколько вздора городили!
А теперь – молчит округа.
Но в молчанье этом – ты ли?
Как понять – когда ни звука?
Как понять, когда ни слова?
Но о том, чего не знаем,
намекни – душа готова:
зря ль живём и умираем?

26.08.05

«Тоска, как червь, сосущий в ране…»

Тоска, как червь, сосущий в ране,
хмелеющий от боли червь.
Никто не может знать заранее,
чей час придёт горчайший, чей.
Когда небесная завеса
разодрана и хлещет тьма,
то больше не имеют веса
все доводы. Сходи с ума.
Теряй себя в безмерной шири
и с головой ныряй во мрак —
ты самый одинокий в мире
(как, впрочем, всяк скорбящий, всяк!)
Не так ужасно – быть без крова,
отчаиваться, голодать…
Но как без смысла быть, без Слова?
Не высказаться. Не сказать.
Лишь междометья есть у боли.
Вздыхай. Кляни судьбу. Мычи.
Нет слов. Забыты все пароли.
Язык молчания учи.

27.08.05

Три стихотворения

1.

Знала бы, что косишь ты, коса!
Не померкнет небо голубое?
На деревья, птиц и небеса
я один гляжу – а не с тобою.
За себя гляжу – и за тебя.
И молю, чтоб солнце не остыло.
Об одном лишь и прошу, любя,
чтобы всё, что есть – подольше было,
чтоб не уходило так, как ты
(так внезапно, без предупрежденья),
оставляя зону пустоты,
горечь соли, боли наважденье.

2.

…Жаль, что уходящие – не знают,
чем поступок обернётся их,
что они безбожно отнимают
у ещё оставшихся в живых.
Мы и без того – полуживые.
Мы и без того – как бы во сне.
Не увидеть мир как бы впервые,
ибо тяжесть мёртвая – на мне,
ноша, груз свинцовый (клонит долу!
Не поднять тяжёлой головы).
Не глядеть с улыбкою весёлой
на такой зелёный цвет травы,
на такую синь в небесной дали…
Жить в оцепенении немом?
…Быть живыми – вопреки печали.
Побеждая смерть в себе самом.

11.09.05

3.

Вот тюрьма, что навсегда,
не увидеть воли.
Ты зачем залез туда,
спрятался ты, что ли?
Эта камера тесна.
Эта камера темна.
Здесь что осень, что весна —
только тьма и тишина.
Здесь что лето, что зима —
только тишина и тьма.
И не стоит и просить,
эти двери отворить.
Холмик с жухлою травой.
Серый камень гробовой.

1.12.05

«Жизнь идёт, бежит, летит… О смерти…»

Жизнь идёт, бежит, летит… О смерти
и не помним в этой круговерти.
Не глядеть. Не думать бы. Не знать.
Ах, уснуть – и смерть свою проспать,
суетиться, завтракать, обедать
и о смерти завтрашней не ведать.
А она – как тать из-за угла,
медсестрою, в чьей руке игла,
чтоб лилось беспамятство по жилам,
в облике совсем нестрашном, милом,
явится и тихо скажет: баста.
Вспоминал меня не слишком часто?
Думал, может, что меня и нет?
Не пугайся, милый. Гаснет свет.

17.09.05

«И молча ты кричишь, кричишь ты молча…»

И молча ты кричишь, кричишь ты молча.
Нет больше слов и угасает звук,
и лишь одно отчаяние волчье,
лишь одиночества проклятый круг.
И всё-таки – не сделаешь и шагу
сам по себе: всё – горе за спиной.
Оно – конвойный, что ведёт к бараку,
оно толкает и корит виной,
скрипит зубами, шумно дышит, плачет,
заснуть не даст, украло твой покой,
а всё же от тебя верёвку прячет
(зато платок быть должен под рукой)…
Да, горе – твой наперсник, соглядатай,
его забота – чтобы горевал,
чтоб яму рыл в своей душе лопатой,
мозоли на ладонях набивал.
Чтоб всё длиннее становились ночи
в бессонных думах, чёрных, как грачи.
Чтобы кричал ты – молча, молча, молча!
Никто не слышит ничего. Кричи.

31.08.05

«Тяготит меня ласковый свет…»

Тяготит меня ласковый свет,
мимолётный, непрочный, скудельный.
Я бы выбрал любую из бед,
вместо этой, уже запредельной…
В этот мир я влюблялся земной,
только нет ему больше доверья.
И как будто в согласье со мной,
головами качают деревья.
Всё на месте – листва и трава,
но уже чуть заметно ржавеет,
хоть на жизнь и имеет права,
но как будто уже не имеет…
Вот в чём соль. Вот что тайно горчит,
вот что тяжестью на душу ляжет.
Но природа о смерти молчит.
То, что знает – то нам не расскажет.

16.09.05

«Осень настала. Жаль мёртвой пчелы…»

Осень настала. Жаль мёртвой пчелы.
Лёгкий хитин на земле этой пыльной.
Смерть урожай собирает обильный.
Осень для пира готовит столы.
Яблоки. Мёд. А за всем этим – тот,
имя которого страшное – Яма.
Всякий, кто хмель упоительный пьёт,
волен не помнить, какая тут драма.
Если бы помнил – сразу же сник,
горечь почувствовав каждого мига.
Чем же оплачен всякий наш миг?
…Так перелистывается книга.
Осень неспешно листает страницы,
и улетает листок за листком,
силою, нам непонятной, влеком.
Не дочитал? Не успел насладиться
словом, которым дерево нас
целое лето как бы утешало?
Так не своди же с осени глаз,
мёртвой пчелы вдруг почувствовав жало.

«Первое слово «да», а последнее – «нет»…»