Виктор Таки - Царь и султан: Османская империя глазами россиян

• Название: Царь и султан: Османская империя глазами россиян
• Автор: Виктор Таки
• Жанр: История
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-4448-0818-4

Монография представляет собой первый опыт культурной истории русско-турецких контактов с момента установления дипломатических отношений в конце XV века и вплоть до Крымской войны. Автор показывает, что претерпевшие серьезную эволюцию российские представления об Османской империи являются важным аспектом как российского открытия Востока, так и непростых отношений России с Западом. Основываясь на таких источниках, как дневники и воспоминания участников «турецких кампаний», рассказы пленников, дипломатическая переписка, статистические публикации и описания путешествий, В. Таки анализирует восприятие военными, дипломатами и образованной публикой в целом многовекового исторического соперника России. В исследовании, в частности, прослеживается, как формирование образов «Европы» и «Востока» в сознании россиян XVIII и XIX столетий оказало влияние на формирование модерной российской идентичности. Виктор Таки – сотрудник Центра исторических исследований Санкт-Петербургского отделения НИУ ВШЭ.

---

Обе версии пребывания Баранщикова в Средиземноморье имеют явные хронологические нестыковки. Если Баранщиков действительно находился в Константинополе только десять недель, как он заявил на допросе, остается неясным, при каких обстоятельствах он выучил турецкий и где он провел более двух лет, которые прошли между его отбытием в Палестину в начале 1783 года и прибытием в османскую столицу. Маловероятно, что Баранщиков провел много времени в Венеции, поскольку «Нещастные приключения» содержат мало деталей о его пребывании в этом городе. Его знание итальянского можно объяснить тем, что он провел три месяца на генуэзском корабле, доставившем его из Пуэрто-Рико в Средиземноморье, и его перемещениями в этом регионе, в котором итальянский был языком международного общения.

Однако опубликованная версия его приключений вызывает еще больше вопросов. Никак невозможно втиснуть его пребывание в Палестине в качестве раба пирата Мохамеда, его полугодичную службу матросом на греческом судне и его девятимесячное пребывание в Константинополе в период между его захватом в плен варварийскими пиратами в январе 1784 года и его побегом из османской столицы в конце июля 1785 года. Тунисский корсар вряд ли проживал бы в Палестине, даже если заменить Вифлеем на маленький прибрежный городок Бетшем, и не мог оставаться праздным в течение двадцати месяцев. Скудность деталей в рассказе о пребывании в Палестине составляет примечательный контраст с тщательностью описаний пребывания на Антильских островах и в Константинополе. Эти соображения заставили современного комментатора «Нещастных приключений» А. А. Вигасина убедительно утверждать, что весь эпизод, связанный с насильственным обращением Баранщикова в ислам варварийскими пиратами, и его последующее двадцатимесячное пребывание в качестве раба в доме Мохамеда в «Вифлееме», по всей вероятности, выдумка[245].

Она была необходима для того, чтобы оправдать настоящее обращение Баранщикова в ислам, которое, видимо, произошло в Константинополе. После того как работники российской миссии прогнали обнищавшего странника, вероотступничество могло показаться ему привлекательным, поскольку в качестве новообращенного он мог собрать значительную сумму денег в виде милостыни от богатых турок[246]. Хотя Баранщиков тяготился военной службой, как янычару ему не приходилось испытывать муштры, которой датчане подвергли его на Сент-Томасе[247]. Также и брак со свояченицей Усмана можно объяснить желанием Баранщикова жить более комфортно, чем неженатые янычары в казармах. Последующий побег Баранщикова со службы и из османской столицы был спровоцирован, скорее всего, приближением очередной русско-турецкой войны (которая действительно разразилась двумя годами позже), а также случайной встречей с российским дипкурьером, который рассказал ему о дороге от Константинополя до российской границы[248]. В этом контексте история первого насильственного обращения Баранщикова, которое якобы произошло на корабле тунисских пиратов, позволяла ему представить свое действительное и добровольное обращение в ислам, которое произошло в Константинополе, как результат шантажа со стороны Усмана.

Остается объяснить, почему Баранщиков вообще решил упомянуть об обращении в ислам. Необходимо вспомнить, что на допросе он не упомянул ни о своем захвате тунисскими пиратами, ни об обращении в ислам, ни о пребывании рабом Мохамеда. Напротив, в «Нещастных приключениях» Османская империя выступает в качестве места, где Баранщиков был вынужден принять ислам не один раз, а дважды. Это радикальное изменение в рассказе российского странника было следствием его взаимодействия с образованным российским обществом и его отчаянных попыток избежать тюрьмы по возвращении на родину. Как только Баранщиков прибыл в Нижний Новгород, он оказался перед перспективой закончить свои дни в долговой тюрьме, после того как его кредиторы подали иск в городовой магистрат[249]. История с насильственным обращением позволяла найти выход из этой безнадежной ситуации. В то время как возвращавшиеся из плена в XVII столетии стремились скрыть или приуменьшить позорный факт вероотступничества во время расспросов в Приказе Патриаршего дворца, Баранщиков быстро понял, что церковная епитимья, налагавшаяся за вероотступничество, представляла ему возможность хотя бы на время избежать гражданской тюрьмы. Обращение к архиепископу Нижнего Новгорода и генерал-губернатору Ребиндеру дало Баранщикову возможность отправиться в Петербург для десятидневного замаливания грехов в Александро-Невской лавре. Получив причастие и свидетельство Петербургской консистории, Баранщиков стал оббивать пороги представителей российской аристократии, многие из которых проявили к нему интерес и участие[250].

В этом контексте появилась и сама книга под названием «Нещастные приключения Василия Баранщикова». Российский странник мог читать и писать, однако его литературных талантов явно не хватало для того, чтобы изложить свои приключения на бумаге сколько-нибудь читабельным образом. Хотя рецензенты отмечали недостатки стиля, свидетельствовавшие о небрежении автора и издателя, неизвестный представитель российского образованного общества наверняка серьезным образом переработал тот текст, который Баранщиков мог составить сам. Этот человек, скрывавшийся за инициалами С.К.Р., перевел описание из первого лица в третье и, видимо, включил в него историю о нападении варварийских пиратов и насильственном обращении Баранщикова в ислам.

Проблема варварийского пиратства обратила на себя внимание российского образованного общества в ходе Первой архипелагской экспедиции российского флота во время русско-турецкой войны 1768–1774 годов[251]. В своем описании Варварийского берега ветеран этой экспедиции М. Г. Коковцев поведал российским читателям об опустошающих набегах тунисцев и алжирцев на берега Сардинии, Сицилии и Калабрии и о важности выкупного рабства для существования варварийских вассалов османского султана. Подобно П. А. Левашеву, которого возмущало потакание европейских дипломатов османским посольским обычаям, Коковцев сожалел о неспособности европейских держав наказать «дерзость» тунисцев. В то же время Коковцев приписывал эту «дерзость» злоупотреблениям «тиранского над ними правительства, которое от сего промысла великий имеет выигрыш», а не врожденной «злонравностью» местного населения, чьи моральные качества, на его взгляд, заслуживали похвалы[252]. Российский автор отмечал склонность алжирцев и тунисцев считать европейцев природными рабами, но и обращал внимание на терпимость варварийских государств по отношению к христианам и евреям[253]. Книга Коковцева, вышедшая за год до «Нещастных приключений» в том же издательстве, весьма вероятно была известна безымянному редактору и соавтору Баранщикова, который представил последнего в качестве жертвы варварийских пиратов.

При этом многое, рассказанное автором «Нещастных приключений» о пиратах, вызывает сомнения. В одном предложении пираты идентифицируются и как тунисские, и как «мисирьские» (то есть египетские) турки, а дом их главаря якобы находился в Палестине, то есть за тысячи километров от Гибралтара, рядом с которым пираты вроде как захватили генуэзское судно, на котором служил Баранщиков. Наконец, история вынужденного вероотступничества Баранщикова находит мало подтверждений в описании варварийских государств, составленном Коковцевым, который отмечал, что тунисцы обычно не навязывали христианским пленникам своей веры[254].

Несмотря на очевидные усилия Баранщикова и его редактора разжалобить читающую публику, отношение современников и потомков к герою «Нещастных приключений» оставалось смешанным. Сам факт пленения и побега из плена был недостаточен для того, чтобы гарантировать человеку всеобщее сочувствие. Как отмечал современный Баранщикову рецензент, его попытка «найти награду за свои побеги и шатания» обнаруживала «человека малое о добродетели и связи общества понятие имеющаго». Несмотря на прошлые страдания Баранщикова, общество было вправе ожидать от него быть «полезным себе членом, а не тунеядцем, на счет других живущим». Напротив, «тронуть целое градское общество и назвать его негостеприимным, неблагодарным, немилующим, без причины, без основания – есть свойство злобнаго»[255].

Мнения комментаторов XIX столетия относительно Баранщикова также разделились. Знаменитая энциклопедия А. А. Плюшара называла Баранщикова многократной жертвой собственного пьянства, в результате которого он потерял свой купеческий капитал и оказался на Антильских островах[256]. Н. С. Лесков, изучавший жанр так называемых «удалецких скасок», видел в Баранщикове одного из «бывалых» людей, повествовавших по возвращении из своих удалых прогулок о своих странствиях и приключениях, представляя себя отважными, терпеливыми, верными и ожидая за это награды. Согласно Лескову, таким историям в России «легко верили, их читали заместо путешествий… а составители „скасок” получали через это славу от соотчичей и награды за удальство от правителей и государей»[257]. Напротив, С. А. Венгеров симпатизировал Баранщикову, который надеялся «найти покровительство и средства вернуться на родину. Но с ним обошлись, как всегда обходятся с русскими, имеющими наивность обращаться к нашим заграничным миссиям за помощью»[258].