Виктор Злобин - Краски

• Название: Краски
• Автор: Виктор Злобин
• Жанр: Поэзия
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-98604-446-0

Виктор Андреевич Злобин – известный поэт и публицист. Многие годы представлял «Комсомольскую правду», другие центральные издания в качестве специального корреспондента в Средней Азии, Казахстане, Поволжье – краях, в кои влюблён и поныне. Десятилетие отдал работе в Администрации Президента РФ – её юридическом издательстве.

Но где бы не приходилось служить, настоящим увлечением была поэзия, которую автор считает музыкой души. Плодами этого прекрасного увлечения явились книги «Я с миром общаюсь по-русски» (изд. «Свет», М.,2002), «Песня сего дня» (Библиотека международного журнала «Форум», М.,2007), «Дорогая моя, любимая!..» («Столица Поволжья», М.-С.,2010), «Ключи моего сердца» (Библиотека международного журнала «Форум», М.,2012), произведения в коллективных сборниках – «Поэзия любви», М., 2004, «Поэзия жизни», М., 2005, «Поэзия странствий», М., 2007, «Поэзия мечты», М., 2009 – (изд. «Сталкер»), публикации на страницах Международного журнала «Форум», других литературных изданий.

Отдельные стихи, вошедшие в настоящую книгу, плод раздумий о событиях «перестроечного» лихолетья в жизни нашей страны.

---

Зимняя сказка

Приехал на дачу – январская стужа!
С охапкой берёзы протиснулся в дом.
И вот уже мир обогрет и разбужен,
И жизнь словно в сказке запела кругом.

В окошке хлопочет настырная муха.
На люстру с восторгом летит мотылёк.
Все рады теплу, только мне – невезуха:
Залёг в спячку зимнюю винный ларёк.

Под ёлкой кружу по скрипучему снегу.
Бранюсь – изо рта вырывается пар.
Вдруг вижу – калитка, штурмую с разбега,
А тут – и Снегурочка, и самовар!

И робость сердец испарилась за чаем.
И нам уже весело и не до сна.
И мы уже времени не замечаем.
И в окна о чём-то нам шепчет луна…

О, зимние дачи – волшебное царство:
Сугробы как тайны на каждом шагу.
Невинные встречи, любовь без коварства,
И строчки романов на белом снегу!

д. Шевлягино, Помосковье

Помолчим

Давай немного помолчим.
Когда слова острее бритвы,
Мы не дадим простора им,
И вспомним тихие молитвы.

Упрёки ложные, поверь,
Наносят раны, что кинжалы.
Не обойтись нам без потерь,
Когда мы холодны, как скалы.

Лишь только нежности порыв,
Той, что мудра и молчалива,
Поможет совершиться диву,
И не скатиться под обрыв.

Давай немного помолчим,
Сердцами вверившись надежде,
И снова трепетно, как прежде,
Друг другу руки подадим.

Троица

Босоногое «когда-то» –
На планете голубой.
Помню я сестёр и брата,
Речку, луг и летний зной…
Ах, как были мы богаты
Днями Троицы святой!

Босоногое «когда-то» –
Лучик детства золотой.
От зари и до заката,
Ног не чуя под собой,
Мы гонялись не за златом,
А за сказкой и мечтой.

Босоногое «когда-то» –
С родниковою водой.
Закатилось всё куда-то,
Поросло быльём-травой;
Но всё чаще та утрата
Будоражит сон ночной.

Босоногое «когда-то» –
Самый светлый праздник мой.
Голоса сестёр и брата,
Речка, луг и летний зной –
Я хочу, чтоб до заката
В память Троицы святой
Оставались вы со мной.

Босоногое «когда-то» –
И над каменной плитой
Да звенят слова крылатой
Песни милой и простой:
«Вся земля на Троицу
Травушкой покроется.
И вздохнёт влюблённая,
Солнцем утомлённая…»

Времена года

Весна –
Без сна.
Всё лето –
Раздета.
А осень –
С вопросом:
Как жить –
Не тужить
Зимой
Не одной?..

Мой сад

Встреча в храме Христа Спасителя

Когда усталый и больной
В господнем храме я молился,
Как будто ангел надо мной
В обличье девичьем склонился.

В руках волшебная струна,
Златые косы, голос звонкий.
Напоминала мне она
Мою далёкую сестрёнку.

Напоминала и меня:
Как жил в горах – худой и бледный,
Но сердце, полное огня,
На всё бросало взгляд победный.

Теперь уж я совсем не тот:
Глаза погасли, кровь остыла.
И сердце ноет, не поёт,
То сердце, что так жизнь любило.

И я готов сойти в приют,
Укрыться каменной плитою.
Пусть птицы надо мной поют
И наслаждаются весною.

Я не жалею ни о чём,
И плакать обо мне не надо.
Я с Верой жил, как Бог: вдвоём,
Под сенью собственного сада.

Из мыслей, слов и чувств мой сад,
Он, словно Космос, бесконечен.
Он – плач, и смех, и звездопад,
Как океан, как небо вечен…

Поёт волшебная струна,
Ласкает сердце голос звонкий.
В моём саду цветёт весна.
Покойно мне мечтать в сторонке.

В кафе

В кафе на тихой улочке
Сижу, смотрю в окно.
Кусаю с маком булочки,
Со смаком пью вино.

А там, за дальним столиком,
И тоже у окна,
С известным алкоголиком
Сидит моя жена.

Грустит моя красавица,
А он ей чушь несёт.
И что в нём может нравиться?
Кто женщину поймёт…

Ушёл. Бреду понуро я.
Вдруг, слышу за спиной:
«Прости, какая дура я,
Единственный ты мой.»

Обняв её за талию,
Заметил добрый знак:
В слезах небо Италии…
Какой же я дурак!

С тех пор на той же улочке
Всегда мы с ней – вдвоём,
Кусаем с маком булочки
И чай со смаком пьём.

Измена

Итак, всё скомкано, всё смято.
Они явились тут и там.
Что было дорого и свято,
Отброшено ко всем чертям.

Смотрю на компас, он как прежде
Упрямо кажет: север – юг.
И мне, советскому невежде,
Не верится в измену – вдруг.

Сжимаю пистолет – заряжен.
В кого пальнуть: в него, в себя?
Вопрос фемидой не отлажен,
И я всплакнул, врага любя…

Утихнет боль. Уйдёт смятенье.
Моя Россия, я – с тобой.
Я верю, чудо возрожденья
Тебе означено судьбой!

1994 г.

Деревня

В содомии с бездушными масками
Не заметил, как время прошло.
Утомлённый вконец телесказками,
Из столицы махнул я в село.

Колыбель ты моя неоглядная,
Разметались глаза вдаль и вширь.
Где гуляла гармонь однорядная,
Там в крестах, как в колючках, пустырь.

Величался колхоз «Красным пахарем».
Колосились под солнцем овсы.
Городским ловеласам и хахалям
Мы не раз утирали носы.

Выпекались тут хлебы душистые
И парное текло молоко.
Хороводы девчат голосистые
Опьяняли – светло и легко.

Где красавицы наши колхозные?
Ни доярок теперь, ни коров.
Повилика ест кучи навозные.
Вороньё – на костях тракторов.

Кои лета уж травы некошены,
И в руинах дворцы для скота,
И дороги, и пашни заброшены,
И кругом – нищета, нищета!..

В содомии с бездушными масками
Не заметил, как солнце зашло.
Утомлённый вконец телесказками,
На коленях молюсь за село.

д. Шевлягино, Подмосковье

Где-то

Стружку поднял на дороге, она
Пахнет ядрёной смолой.
Где-то росла и шумела сосна,
Где же, в сторонке какой?

Где-то… безбрежны просторы страны,
Сосенка где-то опять,
Выйдя на место могучей сосны,
Солнце мечтает достать.

Раб

Могу с вами – вальс, а могу – летку-енку.
Могу быть галантным и ласковым быть.
Но рос я, простите, в партийных застенках
И громко, увы, не привык говорить.

Заложены уши мои были ватой.
Одно только слышалось слово – марксизм.
Умом моим правил мудрец бородатый.
Пропитан утопией был организм.

И вот уже новые меты на шее,
И дышится трудно – сдавила петля.
То пленником был я великой идеи,
Теперь я – ничтожнейший раб у рубля…

Могу с вами – вальс, а могу – летку-енку.
Могу быть галантным и ласковым быть.
Но, как мне, невольнику душных застенков,
Заставить себя этот мир полюбить?

Пылинки времени

Борису Панкину

С резцом кочуя по Вселенной,
Он, как искусный ювелир,
Брал минерал обыкновенный
И превращал его в нетленный
Алмаз, рубин или сапфир.

И даже времени пылинки,
Халат отряхивая свой,
Он переплавил все в картинки,
И миру книжные новинки
Явил как свиток золотой.

И в этом свитке самотканом,
Где кружат в вальсе тень и свет,
Предстал окутанный туманом –
Весёлым, грустным и желанным,
Эпохи сгинувшей портрет.

Эхо

Там, у Лавры, молодые
В яме узники сидят.
Сын Кавказа, сын России
Протянуть им руку рад.

Верит он, Рамзан Кадыров,
Путь один достойный есть
И к согласию, и к миру –
Путь Аллаха – Долг и Честь!..

июнь 2014 г.

Саид

Грустит молитва над Гихами,[1]
Колени преклонил аул:
Саид-ага, простившись с нами,
Здесь тихо вечным сном уснул.

С печатью гордого Казбека –
Он светел был, как солнца луч,
В жестоких лабиринтах века
Был несгибаем и могуч.

Ни сталь у горла, ни пожары
Из глаз не выдавили слёз.
Судьбы коварные удары
Застыли в сединах волос…

В объятьях звёздного заката
Ночь, как намаз,[2] светла, тиха.
И рвётся к брату сердце брата,
Которого он звал – Ваха.

Я верю, к небу вознесётся
Дух, что в страданьях был велик,
И с новой силой жизнь забьётся
Над речкой смерти – Валерик!

На Парнасе

Названьем кулинарным слух лаская,
Вокруг собрав посольства разных стран,
Гурманов привлекает Поварская:
Тут самый лучший в мире ресторан.

Из ЦДЛ[3] спешат сюда поэты,
В руке зажав как рифмы пятаки,
Несут свои усохшие скелеты:
Отмыть бы их от ржавчины-тоски.

Прозаики и критики тут вместе
Цитатами хрустальными звенят.
И, градусы почувствовав, без лести
Друг другу комплименты говорят.

Что рыба без воды, тиха цензура.
Во всём демократический покой.
Голодная, как смерть, литература
Шагнуть не может дальше Поварской.

Тень Каина