Джеф Агаев - Кукла на проволоке

• Название: Кукла на проволоке
• Автор: Джеф Агаев
• Жанр: Русское современное

Эта книга не о том, как надо жить или каким стоит быть, а скорее наоборот. Книга посвящена тому, как в большинстве случаев не нужно делать или поступать. Произведение не было написано специально. Это дневник, где изменены имена почти всех героев и участников событий и совершенно удалены границы между реальностью и снами. Добавлена лишь небольшая доля фантазии.

---

– Это твое, пей и пей молча, еще дышащая тварь.

Так, прикусив зубами чашку, он залил в себя горячее кофе крупными обжигающими глотками и свалился на стол, скрестив на нем руки, теперь он вне сознания.

– Прости его, – взмолился «ангел хранитель за его спиной с побитым лицом, на котором застыла пелена крови. Ангел бережно укрыл его своими белыми, чистыми, крыльями. Ангел истекал болью, глаза его были чисты, в этой чистоте таилась обида, а обида сверлила небо: «Пусть ждет, пусть мыслит, пусть ищет, пусть спит».

– Я уснул, извини. Почему же ты меня не разбудила?

Севиюс взглянул на нее спросонья и сейчас же умолк. Она сидела на кресле и смотрела на него так, как будто все было в последний раз, так как будто бы прощалась. Грустные, большие, чистые, голубые глаза, светлые волосы с темно-оранжевым оттенком и легкая, но все же заметная на отекшем от слез лице, улыбка. Они смотрели друг на друга, пока он не сдержал этого давления и не опустил голову, задав как всегда все тот же вопрос, почти шепотом.

– Почему ты так смотришь на меня? Ты ведь знаешь, что я не люблю, когда на меня долго смотрят.

От детской наивности этих слов по ее щекам потекли слезы, и она так же тихо ответила, кусая свои нежные алые губы:

– Просто, хочу тебя запомнить, мой сладкий, мой милый мальчик, мальчик, мальчик…

Слово помчалось в голове так громко, что Севиюса отбросило в сторону. Ангел забил крыльями и протянул к нему руки, бармен так и не возвращался из своих снов, телевизор как будто бы орал и кашлял от срыва горла, перелистывая с огромной скоростью кадры на экране.

Страшно кружилась голова, движения казались очень медленными, хотя все это было не так, на пол грохнулась и разбилась пустая бутылка, не устоявшая на столе лишь по одной причине. Он взлетел метра на три в сторону и ударившись о стену, повалил стулья и еще что-то валявшееся на соседних столах. То, что в эти минуты творилось с ним, творилось теперь и вокруг него, в этом быть может и выражалась месть, приносящая боль только ему самому. То, до чего никому не было дела. То, что приходилось чувствовать только ему и то, что можно назвать по-разному, но лучше всего не называть никак, хотя бы потому, что ни у кого нет права на это, никто не в праве осуждать. Все и так было предельно ясно, но делалось как-то беспредельно больно.

Выбежав из кафе и шатаясь в разные стороны, спотыкаясь об самого себя, вот такой вот растрепанный с диким криком души и слезящимися глазами, мчался болеющий нами мальчик, которого ангелы научили сверлить небо одним лишь взглядом.

Он мотал головой по небесным углам в поисках луны, ушедшей не вовремя за облака.

– Ты гдеееееееееееееееееее? – кричал он в красное небо, захлебываясь и кашляя от бегущих вместе с ним слез. Ветер, лишь он стирал эти слезы с лица, ласково трепал волосы в надежде хоть как-то помочь, хоть как-то успокоить. Это был блеск глаз зверя, не желающего уходить в угол, которому было еще не все равно, который всегда побеждал, но никогда не мог понять вкуса победы. В итоге с ним никого и ничего, кроме пьяных домов с огнем горящими окнами.

– Я здесь… я один и я люблюуууууууууу…

Глава 4

Тихий стук часов. На улице было уже светло. Шторы раздвинуты. Севиюс лежал в кровати, не желая открывать глаза. Все, думал он, сон закончен и то, что произошло с ним вчера, его уже никак не беспокоило, скорее он этого старался не вспоминать, потому что всегда боялся откровенничать с самим собой. Теперь он снова в своей повседневной маске, он снова будет обманывать самого себе.

– Давно не было такого спокойствия, – сказал Севиюс и стал растягиваться в кровати. Приятный новый прилив энергии, каждый раз приносил ему такую динамику, которую казалось и смерть не остановит. Вскочив с постели, Севиюс побежал в ванную, открыл кран, и вода хлынула в ведро, стоящее под краном. Как ребенок Севиюс играл с водой и даже не заметил, как она стала переливаться за края ведра. Вспомогательным движением туловища вниз, голова Севиюса канула в набранное в ведро море. Находясь головою под водою, он открыл глаза и задумался:

– Интересно, сколько капель воды в одной этой большой капле, хотя все зависит наверное от размеров капающей. Если бы вода капнула из ведра, то капля была бы одна и большая, получается, что из крана натекло капель много и все они такие маленькие. А называется это все «дебилизм».

Он бы забыл о том, что человек не земноводное создание, если бы не почувствовал, что промокло все, даже мозг. Эта мысль его рассмешила, и изо рта полезли крупные пузыри подводного смеха. Он высунул голову из ведра и стоя над ванной, предварительно как следует надышавшись воздухом, стал трясти головой в разные стороны. Выпрямившись, он обернулся к зеркалу, в котором минуту назад можно было заметить только затылок чуть не утонувшего в ведре молодого человека. Львиная прическа, растрепанные волосы, большая челка, из-за которой блестели карие глаза, чистое, как будто девичье лицо, все это иногда выводило его из себя, иными словами не всегда нравилось. Но он понимал, что такой вид присущ только ему одному, и надо любить себя таким хищником.

Продемонстрировав длину своего языка своему отражению в зеркале, схватив зубами с полки зубную щетку, он бросил ее в ванную, выжав почти весь тюбик пасты себе на язык и заключив пасту за зубы, он стал рычать. Рычал он внутренним голосом, видимо и у того тоже было хорошее настроение или оно радовалось просто тому, как ведет себя внешняя сторона создания, то есть одно с другим откликалось и вошло в состояние утренней, веселой гармонии жизни. Рот превращался в лед.

– В дело пошла моя щетка, – крикнул он, разбрызгав пену вокруг себя и несколькими каплями задев Тока, валяющегося задней частью тела в коридоре, а передней в ванной комнате, в общем, это называется на пороге. Ток лениво взглянул на хозяина, сонный видимо после бурной ночи, затем снова опустив голову и закрыв глаза, задумался:

– Очередной раз убеждаюсь, что исключительно небезопасно для окружающих сие творение, резвящееся на данный момент в ванной. Нам котам на этот счет проще, а у этого все, что для него естественно, то и безобразно.

Ток, так бы и уснул в своих размышлениях, если бы не пролетевшая над ним тень хозяина. Он тут же рванул за ним, громко мурлыкая на ходу и изображая из себя преданного и любящего питомца, который почти всегда хочет есть. Но к этому театрализованному представлению, устраиваемому Током чуть ли не каждое утро Севиюс уже привык. И поэтому для Севиюса его питомец по утрам являлся вечным бревном для спотыкания, причем самобросающимся под ноги.

Ток, конечно же преувеличивал свое желание поесть, когда описывал своими действиями всю желаемость этого естества, то есть ощущения голода. Навязчивость кота оказалась сильней, и Ток получил пару половинок сосиски или одну в целом, он глотал эти кусочки, почти не разжевывая, и проклинал судьбу за столь низкое существование в этом доме. Мурлыкая и чавкая, Ток успокаивал себя своими размышлениями:

– Однажды выкину его вон, на ночь глядя из дому и не пущу больше его никогда, пусть себе скребется в двери в морозную ночь, глядишь поумнеет. Как видите не всегда все-таки жизнь дрянь, иногда она очень даже ничего.

– Слушай уже восемь, – испуганно сказал радиоприемник много лет уже сидевший на столе.

– Иду, уже ухожу, – откликнулся Севиюс, дожевывая бутерброд, он уже надевал одной рукой ботинок, а другой мешал сахар в чашке с чаем. Он поднял голову, чтобы взглянуть на часы, но те тут же отвернули свой циферблат, не желая портить настроение из-за какого-то опоздания.

– Именно это я и ценю в тебе, – многозначительно сказал Севиюс и проглотил крупный кусок так и не пережеванного бутерброда. Сморщившись от медленного перетекания бутерброда по пищеводу в желудок, он схватил стакан с горячим чаем, и поднес его к губам. Всего три крупных глотка и резкий жар в желудке заставил его подбежать к крану открыть воду и впиться в нее с целью остудить кипяточек. Выдохнув пар изо рта и споткнувшись на пороге, Севиюс наконец, вырвался из дома.

Глава 5

Понедельник.

Направляясь в учебное заведение с названием Художественное училище, он как обычно уходил в себя, размышлял. Мысли появлялись в основном на почве проходящих мимо людей, и каких-нибудь мелких изменениях в пейзаже города.

Да, он был еще и художником, который себя таковым не считал целых девять лет. Он уже не любил рисовать, и это занятие вырисовалось в нем совершенно случайно. С самого детства, не имея определенного рода занятий, он наткнулся на коробку карандашей и чистый листок бумаги, так жизнь ребенка обрела хоть какой-то интерес, – он стал рисовать. Он рисовал все, что видел и что придумывал, в основном второе. Позже, его взрослое окружение, взглянув на удачно нарисованный кораблик, решили – он художник и отправили учиться в художественную школу. Но никто не учел элементарного, что рисовать ему нравилось только то, что он хотел. А его желания уж очень не совпадали с учебными планами учителей и поэтому, его работы принимали за хулиганство. Из-за его срывов с плана обучения, учителя срывались на его родителях, а родители на нем, травмируя при этом его естественное восприятие окружающего мира. Ничто ему не помогало так хорошо как самоизоляция от внешнего потока движения, и одиночество стало его привычкой, позже перешло в постоянство.