Дмитрий Данилов - Это футбол! (сборник)

• Название: Это футбол! (сборник)
• Автор: Дмитрий Данилов
• Жанр: Поэзия
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-904744-28-1

Перед вами первая в своем роде книга – книга повестей, рассказов и поэм о футболе. Среди ее авторов как признанные классики – Ильф и Петров, Юрий Нагибин, Константин Ваншенкин, – так и современные писатели – Сергей Шаргунов, Герман Садулаев, Александр Терехов и другие. Это не футбольные репортажи, не спортивная журналистика, а именно художественная литература – впрочем, это не значит, что все истории выдуманы. Любители футбола узнают и команды, и чемпионаты, и матчи, которые вдохновили писателей. А любители художественной литературы, возможно, с удивлением откроют для себя заразительный футбольный азарт. Ведь главное, что объединяет авторов этого сборника, – страсть к самой главной на свете игре.

---

– Не в этом дело, – сказал отец. – Леонардо говорит о грядущем футболе как о пришествии Антихриста.

– Мне уже сейчас кажется, – вставила мама, – что человечество делится на спартаковцев и динамовцев.

– Что вы сказали Вальдеку? – спросил я.

– Мы сказали, что не вмешиваемся в твои дела.

– Вы только этим и занимаетесь. Но вы хоть не обхамили его?

– Была Гражданская война, – далеким, эпическим голосом начала мать. – Ни хлеба, ни масла, ни мяса… я думала, что кормлю голодным молоком человека будущего, ученого или инженера… Оказывается, я приняла все муки ради левого края или правого инсайда.

– Я центрфорвард.

– Что же ты сразу не сказал! – насмешливо воскликнул отец. – Тогда дело другое. Миллионы миллионов лет жаждала твоя душа вырваться из мрака небытия, чтобы воплотиться в центрфорварда. А тебе самому не страшно?

– Нет. я все равно ничего не умею.

– Ты же отличник!

– В этом весь и ужас. Ребята, которые знают, кем будут, не отличники. А отличники – я, Нина Демидова, Бамик – кем мы будем? И кто мы есть?.. У меня хоть футбол…

– Тебе и семнадцати нет!..

– Когда надо, вы говорите: здоровенный восемнадцатилетний оболтус… я чувствую себя человеком только на поле.

– Бедный мальчик! – сказала мама. – Бедный, бедный мальчик!

– Слушай! – вскричал отец, осененный внезапной идеей. – А почему бы тебе не попробовать писать? У нас в роду все словесники. я студентом написал с дядей Гришей приключенческий роман.

– О котором продавец говорил: не роман, а плетенка?

– Как хорошо ты помнишь, чего не надо! я же не собирался стать писателем. Мне нужны были деньги. я решил написать роман и написал. Целый год жил, как Крез, накупил книг и даже сшил пальто. А моя двоюродная сестра печаталась в «Мире Божьем». Твой дедушка сделал бабушке предложение в стихах.

– Странно, что она ему не отказала.

– Насколько благороднее писать книги, чем бегать за надутой воздухом свиной кожей…

– С громкими криками и ругательствами, – подхватила мать.

Как же поразил и встревожил их звонок тренера, если для разговора со мной они откопали эту странную цитату из Леонардо, если мать не стесняется говорить о голодном молоке, а отец – похваляться убогим приключенческим романом? Но от этих мыслей во мне проснулся не протест, а смертельная жалость к ним. Сочинительница из «Мира Божьего», дед, предлагавший руку и сердце в стихах никогда не виданной мною бабушке, – сколько потревожено теней, чтобы оторвать меня от того, что было для меня единственным светом! Но я любил родителей и, хотя винил их мысленно в своей неодаренности, не желал причинять им боли.

– Слушай, – проникновенно сказал отец. – Ты варил смрадный гуталин и чудовищно маркую тушь, взрывал квартиру, словно новый монах Шварц, сделай еще одну попытку найти себя, самую безобидную из всех, – попробуй что-нибудь написать. Вдруг у тебя талант?

– О чем мне написать? – спросил я, приободренный последней фразой отца.

– Боже мой, об этом не спрашивают! Пиши о том, что тебя волнует. О том же футболе.

– Нет, – сказал я твердо. – О футболе я не буду писать.

– Тогда о том, что тебя не так волнует. Чтоб ты мог спокойно подумать, поискать слова для изображения виденного и пережитого. Ну, о какой-нибудь поездке, интересной встрече.

– А можно написать, как мы ездили в Лосинку на лыжах?

– Конечно! Писать можно о чем угодно. Вон Чехов взял и написал рассказ о чернильнице.

– Я что-то не читал… Ладно, попробую. А если из этого ничего не выйдет?..

– Что ж, – отец вздохнул, и я впервые увидел, что он старый человек, – тогда играй в футбол…

Я никогда не обманывал родителей и старался написать как можно лучше о поездке нашего класса в Лосинку, но, видимо, ко мне не перешли гены, помогшие двоюродной тетке стать сотрудницей «Мира Божьего», деду – завоевать стихами сердце бабушки, а отцу – издать свой роман. Отец прочел мое произведение и не сказал ни слова… Путь в школу Вальдека был открыт…

Энтузиазм порывистого француза явно опережал раздумчиво-неторопливую повадку хозяев «Локомобиля». «Вальдек – талантливый человек, но торопится, – так рассуждали они. – Решение о школе принято, какого еще рожна ему надо?» А ему надо было, чтобы это решение выполнялось.

Промелькнула зима с коньками и хоккеем, синий снежный март, настала мучительная, нудная и пустая черная весна, когда ни льда, ни снега, ни черта! Затем подсохло, на тротуарах появились «классы», и, выйдя однажды на большой переменке в школьный двор, я услышал волнующий грохот консервной банки, катящейся по выщерблинам асфальта. я повернулся как раз вовремя, чтобы отпасовать Люсику Варту жестянку из-под бычков в томате, направленную мне точным ударом Чегодаева. Ах, как было прекрасно почувствовать в ноге напряжение удара, а в теле сосущее влечение вперед! И пусть удар пришелся по мятой банке, пусть порыв вперед вел лишь к помойке у брандмауэра, все равно это было как пробуждение, как возвращение к жизни, как залог удачи!

Вскоре мы начали разминаться с резиновым детским мячиком в подворотне у Люсика Варта, жившего против школы, а там уже и постукивать в одни ворота настоящим футбольным мячом в громадном дворе политкаторжан, где жили многие наши ребята. И еще до майских праздников, благо весна выдалась дружная, солнечная, отправились в Сыромятники.

За это время произошли немаловажные события: нашу школу, а стало быть, и команду, покинули Ладейников и Сережа Алексеев – перешли в спецучилища, Ладейников – в ближайшее, на Покровке, в помещении бывшей церкви, Сережа Алексеев – по месту жительства, где-то за Курским вокзалом. Оба заходили показаться – в новенькой, офицерского достоинства форме, с ремнем и портупеей, в артиллерийских фуражках с черным околышем, тщательно выбритые, подтянутые, суховатые и уже чужие. Правда, Ладейников вскоре отмяк и стал прежним Борькой, а Сережа Алексеев так и не смог или не захотел скинуть свою отчужденность. Ладейников жил возле школы, дружил с девушкой из нашего класса Лизой Кретовой – куда ему деваться? Сережа жил очень далеко, совсем в другой державе, и даже непонятно, почему учился в нашей школе, никакой романтический интерес не связывал его с классом, и теперь он явно рубил канаты. «Значит, ты больше не играешь с нами?» – спросил Люсик Варт. Тот пожал плечами.

Мы учились вместе с первого класса. На Сереже – редкое дело – сходились симпатии школяров и учителей. Он был красивым, сильным и смелым мальчиком, выросшим в красивого, мужественного юношу. Хорошо, легко, спокойно учился, любил общественную работу, его часто выбирали старостой. Не терпел драк, но дрался то и дело, крепко и беззлобно – во имя справедливости. В начальных классах Сережин сильный дискант звучал со сцены школьного зала. Он пел наши любимые песни: «Взвейтесь кострами», «Там, вдали за рекой», «Возьмем винтовки новые», а когда мы стали старше – «Скажите, девушки», «Что ж ты опустила глаза» и «Оставь свой гнев напрасный». Такие люди, как Сережа, одним своим присутствием оздоровляют любую компанию. Особенно это важно в спорте. Он не давал нам скиснуть, всегда верил в удачу и заставлял бороться до конца. Он, правда, порой злился на меня и на других игроков, что ему не дают пасов, орал, ругался, да ведь он не был каким-то образцовым, благостным мальчиком, созданным на заказ для всеобщего подражания, а живым, горячим человеком, за это его и любили.

Но Сережа ушел от нас, избрав путь воина, о чем мы и сообщили Жюлю Вальдеку. Тот сожалеюще покачал взъерошенной головой: «Ну, будет играть за ЦДКА» – и добавил, что посмотрит нас в ближайшее время и выберет кого-нибудь на Сережино место. Крыло надежды опахнуло Люсика Варта и Грызлова.

Разговор происходил под трибунами «Локомобиля», куда нас пригласил Вальдек, дабы познакомить с руководителями общества. Верно, он надеялся, что вид наших юных, горящих энтузиазмом лиц подвигнет их на какие-то решительные действия. Встречу обставили с помпой: журналисты, фотокорреспонденты, ораторы, среди них – старый машинист локомобиля, рассказавший, как тяжело приходилось футболистам при царизме. Но было такое чувство, будто встреча эта не приблизила Вальдека и всех нас к заветной цели, напротив – отдалила, дав местным хозяевам право на новую затяжку.

Общую мысль просто и ясно выразил Чегодаев: «Будем играть как играли». И ребята как-то грустно повеселели. А я с удивлением обнаружил, что неудача оставила меня равнодушным.

Последнее время я все чаще проваливался в какую-то странную пустоту, не имеющую ничего общего с прежней блаженной освобожденностью от всех пут, какой награждала меня игра. Раньше – завершенность, исчерпанность, слияние с высшей сутью жизни; мгновенье остановилось, хоть ты и не просил об этом, ибо все сбылось и ничего больше не надо. Сейчас я возвращался с игры в той пустоте, какая сопутствует самым большим потерям. Но убей меня гром, если я понимал, какого мне черта надо!