Игорь Сотников - Философский детектив

• Название: Философский детектив
• Автор: Игорь Сотников
• Жанр: Русское современное

Действия книги происходит во времена становления громкого имени Эллады. Ну а когда не всё ещё построено, то многие вместо того чтобы достраивать, домысливают, что и оказывает своё решающее действие на жизнь граждан. В общем, во время празднования Дионисий произошло преступление. И как оно будет расследовано философскими умами жителей Афин, будёт развёрнуто показано на страницах этой книги.

---

– Это всё Агамемнон. Строит против меня свои козни, – для прямолинейного Терсита не является секретом, кто является тем тайным кукловодом, стоящим за всеми этими наездами на него. И он, не терпящий недомолвок, всегда готов найти в своём противнике какую-нибудь погрешность и иносказательно или прямо облечь её в истину. – Он и имя себе придумал такое неудобоваримое, аж язык сломаешь пока выговоришь, лишь для того, чтобы все обращались к нему Ваше Величество.

Эти речи Терсита, бросающие тень на видность олигархии, заставляют поперхнуться вином всех слышавших их эллинов (которые до этого считали, что виной всему вино, своим действием сковывающее их словесность, а как оказывается, вот оно в чём дело), а самого Агамемнона – тем, что покрепче.

– Да их там в этих белых тогах, как собак не резаных, – не скрывая дерзость в своих речах по отношению к элитарному сословию, Терсит, одетый в хламиду, не слишком разбирающийся в моде и непонимающий отличия тоги от хитона, тем самым пытается скрыть своё не видение или неведение этого ходячего любителя тог.

– Ну такой, с римским носом и орлиным взглядом, – наводящие, видимые характеристики Гипербола, ещё больше вносят сумятицу в поисковые понимания Терсита, для которого до сих пор совершенно неясны (а обращаться к знатокам идентичности евгеникам он, боясь быть заподозренным в не патриотизме, не осмеливается) отличия между римским и греческим профилем. Ну а, орлиный взгляд, по его мнению, это вещь, ко времени обретения своего достойного места под солнцем и так ко всем приходящая.

– Да они все крутят своими башками, попробуй тут определи римский нос, – слишком хитроумен Терсит.

– Да вон тот, к которому подошёл этот урод в коротком хитоне, – Гипербола уже начинает выводить из себя такая не с концентрированность Терсита.

– Какой [1] этот? – опять Терсит, своей простотой всех вводит в ступор, когда, не зная статусности гражданина, пытается навесить на него свои ярлыки.

Впрочем, и среди граждан, занимающих куда более высокое положение, от которых, казалось бы, нельзя ожидать подобных казусов, ан, нет, и они умудряются опростоволоситься и, не зная всех значений употребительности слова, так сказать, обрушить его на не всегда стойкие для этого умы. Так, известнейший и всеми уважаемый Аристотель, не сумел заглянуть в будущее и во всеуслышание обозвал народных политиков – демагогов, к коим себя причислял и Гипербол, простатами народа, что, конечно же, для имеющего чуткий политический нюх Гипербола, было уж слишком, после чего Аристотель и иже с ним, были однозначно записаны в стан его олигархических врагов.

– У-у-у, – загудел от такой несознательности Терсита Гипербол.

– И мне того же, – заметив бьющую через край эмоциональность Гипербола, даёт заказ виночерпию его (пока что Гипербола, но если виночерпий будет нерасторопен, то и он станет первейшим врагом не любящего недолива Никия) политический противник, нищий родом, но богатейший златыми талантами, находящийся здесь же в этом политическом секторальном месте, стратег Никий.

– И мне! – не желая ни в чём уступать какому-то Гиперболу, а тем более Никию, делает заказ видный политик Алкивиад, вождь одной из гетерий, объединившей всех тех, кто восхищался и почитал самого Алкивиада, уже с молодости сделавшего акцент на своём, часто очень много за него говорящем имени.

– Как алкнет, то лучше уноси свои ноги, иначе увидишь ад, – как-то заплутархился в своих жизнеописаниях Сократ.

– А что такое ад? – пытаются сбить с философской мысли Сократа его злопыхатели.

– Есть вещи на этом свете, которые можно только тогда понять, лишь когда окажешься на том месте или свете, – как всегда нашёл достойный себя ответ Сократ.

Правда, и сам Сократ, не всегда столь остроумен и находчив, и, надо признать, что бывали в его жизни моменты, когда он оказывался в очень видимом всеми тупиковом замешательстве. А всему виной, опять же этот своевольный его ученик Алкивиад, по странному стечению обстоятельств, застигнутый Сократом в объятиях гетеры. И если сам Алкивиад, умудрился сослаться на ошибку толкования гетерии, где, как ему сказали, его будут ждать его товарищи по социуму, то в версию Сократа, что он оказался в этом доме лишь для того, чтобы отыскать Алкивиада, практически никто не поверил. «Видел бы ты его удивленную физиономию», – без всякого уважения к чувствам своего учителя, в пух и прах разносил перед Ломброзо, эту железобетонную отмазку для жены Сократа Алкивиад, сам того не подозревая, утверждая, что яблоко от яблони не далеко падает (первый, ещё должным образом не сформулированный, закон генома человека).

– Ну что, Никий, – сделав порядочный глоток, Алкивиад решил задеть своего политического противника.

– Я уже сорок лет, как Никий, – недослушав этого задиру, Никий, как опытный демагог, проявляет один из приемов демагогии и делает посыл к авторитету, с помощью которого пытается указать этому, ещё по сравнению с ним сосунку, преимущественность своего возрастного права.

Но, как и в любые, и даже в самые наипервейшие времена, седина или по крайней мере председина, опять проявляет наивность, ища уважение там, где её природой не предусмотрено, в результате получая раз за разом предписание о том, что учиться никогда не поздно.

– Я и не спорю, – пожав плечами, улыбнулся Алкивиад, тем самым, на мгновение, дав проявить восторженность партии Никия. – Как был сорок лет назад никем, так и спустя эту давность лет, остался Никием, – в свою очередь, проявив знание демагогии, перешёл на личности Алкивиад, не имеющий равных в этих переходах на личности, доводящих последних до бесформенного состояния.

– Чьё бы хлебало болтало, а чьё бы молчало, – Никий ещё тот крепкий орешек, от внимания которого не уйдет ни один недостаток своего противника, имеющего луженую глотку.

– Наконец-то, крупицы разума посетили тебя, друг мой Никий, – Алкивиад ловко переводит стрелки. После чего осушает свою чашу и, не дав возможности оспорить этот навет на Никия, под предлогом наполнить свою чашу новой порцией чудодейственного нектара, покидает своё место, оставляя наедине, лицом к лицу, а иногда и к спине, своих соратников с недружественной, противной во всех, вплоть до природного недоразумения смысла этого слова, партией под предводительством этого возомнившего себя демократом Никия. И если Никий видит в этом бегстве Алкивиада его уход от спора, в котором ему ничего не светило, то сам Алкивиад пока что не видит никакой возможности уединиться и справиться с перегруженностью своего организма.

– Смотри, куда прёшь, – возмутился получивший толчок от не разбирающего дороги Алкивиада Грайк, с очевидной завистью поглядывающий на Это'та, который благодаря своему умению рассказчика, уже на какую чашу вина себе наговорил. – Зальют себе зенки, а потом прут, сами не пойми куда, – плюет в спину этому хамлу Грайк.

Это'т же, занимаясь наполненностью своей чаши, не слишком уловив суть проблемы, всё же не удержался и забаснил Грайка:

– Слушай сюда, Грайк. Жила на свете одна змея, которую люди топтали один за другим. Ну и стала она жаловаться на это Зевсу. Но Зевс ей ответил: «Укусила бы ты первого, кто на тебя наступил, тогда второй бы уже не посмел», – рассказал басню Это'т и с довольной ухмылкой принялся ждать, когда Грайк его укусит.

Грайк же, хотел бы согласно моменту, достойно ответить, но видя, что Это'т, пока ещё может и сдачи дать, решил, что всему своё время, и дабы не акцентировать на себе внимание зевак, уже собравшихся послушать вокруг Это'та, задался вопросом:

– Скажи Это'т, а зачем ты нанялся к Цилусу, раз тебя и так за твой язык хорошо кормят и поят? (Теперь стал понятен источник ревностной неприязни Грайка к Это'ту, в которой явно читается безраздельная любовь к халяве, на которую, по мнению Грайка, Это'т незаслуженно обрёк себя в одну харю.)

– Эх, друг мой Грайк, – количество выпитого вина Это'том, преступило определенные границы и, стерев грани между понятиями, вызвало в Это'те блаженность, которая требовала записать всех в друзья и непременно обнять весь мир. – Язык – враг мой, – всё-таки намёкливость Это'та, войдя в противоречие с первосказанным, не даёт расслабиться Грайку. – И как говорится, друзей держи рядом, а врагов ещё ближе, – Это'т задолбал уже Грайка своей иносказательностью.

– И мне одну меру, – устав ждать, когда Это'т заметит его и поделится, Грайк, достав отложенную лепту и вручив её виночерпию, решил кутнуть на все.

– Вы где пропали? – выхватив чашу из рук Грайка, запыхавшийся Минос в один заход опорожняет её и несмотря на вытаращенные глаза потрясенного до основания своей души Грайка, продолжает увещевать Это'та. – Он меня уже заманал. А я что, один к нему нанялся, что ли?! Давай, берите кувшин ретийского, – Минос задумался, – нет, лучше два и мигом к нему!