Екатерина Коути - Королева Виктория

• Название: Королева Виктория
• Автор: Екатерина Коути
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-4444-8476-0

Она правила Великобританией 64 года, которые вошли в историю как Викторианская эпоха. Ее называли «величайшей женщиной всех времен». Но и простое женское счастье не обошло королеву стороной. Редчайший случай: королевский брак не был браком по расчету – она любила сама и была любима. Самому романтичному любовному роману далеко до «великой и вечной любви Виктории и Альберта». Ее отношения с супругом стали образцом счастливой семейной жизни. После смерти мужа она почти 40 лет не снимала траура, но завещала похоронить себя непременно в белом. Ей хотелось, чтобы на усыпальнице они с Альбертом были одного возраста – тогда все выглядело бы так, словно они умерли в один день… «Я оплакиваю старую, по-матерински заботливую королеву среднего класса, под чьей просторной, уродливой шалью из шотландки грелась вся нация и чье правление было таким уютным и благотворным», – сказал о Виктории писатель Генри Джеймс. Лучше, пожалуй, и не скажешь…

---

Визит в Виндзор имел неожиданные последствия. Герцогине показалось, что пожилой бонвиван заглядывается на другую племянницу, красавицу Феодору. Как в сказке об умной Эльзе, герцогиня строила догадки, одну другой страшнее. Что, если Георгу взбредет в голову позвать Феодору замуж? И того хуже, молодая жена родит наследника, лишив сестру короны? Тогда все труды мамы и сэра Джона пойдут прахом. Нет, лучше поскорее сосватать Феодору за кого-нибудь немецкого принца. Желательно победнее, чтобы у нее не было средств раз за разом навещать сестру.

Подходящий кандидат подвернулся довольно скоро – Эрнст Гогенлоэ-Лангенбургский, обладатель большого и неуютного замка Лангенбург. Феодора не противилась браку с первым встречным. Годы спустя она писала сестре: «Я часто благодарила Бога за то, что он послал мне моего дорогого Эрнста, иначе я вышла бы замуж вообще за кого угодно, лишь бы только вырваться оттуда»[31].

Свадьба Феодоры состоялась в Кенсингтоне 18 февраля 1828 года. Виктория была подружкой невесты, но даже прелестное кружевное платье ее не радовало. Она засыпала Феодору письмами – от себя и от своих кукол, тоже раздавленных утратой: «Твои племянники, пупсики, теперь вышли на пенсию, но не потому, что сломались, а потому, что я уже не хочу с ними играться»[32].

Тем временем во дворце продолжались «чистки». Под подозрение попала даже верная Шпет. На протяжении двадцати лет баронесса истово служила своей госпоже, но Конрой посчитал ее шпионкой короля, и герцогиня отказала ей от места. Если бы старушку не приютила Феодора, отставной фрейлине некуда было бы податься. Все знакомые были потрясены черствостью герцогини, и только герцог Веллингтон многозначительно улыбался – подтверждалась его любимая теория! Он был уверен, что принцесса Виктория «заметила некие фамильярности» в отношениях герцогини и Конроя, о чем потом сообщила Шпет. Болтливая немка вызвала герцогиню на разговор и жестоко за это поплатилась. «Они бы и от Лецен избавились, если б смогли», – зловеще предрекал полководец.

Уж в этом-то он был прав. Под Лецен тоже «копали». Баронесса не скрывала своей неприязни к Конрою и, в случае конфликта, бросалась на защиту принцессы. В свою очередь Конрой прикладывал все усилия, чтобы выжить гувернантку из дворца. В 1834 году у него появился новый союзник – Флора Гастингс, острая на язык леди, заменившая фрейлину Шпет. Лецен немало натерпелась от их дуэта. Грубость армейского капитана, ехидные остроты леди Флоры – и так изо дня в день. Пришлось баронессе укротить гордость и терпеть, ведь без нее Виктория осталась бы одна во вражьем стане.

На помощь принца Леопольда рассчитывать уже не приходилось. Пока Виктория была ребенком, дяде проще было за нее вступиться. Он проживал со своей любовницей, немецкой актрисой Каролиной Бауэр, в Клэрмонт-Парке, откуда мог часто навещать племянницу. Дни в Клэрмонте тянулись однообразной, унылой чередой. Любимым хобби принца была возня со старыми мундирами, из которых с помощью особой машины он извлекал золотую и серебряную канитель. Упорный труд принес свои плоды, и Леопольд накопил достаточно серебра, чтобы отлить супницу в подарок Виктории, хотя к тому времени его содержанка едва не помешалась от скуки.

Но в начале 1830-х фортуна широко улыбнулась принцу. Внезапно освободились сразу несколько престолов: сначала в Греции, после свержения турецкого господства, а затем и в отделившейся от Голландии Бельгии. При посредничестве министра иностранных дел Палмерстона принц Леопольд получил бельгийский трон и уехал в свою новую вотчину. Перед отъездом, расщедрившись, он отказался от положенных ему 50 тысяч фунтов (подумав еще раз, удержал 20 тысяч, дабы оплачивать содержание Клэрмонта). Став полноправным монархом, Леопольд тут же заключил династический брак, взяв в жены Луизу, дочь французского короля Луи Филиппа.

Отъезд дяди, ставшего ей вторым отцом, огорчил Викторию еще больше, чем замужество Феодоры. Каждый его визит она ждала, как праздник. Виктория подружилась с тетей Луизой, очаровательной француженкой, которая обсуждала с ней новинки парижской моды. Но тетя и дядя приезжали так редко! Только в письмах Виктория могла излить душу, хотя в определенных пределах: тайна переписки в Кенсингтоне не соблюдалась. Даже из-за Ла-Манша Леопольд продолжал заботиться о племяннице, давая ей дельные советы и, по мере сил, защищая Лецен от выпадов Конроя. Но он был так далеко, а сэр Джон так близко!

Карл Лейнингенский тоже приезжал в Англию со своей женой-бесприданницей, но и он переметнулся на сторону Конроя. Виктория не простила брату предательства. В ее отношениях с Карлом никогда не было теплоты, и она едва считала его за родственника.

* * *

С кончиной Георга IV в 1830 году положение Виктории вновь изменилось. Она была, как никогда, близка к трону, и большинство британцев, в особенности виги, с нетерпением дожидались ее правления. Пускай принцесса всего лишь девочка-подросток, невысокого роста, склонная к полноте и с вечно приоткрытым ртом, по контрасту с новым королем она казалась сущим ангелом.

Вильгельм IV, он же Билли-морячок, не годился на роль монарха. Лондонцы усмехались, обсуждая его бесславную карьеру во флоте, связь с актрисой Дорой Джордан и десяток бастардов, которых он повсюду водил за собой. Лорды закатывали глаза, узнав, что глава государства запросто расхаживает по улицам и заговаривает с прохожими. Вильгельм и сам едва мог поверить, что носит корону, поэтому готов был поделиться волнительной новостью с каждым встречным. Но поскольку в то время серьезные умы были заняты делом – а именно подготовкой избирательной реформы 1832 года, – чудачества короля привлекали мало внимания. Лишь бы в политику не лез, и на том спасибо.

Министры вздохнули с облегчением, когда Вильгельм нашел себе хобби на годы вперед, занятие настолько увлекательное, что трудно было сосредоточиться на чем-то ином. То была вражда с герцогиней Кентской.

Герцогиня побаивалась покойного Георга, но краснощекий простак Вильгельм не внушал ей страха. Их отношения не заладились с самого начала. На своей коронации Вильгельм отказался поставить Викторию во главе торжественной процессии: где это видано, чтобы девчонка, пусть даже наследница, шла впереди своих убеленных сединами дядюшек? Тогда герцогиня не пришла на церемонию и не пустила дочь, сказав, что не может позволить себе такие расходы. Мнение Виктория никто не спросил. А ведь она так хотела посмотреть на коронацию, пусть и скромную (парламент выделил на нее всего-то 30 тысяч фунтов – пустяки в сравнении с 250 тысячами, затраченными на помпезные торжества Георга). Узнав, что никуда не поедет, девочка рыдала так, что «даже куклы не могли ее утешить».

Кроткой королеве Аделаиде тоже доставалось от герцогини, которая подолгу заставляла ее ждать в приемной. Фитцкларенсов герцогиня обдавала ледяным презрением: стоило им войти в комнату, как Виктория Кентская вставала с места и демонстративно уходила. По ее словам, именно присутствие Фитцкларенсов не позволяло ей привозить Викторию в гости к дяде. «Английская роза» не должна расти среди сорняков, о ее общении с бастардами не могло быть и речи.

Заручившись поддержкой вигов, герцогиня с удвоенной силой начала лоббировать свои интересы. «Это самая беспокойная, упрямая и надоедливая чертовка из всех»[33], – отзывался о ней Томас Криви. В 1831 году палата лордов даровала ей столь желанный статус регента в случае смерти Вильгельма до восемнадцатилетия Виктории. Как бы ни относились к герцогине в парламенте, альтернативой ей был Камберленд – лучше уж она, чем убийца лакеев. Вдобавок к почетному статусу ей были выделены дополнительные 10 тысяч годовых на содержание наследницы.

Король Вильгельм тоже предложил герцогине 6000 фунтов, а в нагрузку к ним – новую гувернантку для Виктории. Будущей королеве требовалась наставница из знатных дам. Например, такая, как герцогиня Нортумберлендская. Любящая матушка согласилась на гувернантку, решив, что все равно не будет прислушиваться к ее советам. Но от второго требования она опешила.

Вильгельм настаивал на том, чтобы принцесса… сменила имя, потому что Виктория «не английское и никогда прежде не считалось христианским именем в этой стране, и оно даже не немецкого, а французского происхождения». Почему бы не избавиться от этого богопротивного имени и не назвать принцессу Шарлоттой? Или, к примеру, Елизаветой?

Двенадцать лет назад, во время крестин, герцогиня обрадовалась бы его предложению, но эта идея уже не казалась ей удачной. Как сказали бы сейчас, Виктория была «раскрученным брендом». А кто в Норфолке или Дербишире слышал о какой-то новоявленной Шарлотте?

Да и незачем правительству влезать в личные дела ее семьи. Королю было отказано, а Викторианская эпоха так и не стала шарлоттианской.

* * *

Камнем преткновения между королем и герцогиней было не имя Виктории и даже не финансы, а разъезды принцессы по стране. Они слишком напоминали королевские путешествия, так называемые progresses, когда монарх разъезжал по своим владениям и гостил в замках своих вассалов.