Саймон Ван Бой - Все прекрасное началось потом

• Название: Все прекрасное началось потом
• Автор: Саймон Ван Бой
• Издательство: Литагент1 редакция0058d61b-69a7-11e4-a35a-002590591ed2
• Жанр: Зарубежное современное

Афины издавна слыли местом, куда стекаются одиночки.

Ребекка, Джордж и Генри встретились в Афинах.

Их эмоциональная связь – то ли дружба, то ли роман – стала отправной точкой истории.

Истории о жарком городе и неумелых попытках обрести себя, о внутренней красоте и о пронзительных воспоминаниях, берущих начало еще в детстве. Отчасти – но только отчасти! – о любви.

Потому что она была, конечно. Но все прекрасное началось потом.

---

Ребекка подумала, что от этого они не стали менее красивыми. Но вслух не сказала. Она обвела взглядом роскошные торсы Одиссея и Ахилла. И решила сказать хоть что-нибудь. В конце концов, она живущая в Афинах художница, а не какая-нибудь горемычная девчонка из французской деревни, чьей матери не было до нее никакого дела.

– А вот эти мне очень даже нравятся, – проговорила она, указывая на стоявшие перед ними скульптуры.

– Почему? – с явным любопытством спросил Генри.

– Потому что они несовершенны.

– Неужели в них есть что-то особенное?

– Они более реалистичные.

Генри пригляделся к ним внимательнее.

– Ты это верно подметила, – сказал он. – Сам я об этом никогда бы даже не подумал.

Ребекка мало что понимала в классическом искусстве. Ее образование заключалось в том, что она слушала немолодых, строгих учителей, зачитывающих вслух учебники в похожих на зияющие пещеры мрачных классах с покосившимися щелястыми окнами. Вдалеке – обдуваемые ветрами поля всевозможных оттенков коричневого… долгая дорога до школы в колготках, от которых вечно зудят ноги… в животе еще теплится завтрак… по полю медленно ползет трактор, а за ним шлейфом вьются крохотные птицы.

Ребекка пошевелила ногами – они начали затекать.

Генри что-то говорил, а она мысленно видела только руку своего старого учителя, выводящую что-то на классной доске.

Скоро домой.

Она уже вдыхала аромат дедовского жаркого.

Тусклый день, вторник.

Легендарная Франция была для Ребекки чем-то неведомым. Страной, совсем незнакомой современному молодому поколению. Она никогда не была в центре Парижа – в музеях. Невзирая на желание стать художницей, она боялась повстречаться там со своей матерью и бесповоротно спугнуть ее или, хуже того, не узнать. Впрочем, Эйфелеву башню она все же как-то раз видела – по телевизору в канун Нового года.

Музей Древней Агоры представлял собой длинный желтый коридор с высокими стеклянными стендами и женщинами-охранницами, которые явно не жаловали посетителей.

Генри повел Ребекку к стенду, казавшемуся, на первый взгляд, пустым.

Однако внутри помещался неглубокий ящик с насыпанными холмиками сухой земли, откуда торчали явные костные фрагменты. Генри показал на полоску челюстной кости, хрупкую бедренную кость и несколько древних зубов.

– Это могила маленькой девочки, – сказал он. – Она умерла, когда ей было года три. Видишь вон те браслеты?

Ребекка кивнула.

– Так вот, в них ее и похоронили: они были у нее на запястьях, когда ее положили в гроб, и так на них и остались.

– А когда она умерла?

– Около трех тысяч лет назад.

Ребекка долго не отрывала глаз от останков девочки. Вокруг нее прохаживались люди.

– Отчего мне стало так грустно? – обратилась она к Генри. – Ведь она умерла давным-давно.

Генри кивнул, но с места не тронулся, ожидая, когда она будет готова идти дальше.

Скользя ногами по полу, они медленно прошли мимо стендов с маленькими каменными фигурками, горшками, чашами, детским стульчиком и украшениями. Задержались у стенда с черепушками, на которых виднелись какие-то надписи.

– Остраконы, – пояснил Генри. – С именами людей, которых ссылали по воле граждан.

– За что?

– Не знаю – может, за то, что они были мерзавцы.

Генри прочел имена мерзавцев:

ОНОМАСТ

ПЕРИКЛ

АРИСТИД

КАЛЛИЙ

КАЛЛИКСЕН

ГИППАРХ

ФЕМИСТОКЛ

БУТАЛИОН

– Достаточному числу людей довольно было написать одно и то же имя, и этого человека просили покинуть город на десять лет, – объяснил Генри.

– Интересно, что с ними потом было, – задумчиво проговорила Ребекка.

– А что обычно бывает с ссыльными – в конце концов они обретают свободу.

– Занятная история, – сказала Ребекка.

– Правда?

– Да, потому что она про нас.

Генри усмехнулся.

– Мы что, тоже в ссылке?

Ребекка кивнула.

– И свободны от обязательств перед судьбой.

Генри улыбнулся.

– Прекрасная мысль.

Затем они прошли мимо витрины с артефактами, поднятыми со дна какого-то колодца. Это были масляные лампы – их, заметил Генри, должно быть, обронили туда ночью: они стояли на самом краешке, пока кто-то опускал и поднимал бадью. Там же лежали осколки чаш, блюда для запекания, с которыми кто-то, кто жил рядом с колодцем, ходил за водой. Лежала там и ваза в форме младенца – наверно, очень дорогая по тем временам. Ребекка сказала Генри, что это ее самый любимый экспонат.

– Потому, – объяснила она, – что это так и останется тайной, зачем люди выбрасывают ценные вещи.

– Что верно, то верно, так оно и есть, – тихо проговорил Генри, задумавшись над ее словами. – Давайте пойдем куда-нибудь и поразмышляем на эту тему.

Выйдя из музея, они увидели пустую мраморную скамейку.

Генри раскрыл покрытый пылью кожаный портфель, который носил с собой. Внутри лежали бутылка воды, какая-то тонкая книжица и пригоршня занятных камней, которые он где-то подобрал.

Он открыл бутылку и сперва предложил ей. Но тут, повинуясь безотчетному порыву, Ребекка достала у него из портфеля блокнот, раскрыла его и прочла одну строчку.

– И это все?

– Разве это не самая любопытная штука, о которых ты когда-либо слыхала? – спросил Генри.

Ребекка ухмыльнулась.

– Да уж… это ты написал?

– Нет, – сказал Генри. – Я только переписал, но в этом что-то есть, – прибавил он, передавая ей бутылку с водой.

Когда она пригубила, две-три капли, сорвавшись с губ, упали ей на грудь и растеклись, оставляя дорожки на коже, пропитанной пóтом вперемешку с пылью.

Она перехватила взгляд Генри – их глаза на мгновение встретились – в них читалось взаимопонимание.

Рыночную площадь кругом озаряло клонившееся к закату солнце, и узкие улочки Монастираки заполнил проголодавшийся люд.

Глава седьмая

Жилье Генри располагалось в рабочем районе, рядом с метропутями. Мебели у него кот наплакал, зато все пространство заполняли стопки книг, что создавало ощущение домашней обстановки. Генри с Ребеккой сидели на балконе с видом на фонтан. По краям фонтана мостились парочки, склонясь к воде и погрузив в нее руки. На дне фонтана покоились почерневшие листья, прибитые водяными струями. В прохладной глубине с оглядкой плескались ребятишки. Но вот с чьего-то балкона слышится сердитый окрик – и ребятня рассыпается кто куда, точно мраморная крошка.

На колченогом столе перед ними лежат две цельных рыбины – Генри зажарил их, натерев перед тем чесноком и лимоном.

Рыбу в коробке, вместе с рецептом ее приготовления, оставил у двери Генри его сосед. Вдобавок Генри нарезал фету[11] тонкими ломтиками, проложив их листьями мяты и базилика.

– Обмакни в масле, вот так, – посоветовал он.

Потом он откупорил еще греческого вина, зажав бутылку между коленями. И рассказал Ребекке, зачем приехал в Афины.

Как и она, он вырос в маленьком деревенском домике на холме, только в Уэльсе.

– Жизнь там была, как на биваке, – признался он. – Дом весь пропах отсыревшими журналами, а койку я делил с дюжиной зверушек.

– Дюжиной?

– Не меньше.

– Ты говоришь по-французски?

– Слишком тонкая материя.

– Прямо как твоя работа, – заметила она.

– Верно, а откуда ты знаешь?

– Ты же сам говорил про кости, когда мы гуляли по рыночной площади.

– Ну да.

И по объедкам рыбы на своей тарелке Генри принялся объяснять, как растут кости, как изменяются и с какими тонкостями сопряжена его работа.

Ребекка сказала, что художник не может изобразить человека, не увидев его хотя бы раз живьем.

Генри благосклонно скрестил руки на груди.

– Только Микеланджело умел возрождать мертвецов, – продолжала она. – Слыхала я историю о том, как нашли однажды римскую статую, притом через полторы тысячи лет после того, как ее изваяли. Она оказалась совершенно целехонькая, вот только у нее недоставало одной руки. И Микеланджело попросили приделать ей новую. Так вот, несмотря на серьезную озабоченность, что новая рука не соответствует пропорциям тела, Микеланджело утверждал, что с анатомической точки зрения никакой ошибки тут нет и что его рука – точная копия утраченной. А через сотни лет какой-то фермер нашел здоровенный кусок мрамора на своем поле неподалеку от Рима, и этим куском оказалась подлинная рука от той самой статуи – ну та, что потерялась.

– И что? – воскликнул Генри, стряхивая пепел с сигареты.

– Она была той же формы и тех же размеров, что и рука, которую изваял Микеланджело.

– Занятная история.

– Не думаю, что я смогла бы зарабатывать себе на жизнь живописью, – призналась Ребекка, – но, если трудиться не покладая рук, можно добиться определенных успехов – достичь уровня, вполне пригодного для того, чтобы выставляться в Париже.

– Очень интересно, – сказал Генри, – аж завидно.

– Завидно?

– Да, – подтвердил Генри, – большинство людей не могут похвастаться такой увлеченностью. И ты со своим усердием – исключение.