Людмила Прошак - Северный волк. Историческая повесть

• Название: Северный волк. Историческая повесть
• Автор: Людмила Прошак
• Жанр: Историческая проза

История – удивительнейшее путешествие по жизни! Выдумываются лишь истории, а настоящая История создаётся. Её нельзя переделать, переписать, её можно только продолжить… Это второе, дополненное, издание. Первое вышло 5-тысячным тиражом в 2002 году. По-прежнему в книге иллюстрации А. Бескровного, фото на обложке из личного архива Ю. А. Спиридонова.

---

Самый младший пацан, непоседа Алешка Пермяк, потомственный житель полнощного края, побежал обо всем этом сказать главному из слободчиков – Ивашке Ластке. Тому не до баловства было. Усть-Цилемскую слободу опять половодье едва не слизнуло с оттаявшей земли, разметав по бревнышку ближние к реке избы. Сейчас перебирались на правый берег Печоры, вылавливали из воды не успевший затонуть скарб. Ластка хотел было уж прикрикнуть на Алешку, чтоб не приставал, но поскреб в затылке:

– А любопытно бы узнать, что ж иноземцам в нашем глухом краю надо и не ждать ли от них какой-нибудь беды? – Засадил топор поглубже в бревно, а потом передумал, с собой решил прихватить: – Кто их знает, а вдруг что-нибудь худое помышляют?

Жене, чтобы не тревожить понапрасну, сказал небрежно:

– Пойду, добычу проверю, вверх устья Цильмы пройду немного. К заходу солнца назад должен быть, поняла?

Кликнул мальца, чтоб дорогу показывал. Алешка, как медвежонок, ломился напрямик. Ивашка Ластка, храня достоинство, огибал буреломы, на ходу заглядывал в силки и капканы. Богатая добыча радовала глаз… От реки потянуло дымком костра. Ластка велел мальчонке спрятаться в ельнике. А сам вразвалочку, будто бы гуляючи, пошел к бивуаку. Над костром колдовали двое. Варево булькало и плескалось в огонь, а мужики, обжигая пальцы, безуспешно пытались снять котелок с рогулины.

– Бог в помощь! – гаркнул Ивашка, зайдя со спины. Не выказывая удовольствия, с серьезным вниманием наблюдал, как пришельцы подпрыгнули от неожиданности. Котелок едва не перекувыркнулся, костер еще пуще зашипел, заклубился дымом.

– Что ж это вы, – укоризненно сказал Ластка, – так с пустым брюхом останетесь.

Поплевал на ладони, снял с костра кипящую похлебку, не спеша поставил на камень. Пусть знают, кто здесь хозяин. Вдруг – кто-то за спиной как засопит. Оглянулся – Алешка уже тут как тут, не усидел в дозоре, оголец. Помолчали. Один из чужаков потянулся к переметной сумке. Ластка, не сводя с него глаз, лениво потянулся к топору за поясом. Чужак широко улыбнулся и достал …ложки. Одну из них протянул мальцу, другую – Ивашке. Ластка, как и все в слободе, чужой посудой не пользовался. Всегда при себе имел и плошку, и ложку, потому степенно отказался. У Алешки рука сама потянулась, больно уж ложка чудная – маленькая, тяжелая, прохладная на ощупь, серовато-белого цвета. Пальчики, привыкшие к легкой, но большой деревянной ложке, никак не могли приноровиться. Она, словно ящерка, выскользнула из детской ладошки, гулко стукнувшись об камень. Наклонился, чтобы скрыть смущение, и пробурчал себе под нос:

– Что за вычура?

Чужак закашлялся от смеха, подсел к мальцу.

– Верно, непростая ложечка… Видишь эту гору? – Мужик кивнул на отвесную стену у реки. – А жилки на ней примечал? Это и есть серебро. Из него цари монеты льют, а мы с тобой похлебку хлебать будем. Чем мы с тобой не цари? А хочешь я тебе медную руду покажу?

Второй чужак словно и не слышал своего товарища. Ссутулившись, молча зачерпывал варево и отправлял в рот, подставив под ложку кусочек сухаря, чтобы не капало. Алеша попробовал тоже хлебнуть, но ложка, враз нагревшаяся, ожгла губы. Дернулся, горячее пролилось на рубашку. Малец осерчал и встал, бросив новинку. А смешливый даже и не взглянул, тискал в руках что-то вязкое, красновато-желтого цвета.

– Видишь, это медь. Ты теперь понимаешь, какие вы тут все богачи? На серебре, на меди сидите!

– Василь, – Алешка аж вздрогнул от неожиданности, когда сутулый подал голос, – не дури голову, дай людям поесть! Вон пацан уже ложку бросил…

Смешливый, наконец, оторвал взгляд от своих находок и расхохотался, увидев рассерженное Алешкино лицо. Ластка степенно достал из-за пояса свою деревянную ложку и не спеша зачерпнул похлебку. Дал маленько остыть на ветру и с шумом втянул в себя – наваристый супец приятно согрел нутро. Ивашка снисходительно посмотрел на смешливого:

– А на что мне эти ваши причуды? Баловство одно! Что проку от такого богатства? Вы сюда лучше гляньте!

Ластка наклонился к охотничьей сумке и, торжествуя, достал зверьков, добытых из капканов. Хозяйскою рукой взял тушки за загривки, все четыре разом. Встряхнул – засеребрился мех, заиграл каждой шерстинкой.

– Вот оно богатство! А вы тут гору скребете. Камень он и есть камень. Не согреет, не накормит. Разве что ложка эта ваша греется, так из нее хлебать дитенок и тот не стал.

Теперь уже смеялся ни сутулый. Еще больше сгорбившись, он тихонечко взвизгивал, уткнувшись в острые коленки.

– Понимаешь, – сказал он, – все богатства меряются монетой. И твои соболя тоже.

– А, знаю, куны. А на что они мне в тайге?

– Куны – кожаные деньги. Они дальше Новгорода не ценятся. А в других краях серебряная денежка в ходу. Государь Всея Руси Иоанн Васильевич иноземную монету, какая гнутая да ломанная, на твои меха выменивает. После на монетном дворе из этого лома нашу монету льют, потому как государь без нее и не государь вовсе. Смекаешь, какая московскому царю радость будет, когда он про сие открытие узнает, что на речке Цильме и серебро, и медь имеются?

– Ты мне голову не морочь, – осерчал Ивашка, – как ты собираешься камень в лепешку расплющить, чтобы из него монета получилась?

Смешливый снова засмеялся, а сутулый его оборвал:

– Чего зря зубы сушить, дело мужик говорит, – и уже повернувшись к Ивашке добавил с вздохом: – Твоя правда, медь, серебро мы нашли, да что серебро – золото и то попадается тут, а руду мы чистить не умеем. Потому с нами немцы – басурманы приехали. Эх!..

Не договорил и сплюнул. Латка, толком не уразумев о чем речь, душой почуял тоску и обиду сутулого – Ивашке и самому не по нраву, когда по его тайге чужие следят. Тот, встретившись с Ивашкиным взглядом, улыбнулся грустно:

– Ничего, кто в трудностях живет, тот быстрее умнеть обязан. Вот с докладом в Москву съездим, а там и назад, на Цильму воротимся.

– Так, – недобро крякнул Латка. – Москали, значит? Ох, нас ваши порядки и в Новгороде допекли, мы с насиженного места снялись и в полнощный край убегли. А вот у него, – Латка кивнул на Алешку, – прадед аж сто лет назад от Москвы потерпел как стригольник, его сам Стефан Пермский в своих санях сюда привез. Это что ж, опять до нас Москва сунется? Что ж мне завтра с семьей из слободы деру давать?

– Да ты не горячись, – улыбнулся сутулый. – Раньше, чем к будущему лету мы сюда не поспеем – три с половиной тысячи верст в одну сторону, за месяцев семь такой путь справим, передохнем маленько и обратно. Рудник здесь обустроим, у иноземных горных мастеров, искусных в отделении серебра и золота от земли и камня, подучимся и разбогатеем всей державой, – к Алешке повернулся. – А ты, малец, ложку на память возьми, ладно?

…Иоанн III, государь Всея Руси, был не в духе. Тягостные воспоминания о предутреннем сне теснили грудь. Сновидение пришло, когда предрассветная мгла рассеивалась и в окно сочился молочно-белесый свет. Иоанн Васильевич, наполовину пробудившись, качался в зыбких волнах дремы, чувствуя на себе печальный взгляд своей первой жены, умершей двадцать лет тому назад. Она лежала на пуховой перине, подперев голову рукой, и не сводила заплаканных глаз с Иоанна Васильевича.

– Что тебе? – и во сне знал, что разговаривает с мертвой.

Она словно не слышала его. Напряженно смотрела на узорчатую решетку ворот. Сзади неслышно подсел к матери на краешек перины сын Иоанн Иоаннович… Перина колыхнулась и то, что сдавалось пухом оказалось снежинками. Они кружились, плавно опускаясь на бледный лоб, бескровные губы младого князя, замирали там и не таяли. Сын и мать смотрели невидящими глазами сквозь изнемогшего в скорби государя, словно поджидая кого-то… И в этой могильной тишине вдруг явственно раздались топот детских ног. Быстрее, еще быстрее… Совсем рядом. Здесь!

Великий князь, цепенея от ужаса, на слух узнал эти торопливые шажки – так мог бежать только внук, Димитрий Иоаннович. Расставил руки, чтобы подхватить дитя. Не тут-то было. Малыш уклонился от объятий, испуганно побежал дальше. «Куда он? – мучительно размышлял во сне государь. – Почему он все время озирается назад? Почему у меня самого так странно холодеет спина и бегут мурашки по затылку? Надо оборотиться…» Но шея не слушалась его. «Мне надо оглянуться, надо!» – умолял он кого-то неизвестного, от чьей воли теперь зависело все… Голова, огромная и тяжелая, не поворачивалась. Тогда он скосил глаза, как испуганная лошадь и самым краешком увидел тех, на кого смотрел внук.

«Мои придворные? – удивился он. – Но почему же Димитрий бежит от них? Да как они смеют!» В это мгновение государь почти вынырнул из дремы и, словно со стороны, приказал себе – тому, каким он был сейчас в этом странном полусне – вернуться в сновидение с судорожным желанием: «Надо запомнить лица…» Но они ускользали от его взора, мерцали, гасли, вспыхивали вновь и вдруг начали расплываться, приближаясь. «Так близко? – почему-то пугаясь подумал государь. – Но как же различить их лица?..»