Андрей Букин - Танго нашей жизни: Пара, в которой трое

• Название: Танго нашей жизни: Пара, в которой трое
• Автор: Андрей Букин
• Жанр: Спорт
• Год: 2018
• ISBN: 9785969116658

"В прошлом году мы узнали, что тираж нашей книги закончился. Вдруг я услышала: "Ой, а мы не прочли, а можно нам хотя бы экземпляр?» И тут я понимаю, книги нашей больше нет. Мне стало обидно. Ну, как же так? Люди хотят о нас почитать, значит, надо, чтобы она была. А раз у нас есть такая возможность, то лучше ее продолжить и издать». Книга, о которой говорит Наталья Бестемьянова, называлась "Пара, в которой трое». Писалась она в два приема, с десятилетним интервалом между изданиями. Так что нынешний подход снова через десятилетие, но уже не к пишущей машинке, а к компьютеру, – третий по счету. Биографии трех великих фигуристов продолжаются, они, как и прежде, на льду. Созданный и прославленный ими на весь мир Театр ледовых миниатюр под руководством Игоря Бобрина отметил уже тридцатилетие, а звездная пара театра, олимпийские чемпионы Наталья Бестемьянова и Андрей Букин катаются вместе уже больше сорока лет! На подходе новый спектакль "Эрмики» (кто не знает, эрмики – это эрмитажные коты, официальные хранители музейной коллекции от грызунов). А ставить этот удивительный ледовый балет будет знаменитый оперный режиссер Дмитрий Бертман… Так что опять у книги не последняя глава, продолжение последует.

---

В двенадцать лет я в первый раз поехала на соревнования ЦС «Локомотив» в город Глазов. Мы жили в гардеробе Дворца спорта и спали на раскладушках. Ольга с Андреем тогда заняли первое место, я – третье. Мне так понравилась поездка, что, приехав в Москву, я из поезда не хотела выходить. Мне хотелось еще немножко продлить путешествие.

По дому я во время поездок совершенно не скучала, мама, наверное, расстраивалась, но мне ничего не говорила. Скучала по своему Теплому Стану я только в том случае, если сборы оказывались тяжелыми или я плохо себя чувствовала. Один раз меня взяли в Сочи, а я плохо переношу солнце, перегрелась и заболела, сразу же захотела домой, к маме. Но болела я редко, в любой обстановке чувствовала себя хорошо, не была неженкой, и мне нравилось обедать и завтракать в столовой по талонам. Я даже любила справлять Новый год на сборах. Жизнь там проходила очень весело, хотя и дома мы жили не скучая: семья у нас дружная.

Когда меня в свою группу взял Плинер, домой я попадала только по воскресеньям. Жила в гостинице. Теперь с ужасом вспоминаю о спецгруппе, куда так стремилась. Я знаю, какие переносила перегрузки, но как я могла их выдерживать?! Мама меня хорошо понимала и старалась сделать так, чтобы я больше отдыхала. Папа же не очень вникал в мои проблемы, он не разбирался, что происходит, и маме приходилось ему все объяснять: я все время молчу оттого, что устаю за день, вечером говорить уже не могу. Плакала я ежедневно. В семь утра лед, в пять уже поднимают. На тренировку – с тренировки – в школу – из школы – снова на тренировку, и все быстрее, быстрее… На обед – бегом, с обеда – тоже бегом на тренировку. Потом меня еще Плинер по вечерам «подкатывал»: я дополнительно прыгала. Сумасшедший дом! Но я так хотела чего-то достичь, что эта безумная жизнь казалась мне нормальной. Я с ужасом думала, что когда-нибудь с катанием придется распрощаться. Интересно, что когда действительно пришла пора уходить, подобных чувств у меня не возникло, но тогда – ужасный, животный страх, как бывает у детей, которые боятся смерти больше, чем взрослые, стоящие к ней ближе. Да мне и казалось, что прощание со спортом равносильно смерти.

Андрей, пока без Наташи

Я был в семье второй и поздний ребенок, разница в годах у нас со старшим братом пятнадцать лет. Наверное, потому я рос домашним ребенком, в детский сад не ходил. Мама после моего рождения перестала работать и занималась только мною. Она и поставила меня на коньки. Мы в то время переехали на новую квартиру к метро «Аэропорт», где около Ленинградского рынка был небольшой пруд. Зимой мама приводила меня туда кататься, прикручивая к моим валенкам двухполозные коньки. Чистого льда и видно-то не было, мне же казалось, что я катаюсь, хотя на самом деле ходил в коньках по снегу.

В семь лет мама записала меня в секцию фигурного катания ЦСКА, которая находилась рядом, через дорогу. Видимо, тем самым она хотела оградить ребенка от дворовой жизни и нежелательной компании. Но вскоре выяснилось, что я болен и спорт мне необходим не только как спасение от улицы. Началось с того, что врачи обратили внимание, как я сильно потею при движении. Решили, что у меня больное сердце, к тому же нашли в нем шумы. Кстати, мой сын Андрюха, когда был маленький, приходил со двора точно такой же мокрый, как я когда-то. Маме настоятельно советовали, чтобы я занимался спортом, и лучше на свежем воздухе, а крышу над головой у фигуристов тогда имели только мастера.

В том же году, как начал заниматься спортом, я пошел и в школу. Конечно, в ЦСКА я попал не к знаменитому Жуку, а в платную группу, располагавшуюся на маленьком стадионе в Чапаевском парке около Песчаной площади. Экзамен при приеме помню смутно, запало только то, что на мне были черные трусы, белая майка и носки. В зале, под трибунами футбольного поля, мы под музыку хлопали, топали и демонстрировали гибкость. Еще полагалось подпрыгнуть, и проверяли выворотность, то есть насколько у тебя при сомкнутых пятках разводятся носки. Этот зал я запомнил хорошо, четыре года в нем проходили наши занятия хореографией (с семи до одиннадцати лет). Длинное узкое помещение со столбами – опорами трибун, вдоль них – балетный станок. Я всегда старался занять место за столбом. У меня не получались махи через сторону, и я делал вид, будто столб мешает мне показать полный мах. Хореографию я не жаловал, куда интереснее мне казались занятия по ОФП – общефизической подготовке. Там сплошные игры и эстафеты. Работали с нами Графские, брат и сестра. Он к тому же еще был начальником нашей спортшколы. Мне они казались чуть ли не пожилыми людьми, хотя на самом деле им было немногим больше тридцати. Два первых года я провел под присмотром Светланы Сергеевны (фамилии ее не помню). Потом я заболел, много пропустил, да и маме, наверное, надоело со мной таскаться. Вопрос, мужской или не мужской вид спорта фигурное катание, меня не волновал. Он возник позже.

После болезни я записался на гимнастику. Продержался там недолго: то ли не было данных, то ли не было железного характера маленького гимнаста – желания стать сильным, чтобы легко держать уголок. Я падал с брусьев, не хватало сил пройти по жердям на руках. На кольцах мечтал подтянуться, но не мог. Плакал, потому что стоял последним в ряду, как не имеющий никаких способностей. Я упорно продолжал ходить в секцию, хотя удовольствия от гимнастики не получал. Никакой ребенок терпеть унижение долго не станет.

Мама по-прежнему боялась двора, поэтому освободившееся от гимнастики время заняли бассейном. Я научился плавать, воды совсем не боялся, но плавал медленно. И через год, не знаю почему, мама опять привела меня на фигурное катание. Может, ею овладели честолюбивые мечты? Скорее всего, она увидела, что ни в гимнастическом зале, ни в бассейне у меня ничего не получается, а на льду я все же ловко катался и считался не последним.

Влияния двора, конечно, избежать не удалось, здесь я пристрастился к хоккею и футболу, терпел некоторые обиды, когда мальчишки дразнились: «Во дает, фигурным катанием занимается, ты девчонка, что ли?» И действительно, в группе из тридцати двух детей было всего лишь двое мальчишек. Теперь занимался я у Роберта Романовича Лалейта, считавшегося авторитетом в фигурном катании. Он судил всесоюзные соревнования. Для меня же он оказался человеком, открывшим двери в настоящий спорт. Роберт Романович ушел из ЦСКА, когда мне исполнилось двенадцать, говорили – из-за того, что ему мало выделяли времени на искусственном льду.

«Школу» у Лалейта мы постигали таким образом: он брал метлу, чертил ею на льду фигуры, например два круга, мы делали по ним парные тройки, пока их снег не занесет, и опять – метлу в руки. С одним оборотом я прыгал все прыжки, особенно любил торрен – так почему-то тогда назывался сальхов. Роберт Романович поручил нам придумать себе программу и самим подобрать музыку. Так я познал муки творчества! У соседа с нижнего этажа, который долгое время проработал в Америке, я копался в пластинках. Мне полагалось для третьего юношеского разряда взять музыкальное сопровождение всего на две минуты. К поискам музыки я привлек и соседа. Кстати, выше разряда в одиночном катании я так и не завоевал.

В те годы соседи по подъезду друг друга знали, заходили в гости, порой дружили. Сейчас я знаю только соседей по площадке, с другого этажа уже ни с кем не знаком. Наши родители сами сделали для детей площадку во дворе, зимой заливали на ней каток. Двор окружали три корпуса. В первом жили рабочие с авиазавода, в центральном – семьи инженеров того же завода, мы оказались в «генеральском». В этом доме действительно жили и генералы, и знаменитости. Наша квартира была на восьмом этаже, а на шестом, например, квартира Евгения Евтушенко. В этот дом мы переехали из общежития Академии Фрунзе, где папа работал. Мы жили вчетвером в одной комнате. Я помню огромную кухню, одну на много семей, общими были ванная и туалет. Потом отца перевели в институт, связанный с космосом, у них была первая центрифуга. Тогда все, кто имел отношение к космосу, получали большие льготы, наверное, поэтому мы и оказались в престижном доме.

Зато район выглядел совсем не так, как сейчас. У нас за окнами была деревня, за ней – заболоченная речка, в пруду стояли камыши. Только три наших корпуса и завод возвышались над одноэтажными домами с палисадниками.

Вернусь к первой собственной программе. Она в основном строилась на одном шаге, показанном нам на тренировке, мне он очень понравился. Музыку сосед подобрал эстрадную и боевую, я под нее катался два года. Делал какие-то подсечки, прыжок и опять выходил на этот шаг, мне он казался виртуозным.

Спустя много лет я вновь его вспомнил и попробовал сделать. И тут выяснил, что технически он очень сложен. Но я тогда не сомневался, что ход у меня огромен, комплексов насчет собственных возможностей не существовало никаких.

Как мы изучали многооборотные прыжки? Я прыгал с Валерой – вторым мальчиком в группе – в сугроб. Разбегались, делали аксель и валились в сугроб – падать небольно. Машина, расчищающая лед, наваливала вокруг катка горы снега, благодаря им мы и выучили аксель в полтора оборота. Разъяснений от тренера, занятого в течение полутора часов еще с тридцатью учениками, приходилось ждать слишком долго, а нам с Валерой не терпелось.