Павло Кобель - Сантехник

• Название: Сантехник
• Автор: Павло Кобель
• Жанр: Современные любовные романы

Павло Кобель – один из самых неизвестных писателей современности. «Сантехник» совсем не похож на «Алхимика» Пауло Коэльо, но почему-то трудно не вспомнить эту сказку-притчу, когда хочешь сказать что-то о «Сантехнике». Эта притча именно для нашего времени, а посему никогда не станет любимой книгой сильных мира сего и простых людей в восьмидесяти девяти (или уже восьмидесяти пяти?) регионах России.

---

С верхотуры все село, включая площадь с сельсоветской хибарой, фасад которой недавно обложили веселенькой трехцветной плиткой, было как таракан на ладони.

– Будь проклят тот день, когда я сел на эту скамейку, – подумал дед. Эти щелкоперы, жидкобородый с Анджелой, не понимают, что он – знатный куровод, отмеченный медалями ВДНХ и «За заслуги перед органами». Если он решится уехать, куры без него затоскуют и, вместо того, чтобы нестись, будут часами обсуждать вторжение американцев в Ирак.

Поднялся ветер. Он знал этот ветер – люди ласково называли его «пердуном», потому что он приносил с полей надежду на будущий урожай. «Не разорваться же мне между курами и сокровищем», – подумал Ромуальдыч. А есть еще бабка ПБОЮЛа, хотя куры, конечно, важнее: ведь у бабки ни пуха, ни пера, ни мяса – только кожа да кости. Правда, в соседнем селе, на севере, когда куры у них передохли от просроченного корма «Моя семья», научились выделывать их кожу и резать из кости магендовиды и четки для новых русских. Кстати, помнит ли его бабка? Поди, и не заметит, если он не появится перед ней через два (ишь ты: опять два!) дня, потому что все дни казались ей одинаковыми, как один бесконечный сериал про секс в большом городе.

– Отец с матерью попривыкли как-то без меня на том свете, – думал он, – попривыкнут и куры.

Он снова оглядел площадь с высоты. Бойко шла торговля чипсами, хотя покупателей и не было; на той скамейке, где он разговаривал с жидкобородым, теперь целовалась парочка пидоров.

– От засранцы…, – подумал Ромуальдыч, но докончить мысль не успел – прямо в харю ударил новый порыв «пердуна».

На этот раз он нес с собой и новые запахи: путешествий в плацкартных вагонах, ночевок в подъездах и лифтах. Приносил он и запах пирамид, если пирамиды, конечно, вообще пахнут. Дед позавидовал ветру, который все свое носит с собой, и почувствовал, что вот-вот может ему уподобиться.

На следующий день к полудню он явился на площадь и приволок с собой часть куриной тушки.

– Поди ж ты, – сказал он жидкобородому, – мой друг молча сожрал всех моих кур и даже не икнул ни разу. Хорошее предзнаменование.

– Получилось как всегда, – ответил жидкобородый. – Это называется: Процесс Пошел. Дурачкам везет.

– А почему так происходит?

– Потому что жизнь хочет, чтобы ты следовал своей Судьбе, и, как следствие, возбуждает в тебе аппетит следователя.

Затем жидкобородый принялся осматривать и обнюхивать одноногую тушку.

Короче, Склихасовский, – отвлек его дед, – где сокровища?

– В Египте, возле пирамид.

Ромуальдыч прибалдел. То же самое сказала матушка Анджела, но тогда, по крайней мере, куры были еще не сожраны.

– Ты найдешь туда путь по дорожным знакам и указателям, которыми отмечен путь каждого в этом мире. Надо только внимательно смотреть, потому что гибэдэдэшники любят воткнуть где-нибудь на шоссе «кирпич» и спрятаться возле него в канаве. Не забывай и про народные приметы: мох, например, всегда растет с северной стороны пальмы.

С этими словами он распахнул на груди пиджак с жилеткой, и потрясенный Ромуальдыч увидел бронежилет, усыпанный драгоценными и полудрагоценными камнями.

– Вот, возьми, – сказал жидкобородый и, сняв с бронежилета два камня, желтый и коричневый, протянул их Ромуальдычу. – Они называются Урин и Калцедон. Желтый означает «малое», коричневый – «большое». Запутаешься в знаках, они тебе пригодятся, особенно, при встрече с гибэдэдэшником. Но вообще-то, – продолжал он, – отныне тебе решать: рыбку съесть или на холмик присесть.

Дед спрятал камни поглубже в штаны.

– Самое главное – не забудь, что ты должен до конца следовать своей Судьбе, и еще крем от загара. А теперь я расскажу тебе одну коротенькую историю.

Некий новый русский отправил своих трех сыновей учиться не то в Оксфорд, не то в Кембридж. Там, как известно из достоверных источников, одни аристократы учатся – дети арабских шейхов. А сыновья из всего придворного этикета знали только, что вилку нужно держать в левой руке, а шницель – в правой. Поэтому в столовку их не пустили, а послали гулять по средневековому замку, в котором располагался университет.

Старший сын нашел в одной из парадных комнат серебряную ложечку и спрятал ее в левый полуботинок, чтобы не отобрали.

Средний нашел золотое ситечко, наподобие того, что было у мадам Грицацуевой, и спрятал его в правый полуботинок.

А младший ходил и разглядывал картинки и надписи на стенах, большая часть из которых была на живом великорусском языке.

Когда их, наконец, позвала приемная комиссия, старший и средний вошли в зал, сильно хромая – один на правую, другой на левую половину. Младший же вошел легкой задумчивой походкой и смело посмотрел в лицо приемной комиссии, несмотря на то, что на животе у него был спрятан рисунок Обри Бердслея, сделанный с натуры в соседнем, женском колледже, куда он часто лаживал через окно в период обучения в этом самом университете.

В итоге младшего сына в университет приняли, и он вскоре выучился играть в гольф, а двух других балбесов отправили куда подальше, в Итон.

Ромуальдыч, выслушав рассказ, долго молчал. Он ни хрена не понял, что хотел ему сказать жидкобородый.

Пристально глядя на Ромуальдыча, жидкобородый Владимир быстро ударил левой рукой по сгибу правой и этим странным жестом напутствовал его. А потом засунул снова под мышки большие пальцы рук и пошел своей дорогой, фальшиво насвистывая «Интернационал».

Самое высокое место в селе Большие Козлы – силосная башня. Если взойти на нее, откроется вид на площадь и копошащегося на ней носатого муравья – торговца чипсами. А если резко потянуть себя вверх одновременно за оба уха, можно и Африку увидеть. И в тот знаменательный день, ровно 22 апреля, стоял на башне, брезгливо отвернувшись от ветра, Владимир, Предсовнаркома, а по-нынешнему Президент России. У ног его смирно лежала одноногая куриная тушка. Ее, несмотря на особую торжественность момента, уже мало что интересовало.

Глядя на утлую флотилию сгрудившихся у причала лодчонок, Владимир думал о том, что никогда больше не увидит Ромуальдыча, как ни разу не видел Троцкого, Каменева, Зиновьева, Волошина. Мавр, после того, как он сделал свое дело, должен освободить кабинку для следующего.

У Бессмертных не бывает друзей и врагов, у них есть только интересы. А все же интересно было бы ненадолго оказаться в каком-нибудь интересном положении. Интересно также, найдет ли старина Ромуальдыч свое сокровище.

«Жаль, что он сейчас же, как только до чего-нибудь докопается, сразу же забудет мое имя, – думал Владимир. – Надо было дать ему визитную карточку. Чтобы он, идя своим правильным Путем, никогда не забывал, кто проложил для него этот Путь по бездорожью».

Он поднял глаза от куриной тушки и, выбросив высоко вперед правую руку, произнес низким грудным голосом Людмилы Зыкиной:

– Я люблю тебя, Россия!

«Странное место этот райцентр», – думал Ромуальдыч.

Он сидел в крохотной забегаловке на два стола – одной из тех, что так часто встречались ему на улицах городка, зазывая надписями: «Попробуй зайди» или «У нас вы окончательно отдохнете». Несколько человек бритой наружности, передавая друг другу, курили по очереди толстую самокрутку с незнакомым запахом. За эти часы он повидал столько всяких людей: мужчин, женщин, лиц без определенного пола, – сколько за всю свою жизнь не видел даже на картинках в журнале «Караван историй».

«Край земли, – сказал он сам себе. – Здесь каждый думает только о том, как не свалиться вниз, к трем китам с их тремя частями и тремя составными источниками».

В детстве он видел репродукцию с картины художника, кажется, Неизвестного, «Иван Грозный убивает своего сына». Сейчас все окружающие казались ему похожими на Грозного, а себя он чувствовал сыном, которого вот-вот долбанут по башке неустановленным металлическим предметом.

К тому же все говорили на каком-то непонятном языке. «Фрустрации, -доносилось до него, – прет-а-порте… франчайзинг… Единственную знакомую фразу произнес очкастый юноша с татуировкой на лбу: «Писюк завис…». Это Ромуальдычу было не только понятно, но и хорошо знакомо.

К нему подошел хозяин, и Ромуальдыч щелчком по горлу попросил принести чего-нибудь горячительного. Идиот хозяин принес чай, в котором вдобавок плавал какой-то бумажный комочек на веревочке.

Впрочем, все это не играло значения – надо было думать не о том, как набраться, а о том, как добраться. Денег у него не было, но был исполнительный лист к лопнувшему банку «Чаровница», по которому, баял адвокат с аристократической фамилией Падла, можно получить деньги у какого-то Пушкина. Очень скоро он будет уже у ебипетских пирамид. Жидкобородый в бронежилете вряд ли стал бы его обманывать всего за один голос, да еще такой пропитой, как у Ромуальдыча.