Марина Волкова - Муза и проза

• Название: Муза и проза
• Автор: Марина Волкова
• Жанр: Эссе
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-906916-85-3

Сборник эссе, статей и рассказов, который представлен Вашему вниманию, является попыткой литературного самовыражения музыканта. Действительно, данное предприятие больше похоже на забавный эксперимент, нежели чем на серьезный труд. Малая проза в таком неожиданном разрезе задает тон легкости, юмора и психологической интриги, поэтому не стоит искать в этой книге ответы на философские загадки, фундаментально-выстроенные концепции и пр., пр., пр., скорее эти ироничные этюды-эскизы помогут Вам заглянуть за кулисы музыкального искусства.

---

Тем временем среди зимних лесов, среди чистейшего воздуха и полнейшей тишины в своем деревенском домике проснулся инженер с высшим образованием. И прочитал сообщение в телефоне. Сообщение пришло около 2-х часов ночи с подписью Жорик-альтист. Вот собственно – что там было: «Сева, вот это было круто! Слушай, я даже у Стоппарда такого не видел! Мы сидим себе, отмечаем концерт, я говорю Славке: «А помнишь, как мы в 98-м в Концертгебау облажались? Помнишь, там еще эта тетка на голландском орала, что такого у них вообще никогда не было. Чтобы страницы на пульте были перепутаны с самого начала. Ну, ты помнишь, ты начал играть первую часть из квартета Бартока, а я – из Берга! И в этот момент, Сева, прямо в точку, когда мы ржали, как кони, ты представляешь, падают шторы! Сами! И пыль вековая рассеивается. Сева! Респект!!! Это чего, для «Анны Карениной» в момент измены репетируете? Надо Щедрину обязательно это показать. Мы тебе орали-орали! Поздравить хотели, ты где вообще?»

Всеволод Ильич. Математик. Инженер, который тайно изобретал новые механизмы для плавной смены декораций. Отец семейства, насчитывающего около семи душ, включая милую супругу, четырех детей и двух внучек, остолбенел. За 35 лет работы на его практике никогда ничего подобного даже гипотетически не могло произойти или случиться! Стеклянными глазами он уставился в окно. Неподвижно он простоял минут пять. Ибо за все, что происходило над сценой, под сценой, за сценой – отвечал он. На чердаке в чемодане он имел коллекцию грамот, наград, благодарственных писем и пр., пр., пр. за первоклассное оборудование, за отличные решения, за новаторские идеи – и вся эта колоссальная махина талантливых трудов разрушалась в дым! В одночасье. Единственное, в чем он был уверен – это в том, что его не посадят. Почему? Сказать трудно, ибо оснований было предостаточно.

Разрушил приступ паралича звонок директора. Понимая, что почва из-под ног уже ушла, Ильич сел на пол и ответил загробным голосом:

– Але….

– Сева, привет! Ты к 12-ти подъедешь?

– Да, конечно, куда же я денусь…

– А чего у тебя такой голос? Ты не заболел? Слушай, тут ко мне пришел дизайнер! Предлагает новые «за кулисы» сделать. Он – итальянец. Говорит, все устроим, как в Ла Скала. Ты не посмотришь?

– Савва Яковлевич, Вы что, издеваетесь?

– Сева, да что с тобой? Я тебя ему все утро расхваливал, давай приноси свои чертежи по декорациям, знаю я, что придумываешь! Давай уже, на грант тебя выдвинуть хочу! Да, слушай, твои ребята так оперативно уже все сняли там, молодцы, я только заикнулся, а уже все готово! Отлично, просто отлично!

P.S. Бордовые шторы через сутки были забыты, Всеволоду Ильичу предложили сотрудничество с театром Ла Скала, Савва стал персоной года, снявшись на обложку Esquire в меховой шапке на манер Мориса Лиепы, струнный квартет записал пластинку на студии Decca, Сонечка вышла замуж. За альтиста.

PP.SS. Уборщица начала писать романы под псевдонимом.

Нобелевская лекция

По всем законам логики, здравого смысла, теоретической вероятности, непредвиденных обстоятельств, а также счастливой случайности меня не должно здесь быть. Скорей всего, мне это снится. Этот огромный потрясающий зал с великолепной акустикой, эта элегантная сцена и эта далекая трибуна, которая выслушала столько боли и радости! Сотни глаз, дымчатые оттенки запахов, треск неудобных узких нарядов, звон праздных аплодисментов, красная дорожка, почтенные председатели комиссии. Я иду. Иду, словно в бездну, не понимая, почему я здесь! Разве я сделала что-то особенное, разве пострадала, разве задавали мне вопрос: «А что, Мандельштам – хороший поэт?», или работа моя стала символом советского романа?

Остается только изо всех сил благодарить Бога за то, что путь до сцены такой долгий. Я пытаюсь идти очень медленно, чтобы удовлетворить любопытным лорнетам, острым языкам и какому-то всеобщему удивлению! Ах, если бы только я обладала хоть каплей той грации, коей так щедро была одарена Элен Курагина, если б хотя бы на полминуты могла также царственно поднять голову, и если бы мелькнула хоть одна приличная мысль – куда деть свои неуклюжие руки? Но ничего подобного, я в истерическом океане этой владычицы человеческих душ, которая поглощает целые жизни, брошенные к ее ногам, брошенные ради всего святого, лишь бы идти к ней по этому мягкому красному, утопая маленькими ножками в изяществе лаковых туфель, идти к ней, что стоит так отдельно и так холодно, ибо имя её «Слава»!

Только бы не споткнуться. Да, я же должна что-то говорить. Что-то насчет того, как я благодарна, и как мне приятно получить эту премию, и как это все неожиданно, и как это странно, что такие блестящие умы заметили мой скромный труд, и как здесь веет справедливостью, и обязательно-обязательно вспомнить Бродского с его Диккенсом и преступлением перед литературой! Нет, определенно, мне это снится! Ну, не может быть так, что бы я, такая «растрепа» в шифоновом желтом платьице шла получать Нобелевскую премию! Нет, Вы только посмотрите, что пишут в газетах: «Молодая русская писательница раскрыла новые грани самовыражения в современной эссеистике! Безусловно, смелая манера исполнения текста достойна самых высоких похвал. Успешное литературное будущее автора вне всяких сомнений!» Господи, помилуй! «Манера исполнения текста» … Это ж надо такое удумать! А если меня завтра трамвай переедет? Кстати, Булгаков здесь не хаживал. И я ему завидую!

Кажется, еще метров десять, так, снижаем темп, иначе сердце воистину выпрыгнет! Интересно, у кого там так очки блестят? Или это пенсне? А вот здорово было бы, если б пенсне! Сразу бы Чехов ласково улыбнулся и сказал: «Ну, разве можно быть такой размазней, вот Вам все Ваши восемьдесят!» Ах, какая нелепость, зачем я иду, право, зачем? Что мне там? Разве спасло это кого-то от смерти в положенный час или устроило семейное счастье? Или обеспечило загробный рай? Нет, хитрый Нобель даст мне красивый конверт, пожмет дрожащую лапку, и живи, как знаешь! Хочешь – пиши, хочешь – играй, хочешь – шей, только вот как? Об этом он ничего не расскажет! Пастернак это разумел, и потому отказался!

Но я же не Пастернак. Я всего лишь женщина. Господи, ступени, ой, какой кошмар, ой, какие софиты, почему, зачем столько света, что они говорят, Господи, помоги, я ничего не понимаю! Три шага до стола комиссии, вот уже сейчас меня будут поздравлять, вот они подходят ко мне! Вот совершается вручение, вот сверкающие лавры, вот говорят, что я знаменита, ноги ватные, губы трясутся, голова кругом, может, хлопнуться в обморок, да и дело с концом? Но нет, подводят к трибуне, проверяют микрофон, затемняют свет. И я? Я плачу. Плачу, потому что никак не могу проснуться!

Сборник эссе «Муза и проза»

Глава I «Даешь искусство многодетному классу»

Педагогика как наука

Что такое работа в музыкальной школе? Это фейерверк. Потому что никогда ты не знаешь, какими эмоциональными брызгами сегодня выстрелит твой преподавательский салют. И если с молодыми людьми достаточно лишь вообразить себя колхозницей, временно покинувшей своего колхозника, чтобы с завидной методичностью просверлить звуковысотный асфальт, будучи при этом в жестких тисках ритмической бухгалтерии, то с дамами дело обстоит иначе. Дамы приходят сплошь «серьёзные» и, конечно же требуют особых педагогических решений. Видите ли, французские косы, которых у каждой аж по две, розовые флейты и платья в цветочек, платья в клеточку, платья, наконец, однотонные, примерно пол-урока заставляют мучиться мою и без того истерзанную душу, ставя перед ней риторический вопрос: «Что в данный момент важнее – правильные штрихи в «Майской песне» или восхитительные зеленые банты?»

И именно тогда, когда компромисс уже начинает брезжить этаким дивным сказочным мотыльком, убедительно говоря, что май без весны никак не случится, а Моцарт без детского смеха вообще не Моцарт, с хулиганским вихрем врывается взволнованный Иван и начинается … МХАТ им. Чехова и им. Горького вместе взятые, театр Сатиры, Цирк на Цветном бульваре, факультет эстрады ГИТИСа, а также новогодняя ёлка в Лужниках с точным воспроизведением рассказов Драгунского во всей полноте своей непосредственности. Ибо, господа Преподаватели, ну вспомните себя в детстве, разве великий текст «Пожара во флигеле или подвига во льдах» не являлся точной и подробной инструкцией к той единственной схеме выживания, которая и позволяет нам стать теми фантастическими людьми, людьми без возраста, людьми, у которых вечно «всё хорошо», и в глазах блестит какое-то победное чувство с таким коротким и нелепым названием «юмор».

А Иван взахлеб рассказывает, как ему дали в глаз, что он ел на обед и какую оценку поставили мальчику с первой парты из его класса, Иван рассказывает, что вчера он не занимался, потому что был концерт «по хору», а позавчера он не занимался, потому что он ездил к зубному врачу, и одновременно со всем этим, ни на секунду не отрываясь от своей психологической повествовательной канвы и не издав при этом еще ни одного звука, Иван очень настойчиво интересуется – а когда же уже закончится этот бесконечно-долгий урок по флейте?