Виктор Мануйлов - Жернова. 1918–1953. Книга вторая. Москва – Берлин – Березники

• Название: Жернова. 1918–1953. Книга вторая. Москва – Берлин – Березники
• Автор: Виктор Мануйлов
• Жанр: Историческая проза

«Настенные часы пробили двенадцать раз, когда Алексей Максимович Горький закончил очередной абзац в рукописи второй части своего романа «Жизнь Клима Самгина», – теперь-то он точно знал, что это будет не просто роман, а исторический роман-эпопея…»

---

– Все и здесь, как на Капри, имеется, голубушка, – успокоил женщину Алексей Максимович. – И молоко, и творог. Не говоря об овощах и фруктах.

– Да уж – фруктов тут куда ни глянь, то яблоки, то апельсины, то виноград, то еще какие диковины. Не то что у нас на Руси: репа да картошка.

– Ну, это вы зря! – вступился за Россию Горький. – И у нас всякие фрукты растут. А коих не водится, так за границей купить можно.

– Это вы верно говорите, – согласилась Олимпиада Дмитриевна, по-хозяйски оглядывая дом и примыкающий к нему небольшой сад. – На Тамбовщине сады – одно загляденье.

* * *

После ужина бывшие супруги уединились в комнате, приспособленной под кабинет. Алексей Максимович, усадив Екатерину Павловну в глубокое кресло, прохаживался с мрачным видом вдоль стеллажей с книгами.

– Слышно, Сталин у вас там гайки закручивает, – начал он, дымя папиросой. – С чего бы это? Или боится, что большевикам вот-вот крышка?

– Насчет крышки ты глубоко ошибаешься, – ответила Екатерина Павловна, пожав плечами. И продолжила более уверенным тоном: – Сталин сам может всех, кто против него, накрыть крышкой. А гайки действительно закручивает. Во всяком случае, пытается навести в стране порядок, хотя и сам вряд ли знает, какой порядок нужен России на этом этапе. Зато воровство, жульничество, невежество властных структур пытается искоренить во что бы то ни стало. У него вся надежда на рабочую интеллигенцию. Первые выпуски показали, что молодежь получила очень хорошие знания и через годок-другой, наработав опыт, начнет вытеснять революционных неучей. Сталин на первое место ставит развитие тяжелой промышленности и коллективизацию сельского хозяйства. Уверяет, что только так можно построить социализм в отдельно взятой стране. То есть в России. Троцкий, Зиновьев – против. За ними вся их шайка. В отчете пятнадцатому съезду ВКП(б) о том же самом. Еще о партийной и всякой другой бюрократии. Я читала. Мне понравилось. Сталин считает, что бюрократия неизбежна, потому что продолжает старые традиции, но к ней нельзя подходить огульно. Оппозицию во главе с Троцким он посадил в лужу. Досталось и Каменеву с Рыковым за то, что кланяются и нашим и вашим. И Бухарину – за врастание кулачества в коллективные хозяйства. Съезд поддержал Сталина по всем пунктам. Отчет я тебе привезла…

– Спасибо. Почитаю. Ходят слухи, что Феликсу умереть помогли. И Фрунзе тоже…

– Да, ходят такие слухи. Сталин не ладил ни с тем, ни с другим. Но слухи распускает оппозиция. Прободная язва желудка – штука серьезная. Я бы не стала категорически утверждать, что в их смерти виноват Сталин. Консилиум врачей слишком долго возился с выяснением диагноза и, похоже, упустил время. Если бы имело место отравление или нечто подобное, молчать об этом не стали бы: среди врачей были и весьма порядочные люди.

– Возможно, возможно… Я был совершенно ошеломлен кончиной Феликса Эдмундовича, – заговорил Алексей Максимович, останавливаясь напротив Екатерины Павловны. – Я познакомился с ним еще в девятьсот девятом. Он произвел на меня незабываемое впечатление душевной чистотой и твердостью характера. Хотя после большевистского переворота мы с ним далеко не всегда ладили, однако он заставлял меня любить его и уважать. Благодаря его душевной чуткости и справедливости было сделано много хорошего… А на себя я до сих пор злюсь, что допустил большую глупость, отправив письмо с соболезнованиями Якову Ганецкому. Но более всего – с упоминанием твоего особого отношения к Феликсу… Никак не ожидал, что он отдаст мое письмо в «Правду» и «Известия».

– Да, шуму было много, – кивнула ухоженной головой Екатерина Павловна. – Особенно среди эмигрантов. Уж они потешили свою душеньку… До тебя, скорее всего, не все доходило, а мне, как председателю «Политического Красного Креста», пришлось отбиваться и от своих и от чужих. И те и другие недоумевали: как, мол, это так – враги народа, а им и теплую одежду, и продуктовые посылки, и заступничество адвокатов? А среди этих «врагов» большая часть – совершенно безвинные люди, оговоренные злобой и завистью ничтожных людишек. Конечно, Феликс это понимал, но на него слишком давили…

– И ты по-прежнему руководишь этим ПКК?

– Пока – да. Но денег на поддержку политзаключенных отпускают все меньше и меньше. Судя по всему, на «Красном Кресте» вот-вот поставят крест черный, – произнесла Екатерина Павловна с грустной улыбкой и перевела разговор на другое: – Мне кажется, Алеша, что тебе все-таки надо возвращаться домой…

– Ты это от себя или…?

– От себя, Алеша, от себя. В стране происходит жестокая борьба за выбор пути. Твое слово было бы весьма кстати. Люди тебе верят…

– Меня уже завалили письмами – и все об одном и том же: пора, мол, возвращаться в родные пенаты… Ну, положим, вернулся… И что? Да мне там работать не дадут! – воскликнул Алексей Максимович. – Навешают на меня кучу всяких обязанностей, заставят плясать под чью-нибудь дудку. Всем этим в недавнем прошлом я наелся до отвращения. А мне нужно работать, работать и работать! Кроме меня никто не напишет начатый роман-эпопею. А это – годы и годы тяжких раздумий. Опять же – климат. Здесь он мне на пользу, там – во вред. Незаконченный роман – все равно что преждевременная смерть человека.

– Я все это понимаю, Алеша. Но отсюда, издалека, тебе трудно разглядеть, что действительно творится на родине. Честно тебе признаюсь: совсем недавно я была не в восторге от Сталина. Он казался мне этакой серостью, которая случайно попала наверх. Но еще меньше мне нравятся Троцкий, Зиновьев и вся их банда, для которой русский народ не имеет никакой цены. Да что я тебе говорю! Сам же намучился с родственниками Свердлова и Троцкого, которые захватили большинство важнейших должностей на верхних этажах власти. И… но это строго между нами, Алеша, – продолжила Екатерина Павловна почти шепотом, – мне стало известно от близких к Феликсу людей, что покушение на Владимира Ильича в восемнадцатом было устроено людьми Свердлова.

– Ты это серьезно? – воскликнул Алексей Максимович громким полушепотом, склонившись над бывшей женой. – И Урицкого?

– Серьезнее некуда, – подтвердила Екатерина Павловна. – С Урицким другая история, но обе они связаны одним днем покушения. Случайностью тут и не пахнет…

– Это ужасно! Особенно, если иметь в виду, что исполнителями выступали евреи…

– Я знаю, Алеша, с каким пиететом ты к ним относишься. Но в данном случае речь идет о тех евреях, которые после Февраля ринулись в Москву и Питер за наживой. Их-то Зиновьев, Троцкий, Каменев и подобные им привлекали к управлению государством. Получив власть, они попросту стали это государство разворовывать. Последние судебные процессы в Москве и Питере выявили это чудовищное явление со всей очевидностью. Официально об этом ни слова, но русские люди не настолько глупы, чтобы не сделать соответствующие выводы. Конечно, и среди евреев есть порядочные люди, но они в основном из тех, кто устроился в столицах еще в прошлом веке.

– Ты меня очень огорчила, – пробормотал Алексей Максимович, опускаясь на стоящую у стенки кушетку. – Даже не знаю, что и думать. Конечно, у каждого народа имеются выродки, но чтобы вот так, как ты мне обрисовала… Я еще тогда, в Питере, обратил внимание на растущий антисемитизм. И Ленину говорил об этом. Я и сегодня склонен полагать, что в создавшейся тогда ситуации виноваты черносотенцы, пролезшие во власть…

– Очень сомнительно, чтобы пролезли в таких масштабах, – перебила Алексея Максимовича Екатерина Павловна. – Ведь я, как тебе известно, была не так уж далека от властей предержащих. А с Феликсом мы были особенно дружны. Более того, Сталин и его окружение хорошо понимают, во что может вылиться засилье чужаков. Если иметь в виду не только евреев, но и других нацменов, которых немало во властных структурах. Все не так просто, Алеша. Все не так просто. Но… давай поговорим о другом…

– Что ж, давай поговорим о другом, – согласился Алексей Максимович, закуривая папиросу.

– Ты наверное знаешь, что в Москве готовятся широко отметить твое шестидесятилетие. Все уверены, что ты обязательно приедешь в Москву…

– Да, слухи об этом дошли и сюда. Признаться, ехать не хочется. Но – куда деваться? – придется. Здесь я совершенно чужой человек. Но если ехать, то не насовсем, а лишь на какое-то время. Скажем, на пару недель. Весна что в Москве, что в Питере, сама понимаешь, здоровья мне не прибавит. Да и лето не лучше. Но самое главное – время для творчества будет потрачено зря. Да и не люблю я всякие там юбилеи. Просто ненавижу. Посадят, как того попугая в клетку и станут возить везде, где вздумается, показывать и заставлять говорить одно и то же: «Ах, как я рад! Как счастлив!» и прочее. Мне и в недавнем прошлом приходилось лицемерить, врать и выкручиваться – иначе никак. А меня то и дело выставляли в роли провокатора. Тут ни то что творить, волком взвоешь.