Владимир Шапалов - Этнополитика

• Название: Этнополитика
• Автор: Владимир Шапалов
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-600-00621-8

В учебном пособии рассматриваются основные подходы к изучению этничности и этнических отношений, раскрывается природа и особенности взаимодействие этничности и власти в полиэтнических государствах. Анализируется сущность, механизм осуществления, достижения и нерешенные проблемы национальной политики в Российской империи и Советском Союзе. Прослеживаются особенности становления, современное состояние и перспективы развития этнической политики в Российской Федерации.

Данное пособие предназначено для студентов и аспирантов специальностей гуманитарного цикла. Учебное пособие может быть рекомендовано преподавателям средней школы, специалистам, работающим в системе государственного и муниципального управления.

Издание второе, исправленное.

---

Насильственная ассимиляция связывается с целенаправленной политикой государства на поглощение, уменьшение функциональной роли других этносов. В реальной жизни бывает, однако, трудно провести линию размежевания между естественной и насильственной ассимиляциями.

Однако со временем все разновидности ассимиляционной концепции доказали свою ограниченность. Во-первых, даже в демократических государствах ассимиляция не носила сугубо добровольного характера и была плодом, в той или иной мере, целенаправленных усилий властей, что дает основания современным либеральным мыслителям оценивать подобную политику как насильственную – «культурный империализм в отношении других этнических групп» [1, с. 79]. Во-вторых, ассимиляция далеко не всегда приводила к желаемому результату, и зачастую локальные культуры или культуры мигрантских сообществ, которые, казалось бы, слились с доминирующим большинством той или иной страны, вновь воспроизводились в некоторых случаях как оппозиция его неизбежного давления.

Однако уже со второй половины XX в. культурная ассимиляция стала все более негативно восприниматься вначале элитарными слоями, а затем и западным общественным мнением, которое тогда не умело отличить насильственную ассимиляцию от добровольной гражданской интеграции. Кроме того, интеграция тогда была еще непоследовательной и неполной, например, в США она ограничивалась расовой сегрегацией. Эти ограничения должны были быть сняты, однако вместо совершенствования интеграционной политики ее просто отбросили. Такое часто бывало в истории.

Такая позиция нашла свое выражение и в документах международных организаций, например, в Программе развития ООН (UNDP). В ее докладе 2004 г., посвященном культурным компонентам развития человечества, отмечается: «Если XX век что-то и доказал, так это то, что попытки ликвидировать или просто вытеснить культурные группы вызывают их упорное сопротивление. Признание же существования культурной самобытности, наоборот, приводит к разрядке постоянной напряженности» [2]. Так или иначе, в современном мире большинство развитых государств и немалая часть развивающихся стран отказалась от концепции культурной ассимиляции. Пожалуй, лишь Франция проводит уникальную этническую политику «культурного централизма» в противоположность политике культурного федерализма или культурного многообразия в других странах ЕС и США. Там не признается существование этнических общностей: есть только граждане и в этом смысле все они – французы. Поэтому Франция – единственная из стран ЕС, не подписавшая Рамочную конвенцию Совета Европы «О защите национальных меньшинств», как, впрочем, и другие международные документы по этой проблеме.

В большинстве демократических стран на смену доктрине культурной ассимиляции пришла идея и практика поощрения культурного многообразия, получившая название мультикулътурализм.

Мультикультурализм до сих пор является одним из наиболее расплывчатых терминов политического лексикона, означающим лишь то, что в него вкладывает каждый говорящий. Защитники мультикультурализма рассматривают его как характеристику современного общества, представленного многообразием культур, и как сугубо культурологический принцип, заключающийся в том, что люди разной этничности, религии, расы должны научиться жить бок о бок друг с другом, не отказываясь от своего культурного своеобразия, должны жить в рамках единого государства.

Пожалуй, раньше других – в 1950 г. – она нашла косвенное отражение в Конституции Индии, где была сделана попытка соединения норм западной демократии с признанием культурного многообразия страны. Однако первой страной, в которой в 1971 г. доктрина мультикультурализма была провозглашена официально, стала Канада. Изначально принципы мультикультурализма в Канаде были ориентированы на собственные северные народности и вечно угрожающий отделением Квебек. Возможно, это и сохранило франкофонскую провинцию в составе Канады – ей предоставили достаточную свободу, чтобы желание остаться в федерации перевесило готовность выйти из нее. Впоследствии – с ростом иммигрантского потока – принцип поддержки культурного многообразия был распространен и на прибывающих в страну. Кроме того, мультикультурализм помог смягчить поляризацию канадского общества и по этнорелигиозному принципу.

Вслед за Канадой в 1973 г. такую же политику стала проводить Австралия, чтобы уйти от расистского образа «белой страны». Красочное представление с участием австралийских аборигенов на открытии Олимпийских игр в Сиднее стало новой визитной карточкой многокультурной Австралии. В 1975 г. ее примеру последовала Швеция. Постепенно в той или иной форме мультикультурализм вошел в политическую практику Великобритании и ряда других стран Запада, а с начала 1980-х гг. его принципы вошли в политическую практику большинства стран Запада и стали нормой, своего рода кредо для международных организаций.

Данная концепция широко представлена в политической практике США, поощряющей мультикультурное образование. Кроме того, базовая для Америки доктрина «политической корректности» (political correctness) провозглашает, что эта страна «выступает за большую терпимость к человеческому многообразию [1, с. 78].

Почти четыре десятилетия наблюдения за последствиями внедрения в жизнь этой политической доктрины дают основания для вывода о том, что она, решая одни проблемы, например, обеспечивая привыкание людей к неизбежному и растущему в современном мире культурному разнообразию, порождает другие, усиливая межобщинный раскол общества и провоцируя межгрупповые конфликты.

Во многих странах мира возникли замкнутые моноэтнические, монорелигиозные или монорасовые кварталы и учебные заведения. В студенческих столовых возникают столы «только для черных». Появляются «азиатские» общежития или дискотеки для «цветных», вход в которые «белым» практически заказан. В 2002 г. имам небольшого французского города Рубо посчитал недопустимым въезд в этот населенный пункт Мартины Обри, известнейшей политической персоны – мэра города Лилля, бывшего министра труда, впоследствии лидера Социалистической партии и кандидата в президенты Франции. Имам назвал свой городок «мусульманской территорией», на которую распространяется «харам», т. е. запрет для посещения женщины-христианки. Это пример часто встречающейся и парадоксальной ситуации – мультикультурализм на уровне страны оборачивается жесткой сегрегацией на локальном уровне.

Такие же превращения происходят и с иными ценностями, которые в 1970-е гг. лежали в основе самой идеи мультикультурализма. Эта политика, по замыслу ее архитекторов, должна была защищать гуманизм, свободу культурного самовыражения и демократию.

В замкнутых исламских кварталах Берлина, Лондона или Парижа молодежь имеет значительно меньшие возможности социализации и адаптации, чем их сверстники, живущие вне добровольных гетто. Уже поэтому невольники общин заведомо не конкурентоспособны на общем уровне страны. К началу 2000-х гг. в Берлине лишь каждый двенадцатый турецкий школьник сдавал экзамены за полный курс средней школы, тогда как из числа немецких школьников такие экзамены сдавал каждый третий выпускник. Понятно, что и безработица затрагивает молодых турок в значительно большей степени, чем немцев. В 2006 г. 47 % турчанок в возрасте до 25 лет и 23 % молодых турок являлись безработными и жили за счет социальных пособий. При этом сама возможность получения пособий почти без ограничений по времени не стимулирует иммигрантов к интеграции в принимающее сообщество. Более того, социологические исследования показывают, что турецкая молодежь в Германии демонстрирует меньшее стремление к интеграции, чем турки старшего поколения.

Оказалось же, что на практике появление замкнутых поселений и кварталов ведет к возникновению в них альтернативных управленческих институтов, блокирующих деятельность избранных органов власти на уровне города и страны. В таких условиях практически неосуществима защита прав человека.

Например, молодые турчанки или пакистанки, привезенные в качестве жен для жителей турецких кварталов Берлина или пакистанских кварталов Лондона, оказываются менее свободными и защищенными, чем на родине. Там от чрезмерного произвола мужа, свекра или свекрови их могла защитить родня. В европейских же городах этих молодых женщин зачастую не спасают ни родственники, ни закон.

В ряде исламских стран женщины становились не только членами парламента, судьями, министрами, но и главами правительств (Беназир Бхутто в Пакистане, Тансу Чиллер в Турции). А в исламских кварталах европейских городов турецкую, арабскую или пакистанскую женщину могут убить за любое неподчинение в семье мужчине, за подозрение в супружеской неверности, за ненадетый платок. Правда, и в Германии турчанка Айгель Озкан стала министром земельного правительства Нижняя Саксония (апрель 2010 г.). Однако этот пример не является характерным. Айгель Озкан представляет только небольшую часть иммигрантов, которая сумела вырваться из локальной общины и индивидуально интегрироваться в немецкое гражданское сообщество.