Лев Регельсон - Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.

• Название: Трагедия Русской церкви. 1917–1953 гг.
• Автор: Лев Регельсон
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-227-07496-6

Лев Львович Регельсон – фигура в некотором смысле легендарная вот в каком отношении. Его книга «Трагедия Русской церкви», впервые вышедшая в середине 70-х годов XX века, долго оставалась главным источником знаний всех православных в России об их собственной истории в 20–30-е годы. Книга «Трагедия Русской церкви» охватывает период как раз с революции и до конца Второй мировой войны, когда Русская православная церковь была приближена к сталинскому престолу.

---

Позицию эту полностью подтверждает Священный синод Православной российской церкви (по своему составу вполне «монархический») в своем обращении к церковному народу от 9 марта 1917 г.:

«Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути… Враг еще стоит на нашей земле, и славной нашей армии предстоят в ближайшем будущем великие усилия… Ради счастья Родины оставьте в это великое историческое время всякие распри и несогласия, объединитесь в братской любви на благо Родины».

В числе подписавших обращение были: митрополит Киевский Владимир, архиепископ Новгородский Арсений и два будущих патриарха – Тихон и Сергий. В последние дни перед отречением государя, когда все колебалось на чаше весов, церковная власть могла своим огромным в то время авторитетом попытаться оказать решающее влияние на исход событий. Однако Синод отнесся резко отрицательно к предложению обер-прокурора Раева обратиться к православному народу с монархическим воззванием. Не было также направлено никакого призыва или обращения к Николаю II и Михаилу с просьбой или требованием соблюдать свои обязанности помазанника, как они всегда понимались Церковью. Все это свидетельствует о том, что и церковное руководство разделяло мысль о необходимости нового народного волеизъявления о форме государственного устройства.

Конечно, от Временного правительства Церковь не могла ожидать для себя ничего хорошего. Острые конфликты представителей духовенства с политическими партиями развернулись еще в период III и IV Государственных дум, а после постановления Временного правительства о передаче церковно-приходских школ в ведение Министерства просвещения конфликт перешел в открытую конфронтацию.

Тем не менее со стороны Синода или начавшего действовать с 15 августа 1917 г. Всероссийского церковно-поместного собора не было никаких проявлений гражданской нелояльности по отношению к Временному правительству. Провозгласив невмешательство Церкви в политическую борьбу, Поместный собор остался верен этому принципу, не оказав никакой поддержки генералу Корнилову, явно этой поддержки искавшему, в его попытке, по договоренности с Керенским и Савинковым, установить, совместно с ними, военную диктатуру. Собор не выразил никакого протеста и против государственного переворота, совершенного Керенским, который обвинил Корнилова в заговоре и провозгласил Российскую Республику с передачей полноты власти Совету пяти, узурпируя тем самым исключительное право Учредительного собрания на выбор формы правления. Никак не отреагировал Поместный собор на сообщение о захвате власти Военно-революционным комитетом 25 октября 1917 г., провозгласившего своей целью пресечь узурпацию власти Керенским и обеспечить беспрепятственные выборы и созыв Учредительного собрания.

Именно так это событие выглядело в глазах большинства населения, тем более что новое правительство, выполняя свое обещание, немедленно начало подготовку к выборам. Какого-либо «ведомственного» интереса в созыве Учредительного собрания Церковь преследовать не могла, поскольку было заранее ясно, что оно будет целиком состоять из представителей партий, негативно настроенных к Церкви. Политической партии, отстаивающей интересы Церкви, в России не было вообще, и такую партию Церковь никогда не пыталась создать – политический клерикализм, столь характерный для Европы, был всегда глубоко чужд Русской церкви. Хотя духовенства в IV Думе было много, никакой особой партии оно собой не представляло. Не преследуя свои особые интересы, не вмешиваясь в борьбу партий и претендентов на власть, Церковь тем не менее призвала верующих активно участвовать в предстоящих выборах в Учредительное собрание. При этом проводилась параллель с эпохой Смутного времени начала XVII в., когда Земский собор восстановил начала русской государственности.

«Великое дело предлежит народу православному, – возвещалось в послании Поместного собора от 4 октября 1917 г. – Уже не в первый раз в нашей истории рушится храмина государственного его бытия, а Родину нашу постигает гибельная смута. И опять, как три века назад, призывается Русь разумом всенародным скрепить правовые устои, возродить пошатнувшуюся мощь, твердыми законами оградить свободу и порядок в земле нашей… Непримиримостью партий и сословным раздором не созидается мощь государства, не врачуются раны от тяжелой войны и всегубительного раздора… Пусть победит наш народ обуревающий его дух нечестия и ненависти, и тогда дружным усилием совершит он государственный труд свой… Но без любви, смирения, кротости, всуе приступим к великому делу».

Безропотно встретил Поместный собор и очередной государственный переворот – разгон Учредительного собрания в ночь с 5 на 6 января 1918 г. В сознании Церкви это, очевидно, означало, что период безвластия и смутного времени затягивается. Можно ли было ожидать от Церкви, чтобы она поверила в прочность и окончательность революционного захвата власти коалицией большевиков и левых эсеров? Как могли в это верить церковные деятели, если в это не верили сами лидеры господствующих партий? В газете «Известия ВЦИК» того времени можно было прочесть ликующие передовицы с такими, например, заявлениями:

«Мы уже продержались дольше, чем Парижская коммуна, история нас не забудет!»

Возникает вопрос: как могло сочетаться в церковном сознании относительное безразличие к форме правления с глубокой озабоченностью судьбами России? Здесь, по-видимому, сказалось традиционное представление православной политической мысли о том, что духовно-нравственное «качество» государственной власти определяется прежде всего личностями ее конкретных носителей, тогда как формальная структура власти является чем-то вторичным. Этим можно объяснить кажущееся несоответствие между заявлениями о неучастии Церкви в политике и таким, например, постановлением Собора (от 2 декабря 1917 г.):

«Глава Российского государства, министр исповеданий и министр народного просвещения и товарищи их должны быть православными».

В том же постановлении провозглашалось, что Православная российская церковь «занимает в Российском государстве первенствующее среди других исповеданий публично-правовое положение, подобающее ей, как величайшей святыне огромного большинства населения и как великой исторической силе, созидавшей Российское государство».

Церковные деятели в то время совершенно не могли себе представить, чтобы «поголовно верующий» народ мог допустить над собой государственную власть, нравственно не опирающуюся на православие и Церковь. Так, в послании патриарха Тихона Совету народных комиссаров от 13/26 октября 1918 г. говорилось:

«Не наше дело судить о земной власти, всякая власть, от Бога допущенная, привлекла бы на себя наше благословение, если бы она воистину явилась «Божиим слугой» на благо подчиненных и была «страшная не для добрых дел, а для злых» (Рим., XIII: 34). Ныне же к вам, употребляющим власть на преследование ближних, истребление невинных, простираем мы наше слово увещевания…»

Употребление здесь условной формы «если бы» указывает на то, что данная власть в качестве таковой патриархом религиозно не признается. Называя большевиков не носителями государственной власти, но лишь «употребляющими власть», патриарх ясно дает понять, что речь идет о случайных людях, мятежниках, своего рода «внутренних интервентах».

Должны были пройти годы, прежде чем новая власть добилась окончательной победы и поддержки большинства народа. Какое бы справедливое нравственное негодование ни вызвали методы, которыми она этого добилась, приходилось признать реальность народного волеизъявления. В ходе гражданской войны, захватившей большинство населения, народ, в конечном счете, «проголосовал» за большевиков. После этого уже нельзя было утверждать, что власть большевиков – это лишь «внутренняя оккупация» России группой заговорщиков, опирающейся на инородческие и иноверческие элементы. Приходилось признать, что в самом русском народе произошел глубинный раскол, в ходе которого одна часть народа одержала верх над другой. С церковной точки зрения, победила не лучшая часть, но не считаться с этим фактом было уже невозможно. Именно большевики сумели откликнуться на какие-то глубинные (пусть отчасти и греховные) стремления народного большинства и поэтому получили его признание, поддержку кровью.

С позиций веры необходимо было признать, что Всемогущий Бог, устрояющий судьбы народов в соответствии с их свободной волей (без такой свободы вообще не было бы человека и не было бы истории), дал возможность («попустил») одержать победу такой власти, которая сумела выявить и реализовать эти глубинные стремления преобладающей части народа – преобладающей даже не численно, но в смысле энергии и силы своих стремлений. Изменение, в историческом масштабе, характера власти могло происходить лишь по мере изменения самих этих глубинных народных устремлений. Но это уже было не делом политической или военной борьбы, но делом долгого, мирного, терпеливого церковного служения, делом накопления нового духовного и нравственного опыта свободными человеческими личностями, из которых состоит народ.