Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

• Название: Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия
• Автор: Нелли Карпухина-Лабузная
• Жанр: Русское современное
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9500356-4-7

Почти не выдуманные истории из моего многолетнего адвокатского опыта сложились в эти рассказы. Кто-то узнает в них себя, кто-то ужаснётся чудесам нашего правосудия, а кто-то улыбнётся, увидев, какая бывает любовь. Миллионеры и дворники, серийные убийцы и невинные жертвы, любовь и власть, страдания и счастье простых русских людей – все это и многое другое вы найдете в правдивых рассказах о людях нашей страны.

---

Живы были еще и старожилы, местные комсомольцы и хетагуровки, то бабьё, что по зову ни разу не жившей на ДВ командирши Хетагуровой поехало на дальние берега холодного моря искать себе заработок, да и судьбу. Замуж там выходили мгновенно, только что не с поезда в загсы скакали, так как очередь на девиц у застоялых мужиков была агромадной. И не смотрели на красоты девичьи, длинные косы у избранницы или нет. Тут и перманент дешевенький местной «прости господи» сходил за парижскую этуаль.

На нашем заводишке доживала старость местная знаменитость, Полина Ивановна Зильберберг, которая сама мне рассказывала, как до войны она девчонкой с местною ребятней носила в колонию, что была на месте моего дома, то землянику, то бруснику, а то чуть не простую траву. Политические голодали так, что около лагеря ни одной травинки на метр или два не было: как руки дотягивались, было выедено. Да, люди ели траву, с тех пор там пошло в обычай название «подножный корм». Юмор у политических был всегда на высотах необозримых.

Говорила бесстрашная Зильберберг, что если бы охрана поймала кого из ребят, лагерь для малолетних преступников всегда стоял наготове принять постояльцев лет так на десять «без права переписки».

Немногие выжившие ада лагерей оставались жить тут же в холодном дыму чадивших заводов и фабрик. Путь на Большую Землю был надолго заказан, а здесь пообвыкшись, можно было худо-бедно хоть как то прожить.

Оседали и уголовники, особенно те, что за украденный колосок получали по десять лет каторги. Им домой ехать было зазорно, деревня по ту сторону Урала не воспринимала сидельцев, как своих, города им были чужды. Вот и оставались на Дальнем Востоке. Работать привыкли, житьишко давали. Так чего и не жить?

Природа зачаровывала. Необозримые дали тайги, редкие поселения (съездить в гости за 300 километров было запросто, это и расстоянием-то не считали) принимали люд за своих. Так вот и множился Дальний Восток, впитывая в себя и людскую элиту, и те же отбросы советской цивилизации: ну какая же цивилизация без мусора?

Наш герой отсидел много позже, уже в 60-х миновавшего столетия, но менталитет народа не изменился. Каков ты человек, таковым тебя и примут в народе.

А потому и замуж выходить за зэка было не страшно, абы человек хорошим был, а не его статья, так как юридической эквилибристке умных статей никто и не верил: грозная 58-я за измену Родине на поверку оказывалась чтением есенинского «Шаганэ ты моя, Шаганэ» или анекдотом про партию.

А мужичок наш сидел за убийство: пришёл как-то вечером в дом, наработавшись смену, а там родненькая женушка на кроватушке с посторонним красавцем не азбуку Морзе изучает или разрешённые к тому времени есенинские строки декламирует, а вовсе даже наоборот, не до стихов им было или морзянки. Ну, и порешил наш отважный того мужичка, что без спросу и ведома женой его пользовался, как своей.

Его посадили, жена развелась, двое парнишек в детдоме страдали (матушка родненькая после суда и о них беспокоиться перестала). В колонии Комсомольска за ударный труд его перевели на каторжный труд, то есть к нам, на завод, где он и встретил свою вторую супругу. Ну ту, что ко мне приходила.

Обросли скарбьём да жилищем: землянки-бараки, что после зэков пооставались, народ приспособил под комнатушки, абы было тепло. Парнишек обоих, его сыновей, наша красавица привезла из детдома, прикипела к ним сердцем, как к родной кровинке. Сама родить не могла, от тяжёлого труда что-то там с маткой было неверно. Так вот и жили, пока муж её не избил.

В этот же день пришел ко мне и сам герой этой новеллы: красивый мужик лет сорока, спокойный-спокойный. Вот именно такие тихони спокойные терпят, терпят, ещё раз потерпят. Потом – раз! И в тюрьму лет на десять. Поведал он мне, за что жёнку избил. Оказалось, за дело.

Его-то в семью отпускали только по выходным: лагерь есть лагерь! а жёнка его сыновей поднимала, борщи им варила да бельишко стирала.

Старший из пацанов, было ему лет так тринадцать, залез в чью-то хату, и штось у когось своровал. Люди, что от воровства того потерпели, не стали носиться по милициям та прокурорам, а пришли в субботу к отцу, где вся правда голой своей прямотой и указала, как сейчас бы сказали, на недостатки семейного воспитания.

Ну, папаша, по совместительству муж «нефертити», и выдал и сыну, и матери (мачехой её обзывать даже самая злая из сплетниц прав не имела) так, что ей два ребра поломал, парнишку же чуть не убил. Лейтмотивом расправы было одно: я сам вот сижу и никак не хочу, чтоб сыновья мои тоже сидели.

Мужик-то был прав, что тут расскажешь! А всё равно за побои жене отвечать бы пришлось, срок намотали бы снова и много.

Что я могла, желторотый юрист, ему насоветовать? Он и ушёл восвояси.

А наутро прискакала его родная женушка: как бы заявление-то из милиции назад забрать?

На моё невинное «так он же вас чуть не убил», она мне ответила фразой, которую я помню навек: «так ведь не убил же!».

А вы знаете крепче любовь?

Кстати, он всё-таки сел. Не за семейную жизнь претерпел, а чисто по глупости. Дали немного, всего года три. Просто прибавили срок отбывания. Он всё так же работал у нас на заводе, правда, в бригаде другой. А срок получил, так как боролся за правду. Методы применил, какие ему были привычны. Суть дела в том, что бригаду его обделили премией и зарплатой. Мастерица из вольных так постаралась. Уж и не знаю за что она взъелась на эту бригаду. Может, причиной чистая зависть к пригожему бригадиру: чего он живёт с уродкой, когда такая красавица рядом? Уж и не знаю. Короче, взъелась бабёнка, и точка. Премию не дала, в зарплате урезала. И чисто так сделала, не придёрешься. Выкопала замшелую инструкцию, что зекам премии не положены. Это – раз. Придралась, что полностью смену они не отработали, как положено. Потому и зарплату урезала. Это два. И плевать ей на то, что за ними, то есть зэков бригадой, раньше приехала машина колонии. А им что? За не прибытие в зону срок самим себе пришивать, или раньше с работы уйти? А мастер та, чисто по советским законам, была права.

И что сделал мужик? А принародно ей показал то, чем некоторые мужики сильно гордятся. То есть обнажил перед ней своё, и чисто своё достоинство, чисто мужское, и, так сказать, как потом выражалась судья, «в приподнятом положении». Да еще и матами (а куда же без них, без родименьких) ей объяснил, что не получит она от него то, чего так сильно просила. Так хоть пусть посмотрит на это красивое зрелище.

Та посмотрела. И заявление подала.

И дали срок мужику, «хулиганку» пришили, дескать, с особым цинизмом действовал бригадир. Процесс был открытым, тогда так любили. Народ собрался со всех смен. Сидели на стульях, сидели на окнах, сидели прям на полу. Мастерица плакала и даже рыдала. Ей сочувствовал прокурор. И больше никто. Даже судья и народные заседатели, мужички истинно из народа. Наверное, потому и дали ему срок минимальный.

Ну, а жена подсудимого бригадира? Кричала, что будет ждать, что вместе срок отсидят. И ждала. И парней поднимала.

Помните, я говорила, что истории подлинные? Так вот, лет этак через много, к нам в Крым приехала работать судьей та самая, что приговор выносила. Меня, она, конечно, не помнила. А чего ей помнить юристочку, которая что-то там лепетала в ответ на мучения прокурора. А прокурор изгалялся по полной: чего, дескать, завод иск гражданский к хулигану не подаёт? Не дорабатываете, товарищ юрист, зарплату зря получаете. За меня заступилась всё та же судья. Сказала, подавать иск или нет, решает директор. Так при чём здесь юрист, человек подневольный? Прокурор и отстал. От меня. Но не от директора. А директор хороший был человек. Он как тогда решил: чего иск подавать? Платить всё равно будет жёнушка-нефертити. Получается, от двоих пацанов кусок отрывать? Негоже так, не по совести. Вот по совести директор и поступил. Мало того, что иск не стал подавать. Так ещё вызвал меня и начальника сметно-договорного. Ну, того отдела, который зарплату считает, нормы труда выдаёт. И урезал с нашей подачи премию той мастерице. А за что? Я уже и не помню. Но строго так по закону. Для того и юрист на заводе, чтобы по закону всем поступать. Так он ответил на вопли той мастерицы.

Мастерица от директора примчалась ко мне. Миловидная тётка, тогда мне старухой она показалась. А было ей лет тридцать пять. А мне едва двадцать стукнуло. Я училась тогда то ли на третьем, то ли на четвёртом курсе. Тогда это было возможно, и даже приветствовалось: работать и одновременно учиться. Так вот. Тётка орёт, меня достаёт. Дескать, жалобу прокурору будет писать. Я ей тычу законом под нос. Потом со злости, каюсь, прибавила: «вы все личные вопросы имеете право решать только вне рабочего времени. Вам что, прогул записать»? Во как, сама от себя такого не ожидала. Тётка хлопнула дверью.

Возвращаюсь к судье. Та ситуацию, оказывается, крепко запомнила. Было ей жаль мужика, красивого, рослого и порядочного. А ещё она терпеть не могла того прокурора, который в суде выступал. Потому и меня от него защитила невольно. И срок дала минимальный тому бригадиру, и от дела ничего не поимела, хотя чуть не с детства бриллианты любила.