Анонимный автор - Житие преподобного Паисия Святогорца

• Название: Житие преподобного Паисия Святогорца
• Автор: Анонимный автор
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-9907764-9-4

Житие преподобного Паисия Святогорца (1924–1994), афонского монаха, известного всему миру и торжественно причисленного к лику святых в 2015 году, переносит читателя в атмосферу духовного подвига, пламенного устремления к Богу и самоотверженной любви к ближнему, которые были характерны для святого Паисия с раннего детства и до самой его преподобнической кончины.

Немало встречается на страницах жития сверхъестественных событий и чудес, но основное внимание в книге уделено именно человеческим усилиям старца Паисия: его непоколебимому упованию на Бога и Матерь Божию, его молитвенным трудам, его смиренному служению ближним, его терпению в скорбях и тяжёлых болезнях. С любовью и тщательностью описанные детали жития преподобного делают его близким и родным читателю, вдохновляя разумно подражать подвигам святого.

Книга предназначена всем интересующимся Православием и монашеством.

2-е издание.

---

Подвижнический путь в общежитии

Жизнь отца Аверкия всегда строилась по священной святоотеческой формуле: «Даждь кровь и приими дух».[133] Пламя божественной ревности, пылавшее в нём с детских лет, в монастыре разгоралось сильнее и сильнее. Этот огонь побуждал отца Аверкия с большим осознанием того, что он делает, продолжать подвизаться по своему личному аскетическому уставу, тремя основными составляющими которого были пост, бдение и молитва.

Спал он по два-три часа в сутки. Но и для столь короткого отдыха ложился не на койку, а на цементный пол кельи. «В армии мы спали на снегу, – думал отец Аверкий. – Сюда я пришёл для жизни монашеской. Правда, в келье нет снега, чтобы на нём поспать. Зато здесь есть цементный пол!» Когда отец Аверкий заболел, он взял благословение и перешёл в другую келью, пол которой был покрыт необожжёнными глиняными кирпичами. Сравнивая потом цементный пол с кирпичным, преподобный старец говорил: «Надо признать, что кирпичи относятся к человеку более гуманно».

Монастырь Эсфигмен построен прямо на берегу, и часто морские волны били прямо в фундамент монастыря. От сильной сырости грибок и плесень чуть ли не гроздьями свисали со стен братских келий. Поэтому зимой отец Аверкий ставил в своей келье некое подобие палатки из толстого шерстяного одеяла и для недолгого сна залезал внутрь. Вместо подушки у него был пенёк с углублением, чтобы не скользила голова. «С 1953 года вместо подушки я подкладываю пенёк, – рассказывал преподобный впоследствии. – И знаете, сколько понадобилось пеньков, чтобы сделать из пенька – человека?»

Подвизался он и в отношении пищи. Вне трапезы никогда ничего не ел. В постные дни, когда в монастыре всего одна трапеза (в три часа пополудни), игумен благословлял братию при необходимости подкрепляться в кельях каким-нибудь сухарём. Но отец Аверкий никогда не ел в келье ничего до общей трапезы. Да и на трапезе он из общей кастрюли накладывал себе в миску совсем чуть-чуть. А если еда была уже разложена по тарелкам, он до начала трапезы откладывал в чистую миску большую часть, притворяясь, что не может съесть такую «огромную» порцию. Когда ему казалось, что пища выглядит вкусной, он добавлял себе в миску воды, чтобы «разбавить вкусноту». Всё это отец Аверкий старался делать так, чтобы никто из слабых здоровьем братьев не заметил его воздержания, не стал ему подражать и не заболел. Однако игумен, зная о его подвиге, часто помогал ему, назначая чтецом во время трапезы. После того, как вся братия ела и уходила, отец Аверкий мог поесть один, сколько считал нужным, или даже не есть вообще. Так, однажды он полностью воздерживался от пищи в течении пятнадцати дней. После такого воздержания у него на несколько дней пропал голос.

Когда наступил следующий Великий пост после болезни отца Аверкия, у него снова начала идти горлом кровь. Тогда игумен дал ему благословение взять в келью небольшой примус и после службы заваривать и пить шалфеевый чай. Примус отцу Аверкию удалось найти с огромным трудом. Во время этих поисков он убедился, что ни у кого из братии примуса в келье не было. Заварив пару-тройку раз шалфей в консервной банке, отец Аверкий вернул примус на монастырский склад, а банку выкинул. «Ни у одного из отцов такой роскоши нет, – подумал он. – Что же, я буду разрушать порядки общежития?»

В ту святую Четыредесятницу отец Аверкий совсем не принимал в расчёт своё здоровье. Он «натянул тетиву»[134] своей аскезы с такой силой, что она звенела от напряжения и готова была лопнуть. Он был настолько истощён, что, когда поднимался в гору за древесиной, у него подкашивались ноги и он падал на землю. Отец Аверкий просил Бога помочь ему встать, чтобы никто из мирян, увидев его, не начал смеяться: «Погляди, что эти монахи вытворяют! Так перепостились, что аж на землю валятся». Аскеза отца Аверкия переживалась им как ежедневный мученический подвиг. Но Бог подавал ему укрепление. В ночь на четверг перед Лазаревой субботой он, как обычно, стоял в келье и молился. Внезапно его осиял некий Свет. Сердце его преисполнилось сладостью и божественным радованием. Глаза превратились в два изобильных источника слёз. Сладкий плач этот продолжался около получаса. Впервые в жизни отец Аверкий пережил посещение Божественной благодати в столь сильной мере. Это посещение благодати, эти божественные полчаса укрепили отца Аверкия настолько, что питали его духовно около десяти лет, пока в Синайской пустыне преподобный, как сам он потом рассказывал, не получил «иной опыт, в продолжение предыдущего».

В Эсфигменском монастыре преподобный отец впервые познакомился и с великим тайноводцем безмолвнической жизни, преподобным аввой Исааком Сирином. А произошло это так: его и ещё нескольких отцов послали на монастырский кона́к[135] в Карие́с для каких-то работ. После работы отец Аверкий зашёл в одну из бакалейных лавок, чтобы купить селёдку. Бакалейщик завернул селёдку в лист, вырванный из журнала «Святогорская библиотека». Вернувшись на конак, отец Аверкий стал разворачивать рыбу, и взгляд его упал на промасленный листок с журнальным текстом. Это был отрывок из «Слов» преподобного Исаака Сирина.[136] Отец Аверкий высушил листок на солнце и прочитал. Как сам он потом рассказывал, прочитанное «сразило его наповал». Потом он читал и перечитывал этот небольшой текст в течение целого года. Спросив у отцов, кто такой святой Исаак, он узнал, что в монастырской библиотеке есть книга с творениями преподобного аввы. Но когда отец Арсений подошёл к библиотекарю, тот не дал ему авву Исаака. В те годы в монастыре Эсфигмен для того, чтобы решить, можно или нельзя давать «Аскетические творения» преподобного Исаака новоначальному монаху, должен был собраться Духовный собор. И обычно решение Собора по такому вопросу было отрицательным. Игумен и соборные старцы боялись, что, читая преподобного Исаака, новоначальный может впасть в прелесть и, не будучи к тому готовым, возжелать пустынного жития. Хотя, как писал об этом позже сам преподобный Паисий, «авва Исаак не советует ученикам начальной школы поступать сразу в университет, и не только начальной – средней тоже».[137]

Уход из монастыря

Бескомпромиссно живя в общежительном монастыре, отец Аверкий желал «получить высшее монашеское образование» и поступить в «университет пустыни». Не следует забывать, что в первый же день своего прихода в обитель он открыл своё желание игумену, и тот согласился принять его в Эсфигмен, пока он духовно не оперится и не сможет на собственных крылах перелететь к блаженной пустыннической жизни. Как добрый послушник, отец Аверкий не переживал, что желание его откладывается. Он никуда не торопился, понимая, что десница Божия поместила его в общежительный монастырь как в школу духовного мужества и опыта. Здесь он подвизался, духом горя, Господу работая, скорби терпя.[138] Планов он никаких не строил, а давал Господу возможность включить его в Свой Божественный план и был готов оказать Ему послушание.

И вот однажды произошёл случай, который послужил поводом для его ухода из Эсфигмена. Отца Аверкия назначили старшим над бригадой рабочих, которым поручили снести часть старого здания на монастырской пристани. Рабочие трудились спустя рукава и говорили, что будут сносить лишь малую часть от того, что должны были. Отец Аверкий сказал об этом соборным старцам, и те велели заставить рабочих сделать всё как положено. Отец Аверкий вернулся на пристань, но рабочие заартачились. «Да я тебе в сороковой раз повторяю, что мы вообще леса только вот досюда установили!..» – крикнул один из них и в сердцах стукнул кулаком по стене полуразрушенного здания. От удара в стене возникла дыра, и, ко всеобщему изумлению, оттуда посыпались золотые монеты. Рабочий начал лихорадочно распихивать их по своим карманам. «Видишь, как вышло? – сказал ему отец Аверкий. – Если бы ты был человек послушный, то я бы ушёл в столярку и не стоял у вас над душой. Может, весь клад тебе бы и достался. А сейчас оставляй всё как есть, и пойдём к игумену».

Когда игумен узнал о происшествии, он велел произвести розыск и попытаться узнать, кому принадлежит золото. Узнав об этом, некоторые из отцов стали возмущаться и говорить, что надо без шума и розысков забрать всё найденное золото в монастырь. Отца Аверкия эти отцы тоже пытались склонить на свою сторону. Но он был с ними не согласен. Это происшествие его чрезвычайно расстроило, а также стало поводом для того, что тлевший в нём уголёк желания пустыннической жизни вспыхнул вдруг сильным пламенем. Ничто уже не могло его удержать. Он пошёл к игумену и попросил благословения немедленно уйти из монастыря. «От меня-то благословение есть, – сказал игумен. – Но сначала соберём Духовный собор. Как на Соборе решат, так оно и будет». – «Геронда! – взмолился отец Аверкий. – Все соборные старцы хотят, чтобы я остался! Кто из них даст мне благословение уйти? Хватит мне и того, что вы меня благословляете».