Татьяна Вирта - Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

• Название: Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции
• Автор: Татьяна Вирта
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-103829-8

Автору этой книги посчастливилось общаться и дружить с выдающимися писателями и учеными, чьи таланты составили славу ХХ века.

Многостраничные дневниковые записи и зарисовки позволили Татьяне Вирте сохранить живой облик этих людей и связанных с ними событий. Перед читателем открывается удивительный мир учёных-физиков, где блистали талантами необыкновенно яркие личности, сыгравшие уникальную роль в новейшей истории.

---

Мы уезжали в Ташкент с последним эшелоном, увозившим писателей с семьями в тыл, это было 16 октября 1941 г. Ехали около двух недель, нас задерживали на всех станциях, полустанках, а не то и в чистом поле, пропуская вперед составы, переправлявшие на Урал заводы и фабрики. Вскоре у нас начались сильнейшие проблемы с водой и продуктами. От голода нас спасал мой отец. В звании майора он был назначен комендантом эшелона и всеми правдами и неправдами добывал для нас пропитание, выскакивая на остановках из поезда и потрясая какими-то мандатами. Это была лишь прелюдия к тому, что ожидало нас в эвакуации. Все по-разному пережили это тяжелое время. Но в чужом краю невзгоды, неустроенность, недоедание и прочие беды никого не обошли стороной.

После Победы мы вернулись домой не по годам повзрослевшими. Некоторые семьи понесли невосполнимые потери. В семье Чуковских в 1942 году погиб на фронте средний из детей Корнея Ивановича – Борис, и его сын Женя остался сиротой. Корней Иванович и Марья Борисовна, к счастью, его усыновили и стали ему невероятно преданными родителями. Мои подруги – Светлана и Джоя Афиногеновы потеряли отца, – Александр Николаевич Афиногенов погиб при бомбежке в здании ЦК партии в Москве в октябре 1941 года. У моего друга Пети и его брата Илюши Петровых в 1942 году при перелете через линию фронта на военном самолете, попавшем под обстрел, разбился отец.

Но и тем, кто остался в живых, выпало на долю перенести столько испытаний, что их с лихвой хватило бы на несколько поколений людей, если бы в мире существовала хоть какая-то справедливость.

Наше детство невозвратно прошло, мы входили в пору юности, еще не зная, что нас ждет впереди.

Совсем недавно я была серьезной девочкой с двумя косичками и усердно занималась своим самообразованием. В школе я училась неважно и ни по каким предметам, кроме литературы и естествознания, особенных успехов не имела. Зато с одинаковым рвением изучала «Историю искусства» П.Гнедича и «Жизнь животных» А.Брема, поначалу не вполне осознав, что с генетикой не поспоришь, – литературные способности, полученные в наследство от отца, хотя и сильно ослабленные, жаждали реализации, и часто становились «линией жизни» писательских детей. Но до этого было еще далеко.

С некоторых пор у меня появились новые увлечения, – танцы, наряды. Я вертелась перед зеркалом, готовясь к вечеру, и невероятно переживала свои успехи и неудачи. На дачах у нас крутили без устали патефоны, пластинки, записанные на рентгеновских снимках, шипели, игла соскакивала с борозды, но хриплый голос Утесова или грассирование Вертинского проникали нам в душу, пробуждало неясные мечты о чем-то прекрасном и неизведанном. Предчувствие любви витало в воздухе, но пока это было лишь ожидание того, что должно было прийти и наполнить собой нашу жизнь.

С Люшей нас объединяла в те послевоенные годы неустанная забота о наших младших братьях. Это были бедовые ребята, и уследить за ними было не так-то просто. Ее двоюродный брат Женя, 1939 года рождения, и мой брат Андрюша, 1944 года рождения, постоянно изобретали такие забавы, которые могли закончиться для них весьма печально. В поисках экстремальных видов спорта они постоянно устраивали сумасшедшие гонки на велосипедах, проносясь над канавами и буераками то положив ноги на руль, то подняв руки вверх. Процветало и еще одно соревнование, – привязав толстую веревку к высокой ветке, раскачаться на ней с немыслимой силой, после чего спрыгнуть вниз на максимально далекое расстояние. И вот один из них со всего маху рухнул в какую-то яму. Мы с Люшей бросаемся к нему.

– Эй, там! Ты живой?

– Да все нормально!

У-ф-ф! Кажется, пронесло!

Биологические опыты моего брата Андрюши не вредили хотя бы его здоровью. А вот Люшин двоюродный брат Женя имел пристрастие к пиротехнике и только по счастливой случайности однажды чуть было не ослеп и не поджег свою дачу. Петарда, изготовленная Женей, вырвалась у него из рук и, залетев в кусты, с шипением там взорвалась. Мы все были просто в шоке. Ну, что можно было поделать с этим неугомонным мальчишкой?!

Они же были у нас и главными ветеринарами. С нашими домашними животными вечно что-нибудь приключалось. То чья-то кошка повредит себе лапу. То пес притащится домой с изодранными в клочья боками. Что поделаешь, если соперник оказался сильнее?! Любовь требует жертв. Самое интересное, что собаки и кошки терпеливо переносили обработку ран, прижигание йодом и накладывание на лапу самодельной лангетки. Животные гораздо умнее, чем мы о них думаем.

Ну, а какая морока была с выпавшими из гнезда птенцами – не закинешь обратно в гнездо, кошка мгновенно придушит, а взять трепещущего, едва оперившегося птенца домой – это значит поминутно закладывать корм в ненасытную желтую глотку. Иногда этих птенцов удавалось выходить, и они, оперившись, вылетали на волю из открытого окна террасы. Вспорхнул – и улетел без всякой благодарности, и лишь оставив на память о себе на подоконнике несколько белых пятен.

Для меня переделкинская идиллия кончилась катастрофой.

Сознаю, что предаваться суеверию смешно и глупо. Все это антинаучная галиматья, и с этим надо бороться.

Но однажды вечером я в ванной уронила на кафельный пол маленькое зеркальце, и оно разбилось вдребезги. А утром мой папа объявил моей маме, что уходит из семьи, поскольку полюбил другую женщину и намерен на ней жениться.

Вскоре в Литфонд посыпались заявления о том, что казенная дача используется не по назначению и что сам писатель там не появляется. Моя мама без всяких пререканий с Литфондом в срочном порядке распродала имущество, – библиотеку, мебель, посуду, утварь и освободила дачу. Какие-то дрязги, судебная волокита и тому подобное – все это было для нее непереносимо, и она предпочитала в одночасье лишиться всего, но избавить себя от неизбежных унижений. Слава Богу, никто не отнимал у нас московскую квартиру в писательском доме в Лаврушинском переулке, но оторваться от дачи, на которой мы прожили двадцать лет, было очень тяжело. Прощай, мой сад! Прощай, цветник! Прощайте, вековые сосны! Над кем теперь вы будете шуметь?

Хотя в паспорте, в графе: « место рождения» у меня и значится город Кострома, но что я могла запомнить о ней, когда меня увезли оттуда годовалым ребенком. Для меня «малой Родиной» было Переделкино, и тоска по нему давила на сердце долгие годы.

И вот я вступила во взрослую жизнь.

Продолжение следует

Современники оставили свидетельства о том, что Гумилев, к примеру, считал счастливое детство необходимым для формирования поэта. Возможно, так оно и есть. Счастливое детство, надо полагать, закладывает в мировоззрение личности основы гуманизма, предполагает признание общечеловеческих ценностей превыше всего. Прививает любовь к природе, чуткое отношение к животному миру и пр. Ну, а как быть с бойцовскими качествами, стойкостью характера и закаленной волей? Не всегда же под тебя, что называется, будут подкладывать мягкую солому! Иной раз судьба внезапным ударом из-за угла так оглоушит, что еле устоишь на ногах.

Без отца наша жизнь резко изменилась. Всевозможные неприятности посыпались на нас как из рога изобилия, будто бы только сейчас узнали наш адрес. У моего младшего братишки Андрюши на нервной почве после ухода отца открылась бронхиальная астма. Смотреть на эти припадки безудержного кашля, которые душили ребенка, было непереносимо. Началось бегство знакомых, друзей и товарищей с тонущего корабля, – после того, как про папу в газете «Комсомольская правда» был напечатан злобный фельетон, кое- кто из самых близких благоразумно рассудил, что нечего общаться с семьей опального писателя и скрылся с глаз долой подальше от греха. Мы с мамой старались относиться ко всему происходящему философски, отшучивались и иронизировали по этому поводу, – правда, не всегда удачно. И только бабушка вытирала слезы украдкой.

В то время я заканчивала пятый курс филфака МГУ, а точнее, славянское отделение, где изучала сербскохорватский язык и литературу народов Югославии, как тогда называлась эта страна. Преподавателем у нас был Илья Ильич Толстой, родной внук Л.Н.Толстого, недавно вернувшийся из эмиграции в Югославию, где он пробыл около четверти века. Илья Ильич читал нам блестящие лекции и проводил семинарские занятия по языку, готовя из нас специалистов, которые срочно потребовались после замирения с «кровавой кликой Тито-Ранковича», как по мановению волшебной палочки преобразившейся в наших друзей и братьев наших родных. Выпускники уникального курса Ильи Ильича Толстого должны были познакомить советского читателя с произведениями сербских, хорватских, словенских, македонских и черногорских писателей. Но мне еще только предстояло сделать свой окончательный выбор.

Художественным переводом я начала заниматься на втором курсе Университета. Погружаться в текст оригинала, искать и не сразу находить единственное нужное слово, стараться уловить интонацию подлинника и передать ее в своем изложении на русском языке – все это казалось мне настолько увлекательной задачей, что я часами просиживала за машинкой и, если что-нибудь получалось, испытывала настоящее счастье.