Татьяна Вирта - Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции

• Название: Физики и лирики: истории из жизни ученых и творческой интеллигенции
• Автор: Татьяна Вирта
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-17-103829-8

Автору этой книги посчастливилось общаться и дружить с выдающимися писателями и учеными, чьи таланты составили славу ХХ века.

Многостраничные дневниковые записи и зарисовки позволили Татьяне Вирте сохранить живой облик этих людей и связанных с ними событий. Перед читателем открывается удивительный мир учёных-физиков, где блистали талантами необыкновенно яркие личности, сыгравшие уникальную роль в новейшей истории.

---

– Даня, ну что вы такое себе вообразили!? Давайте с вами дружить! Говорить, например, о поэзии! Вы, к моему великому изумлению, так прекрасно ее знаете и даже декламируете своим бархатным баритоном. Я поражена! Ведь вы, кажется, физик, или как там называется эта ваша наука?!

– Нет! – решительно отвергал ее предложение «этот юнец». – Мне ваша дружба не нужна. Я не собираюсь с вами дружить. Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж.

– Что, что! – заливалась Туся своим мелодичным переливчатым смехом и пожимала женственными округлыми плечиками. – Нет, надо же, каков нахал! Ни мало ни много, как выходить за него замуж! Что за блажь пришла ему в голову! И что он, собственно, собой представляет? Вчерашний студент! Начинающий критик или, как там это называется, физик!

Но оказалось, что некоторые «вчерашние студенты» умеют добиваться своего. Их роман был прерван войной. Но именно война соединила их навек. Софья Дмитриевна, – в официальной обстановке редакции мне пришлось расстаться с детской «тетей Тусей» и отныне обращаться к ней по имени и отчеству, – рассказывала мне, как это все произошло.

Рядовой ополченец Д.Данин был возведен в чин сержанта (до капитана было еще служить и служить!) и на несколько дней получил увольнительную с фронта. Он ринулся в тыл, на Урал, где «Туся» была в эвакуации. Ехал на чем попало, без еды и без сна. И вот, наконец, «эта улица» и вот, наконец, «этот дом». Он позвонил, а может быть, постучал в ее дверь. Она открывает. На пороге перед ней стоит этот самый бывший «юнец», говоря словами поэта, худой, обритый, но живой, в военной форме, вырвавшийся из пекла войны и два дня потративший на дорогу из своего семидневного отпуска. Они бросились друг другу в объятия!

Как обо всем этом потрясающе написано у Давида Самойлова, употребившего в своих стихах те же пушкинские слова:

А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.
Да, это я на белом свете,
Худой, обритый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю —
Как это было, как совпало —
Война, беда и наша юность.
И все это в меня запало
И лишь потом во мне очнулось…

В конце пятидесятых – начале шестидесятых годов, когда мы с моим мужем так часто навещали их в тесной до неправдоподобия квартирке на Малой Дмитровке, они были очень счастливы. Они по-настоящему любили друг друга. Данин считал, что у них есть к тому же особый «оберег», – ведь он «Д.С.», а она «С. Д.», ну и живут, соответственно, на «Малой Дмитровке». Все это предвещало им вечные «любовь да совет», но заработано было это счастье нелегкой ценой. Совсем недавно на их долю выпали испытания, которые могли сломать их судьбу и унести любовь. Однако Софья Дмитриевна, эта маленькая, полная прелести, избалованная обожанием своего мужа женщина, проявила поразительную стойкость и силу характера. После окончания войны, незадолго до смерти вождя разразилась кампания против «злостных космополитов», и Д.С.Данин был провозглашен лидером «антипартийной и антинародной формалистической критики в области поэзии». На страницах газеты «Правда» с невероятным сладострастием производилась расшифровка псевдонимов и обнародование скрывавшихся под ними еврейских фамилий. Ага, попались! Не уйти вам от народного гнева! – этот хор подхватили все СМИ в столице и провинции. Имя Данина, с непременным указанием в скобках истинной его фамилии, полоскалось во множестве газет и журналов и вскоре принесло ему всесоюзную известность. Вот уж действительно, невозможно угадать, с какой стороны тебя настигнет слава! Ясно одно, – никакие Сталинские премии не могли обеспечить Данину такой пиар, выражаясь современным языком, как это шельмование всеми уважаемых литераторов.

Данину надо было срочно исчезнуть из Москвы. Трудоустроиться в столице было для него нереально. И он принимает решение уйти в поход с поисковой группой геологов. В Москве он отсутствовал, если не ошибаюсь, года два.

Все это время С.Д.Разумовская продолжала работать в журнале «Знамя». Вадим Михайлович Кожевников, к его чести, оказался выше всеобщего антисемитского психоза и оставил ее на своем месте. Однако атмосфера вокруг нее была не из самых приятных. Можно себе представить, как относились некоторые особо бдительные сотрудники журнала к этой беззащитной женщине в «сороковые-роковые», пока ее муж, «разоблаченный проводник чуждых нам взглядов, космополит и эстет», находился в добровольном изгнании! Спустя много лет после смерти Сталина, когда, казалось бы, страсти должны были утихнуть, ревнители метода «социалистического реализма» все еще клокотали от ненависти ко всему, что выходило за его рамки и хотя бы отдаленно отдавало свободой творческого воображения. Известно одно высказывание П.Л. Капицы: «Чтобы быть счастливым, человек должен воображать себя свободным» – эти слова приводит Д.Данин в своих заметках об ученых.

(«Нестрого как попало», изд. Э.П.Казанджан, М. 2013.) А вот этого и не могли простить писателям истинные патриоты.

19 декабря 1960 года в редакции журнала «Знамя» собирается редколлегия, чтобы обсудить роман В. Гроссмана «Жизнь и судьба», предложенный автором для печати. Софья Дмитриевна, раздобыв всеми правдами и неправдами справку о болезни, отсиживалась дома, как в осажденной крепости. Редколлегия проходила под стенограмму и сохранилась по сей день. В своем выступлении перед открытием дискуссии главный редактор «Знамени» В.М.Кожевников не пощадил В. Гроссмана и наметил основные тезисы обвинений, которые ему предъявлялись. Выступление Главного изобиловало такими формулировками, как:

«Грубые политические ошибки, враждебная направленность этого произведения…», «редколлегия считает, что роман В. Гроссмана… является злостной критикой социалистической системы с правооппортунистических позиций, совпадающих в ряде мест романа с антисоветской пропагандой реакционных идеологов капиталистического мира…», «многие куски романа были бы с удовольствием использованы против нас и «Голосом Америки», и «Свободной Европой». Ему (видимо, автору, – Т.В.) следует как можно дальше спрятать этот роман от посторонних глаз, принять меры к тому, чтобы он не ходил по рукам».

Какая уж после этого вступления может быть дискуссия! Последовали пламенные речи В. Катинова, А. Кривицкого, В.Сучкова, в которых они наперебой соревновались в подборе самых низкопробных эпитетов, адресованных «враждебным нашему строю писателям». Попутно с В.Гроссманом ими был также сурово обличен Б.Пастернак с его романом «Мастер и Маргарита». Цитировать полностью речи выступавших было бы оскорбительным для памяти писателей, которые составили гордость и славу нашей литературы.

Кстати говоря, «по рукам» оба эти романа, разумеется, ходили, ну, а с мест, где проходили бурные собрания трудовых коллективов, раздавались дружные вопли: «я не читал, но скажу!»

В шестидесятые годы Д.С.Данин снова начал печататься. В критику после «космополитической кампании» он больше никогда не возвращался. И стал писать про физиков. (Ох, уж эти физики! – мой муж, Ю.М.Каган, тоже физик, и об этих «физиках» я еще скажу.)

Но, между прочим, я так и не определила для себя, кем все-таки был этот выдающийся эрудит и «эстет», как для пущей острастки назвали Даниила Семеновича яростные борцы за чистоту наших рядов в литературе. Превратился ли он из физиков в лирики, или, наоборот, из лириков в физики? Во всяком случае, уже потом, когда он стал знаменитым автором книг о великих физиках современности, Данин оставался лириком в полном смысле этого слова. Никогда не забыть, как он читал стихи! Особенно Б.Пастернака. Сколько бы лет с тех пор ни кануло в вечность со всеми нашими переживаниями, тревогами и радостями, а все равно в ушах звучат неповторимые интонации, с которыми Даниил Семенович декламировал немного нараспев:

Снег идет, снег идет,
Снег идет, густой- густой.
В ногу с ним, стопами теми,
В том же темпе, с ленью той
Или с той же быстротой,
Может быть, проходит время?!

Мы с моим мужем ходили к Даниным в гости, как на праздник. Я непременно тщательно наряжалась, т.к. «эстет» Данин всегда не без пристрастия оглядывал меня, что было очень приятно. И непременно брала с собой туфли. А это еще зачем? А это потому, что Данин к тому же любил танцевать, и я знала заранее, – чуть только мы появимся в дверях, Данин поставит какую-нибудь пластинку, из самых наших любимых. И мы будем с ним танцевать. К сожалению, Софья Дмитриевна не танцевала, так что мой муж Юра за компанию с ней поневоле тоже становился наблюдателем.

Хозяйство в их доме вела верная «тетя Глаша», и она всегда оставляла нам что-нибудь на ужин. Ну, а после небольшого застолья с непременными двумя-тремя рюмками водки мы с Софьей Дмитриевной усаживались у нее на диванчик и настраивались слушать Данина, – мы всегда его просили почитать нам стихи, и он с готовностью соглашался. В то время я еще не научилась пить и не могла даже пригубить чего-нибудь спиртного, но голова у меня и без спиртного кружилась, – от счастья. Это были незабываемые вечера.