Евгений Макеев - Автобиографическая сюита. Нелёгкое чтиво для развлечения, адресованное моим дочерям

• Название: Автобиографическая сюита. Нелёгкое чтиво для развлечения, адресованное моим дочерям
• Автор: Евгений Макеев
• Жанр: Русское современное

В последовательность собственных биографических событий, представленных легко и иронично, вплетены краткие занимательные истории, связанные с родными, близкими, знакомыми и случайными людьми.

---

В сравнении с Женькой я был довольно пухлым малым. И друг мой любовно и по-дружески регулярно пытался прилепить ко мне прозвище «пельмень». Но я сопротивлялся, и оно не прилипало. При таком счастливом взаимопонимании мы имели право в том числе и на ироничное отношение друг к другу и нередко этим правом пользовались.

Некоторое время спустя после нашего с Женькой знакомства во дворе стал появляться и Борька. Поначалу он был ниже меня. Такой крепкий, молчаливый, наблюдательный и осторожный. Ну, вот совсем не такой, как мы. Сначала он к нам присматривался издалека, потом постепенно начал подходить поближе. Это его и погубило. Потому что сразу получил от меня в глаз зелёной колючкой репья. И, надо сказать, преудачно, то есть эффективно, хотя и нечаянно. Выбежавшая на крик и шум тётя Шура, Борькина мама, отвела сына в поликлинику, где ему из глаза извлекли крючковатую иголку колючки. Крещение состоялось.

Вопреки ожидаемой реакции Борька стал чаще появляться среди нас. Но стал ещё осторожнее и недоверчивее относиться к нашим забавам. Когда мы с Женькой сигали в сугроб с пятиметрового склада, Борька ни в какую не соглашался следовать за нами. Только наблюдал снизу, чем это закончится. Может, здесь играла роль наследственность, а, может быть, рефлексия на опасность, которая всегда в лице старшего брата подстерегала его дома. Не знаю, это мои домыслы. Но осторожным и наблюдательным он так и остался на всю жизнь, не считая всевозможных приключений в состоянии подпития, которых у нас в отрочестве было предостаточно. Доверял Борька больше Женьке, чем мне. Не эпизод ли с колючкой сыграл здесь свою роль? На все мои заявления он всегда реагировал одинаково. «Да, Жень?» – обращался он к Женьке за подтверждением состоятельности моих придумок. Женька не подводил и всегда утвердительно кивал чёрной кучерявой головой. Сказывалось, видимо, ещё и то, что по-соседски Борька испытывал к Женьке более родственные чувства. Это при условии, что я не допускаю возможности каких-либо претензий к качествам собственной личности. А на самом деле – кто его (меня) знает?

Квартиры наши были на первом этаже напротив и представляли из себя симметричные копии. Жителей в коммуналке моих друзей было намного больше. В комнате, соответствующей Аннушкиной, жили Борька, старший брат Юрка и родители – тётя Шура с дядей Петей. В маленькой комнате напротив – Женька с родителями, тётей Любой и дядей Юрой. В большой комнате проживали Женькина бабушка Валя с дочерью Лариской. В ванной обитал Женькин дед Лёня. В связи с этим ванная комната была для других жителей недоступна. Почему-то никто этим положением вещей не возмущался. Народ посещал баню по выходным, а душ, наверное, мог принимать в конце рабочего дня по месту службы. Утром все по очереди умывались в умывальнике на кухне. Нет проблем.

Женькиного деда обиталище было для нас местом постоянных паломничеств. Окон, естественно, там не было. Вернее, окно под потолком между ванной комнатой и туалетом было замуровано. Можно было включать подслеповатую лампочку, но нам и в темноте было хорошо. Нередко, расположившись на топчане, устроенном поверх ванной, мы смотрели мультфильмы по фильмоскопу, направленному на белёную стену. «Приключения Буратино» и всё такое. Запах дешёвого крепкого табака и убогая обстановка дедовой хижины добавляли таинственности сказкам на цветных плёнках. А телевизоров тогда ещё не было.

Плотный мир коммуналок был полон веселья, разборок, сплетен и совместных застолий. Помню, собранные в мягком ковре спорыша, что покрывал весь наш двор, шампиньоны мы отнесли тёте Любе. Она и приготовила нам их на обед. У меня потом болел живот. Остальным – хоть бы «хны».

Квартиры, прямо как в Аннушкиной Финляндии, были открытыми до самой ночи. Мы свободно перемещались из одной в другую, хлопая дверями. Как-то придумали себе страшилку. В деревянный забор детского сада прямо напротив нашего подъезда была вставлена заплата из двух белёных известью досок. В сумерках опускающейся ночи они начинали таинственно светиться под лунным светом, представляясь нам восставшими из гробов мертвецами или длинными клыками Бабы-Яги. И мы, перебегая из одной квартиры в другую, бросали взгляды в сторону детсадовского забора, и в ужасе толкаясь, ломились в открытые двери какой-нибудь из квартир.

Мы подрастали. Борькина семья улучшила жилищные условия – получила две комнаты в другой коммуналке, в другом доме, в двух кварталах от нашего. На пятом этаже углового (на пересечении улиц Эйхе и Первомайской) четырёхэтажного монументального дома «сталинской» постройки. На самом углу отдельным павильоном

над крышей была выстроена отдельная квартира. Позже, когда мы опять стали одной компанией, Женька по этому поводу пытался дать Борьке прозвище «карлсон». А пока мы на время потеряли Борьку из вида. Правда, он иногда появлялся в наших местах с чуждой нам хулиганской компанией. Чувствовалось – попал под другое влияние. При таких встречах сразу начинались разборки между «старшими» наших команд. Это была такая игра всерьёз – ребята с разных улиц обязательно враждовали. Это ещё больше разобщало нас с Борькой. Когда оказались вместе в школе, все – в разных по возрасту классах, то, конечно, виделись. Но поговорить было практически не о чем.

И вот в один прекрасный летний день, несколько лет спустя, когда мы из мелкоты

превратились в уже подростков, во дворе нашем объявился опять Борька. В клёшах и с переносным маленьким катушечным магнитофоном, кажется, «Романтика», в руках. Магнитофон заливался советской эстрадой. У меня такой игрушки не было. У нас дома была стереофоническая радиола «Минск» на высоких четырёх ногах. Позже я усовершенствовал этот аппарат – соорудил выносные колонки, чтобы увеличить стереобазу, и, в конце концов, разобрал её на запчасти. А пока слушал пластинки Мулермана, Королёва, Ободзинского и Пьехи и треки из индийских фильмов на гибких голубых пластинках из журнала «Кругозор». На этой теме я с Борькой сошёлся заново и навсегда (об этом ниже). А с Женькой мы продолжали играть в войнушку и милицию, засиживались в песочнице, моделируя танковые сражения, по самые старшие классы школы. Ну и втроём, конечно, выпивали, покуривали и резались в карты.

Глава 8. Гитара

В то время, как мы с Борькой начали увлекаться современной модной музыкой, я уже потихоньку интересовался гитарой. Интерес к инструменту пришёл сразу с нескольких сторон. Во-первых, брат мой двоюродный Вовка, сын маминой старшей сестры, будучи тогда уже томским студентом, тренькал всякие студенческие песнюшки типа про Исаакия святого – «Там, где Крюков канал…». И я, пересекаясь с ним в Тайге, с горящими глазами внимал его нехитрому музицированию. Брал в руки его простенькую гитару, пробовал извлекать звуки. Там, в квартире тёти Маруси, меня привлекали только две вещи: охотничье ружьё Прокопа Фомича в чулане и Вовкина гитара на стене над комодом. Ну ещё, если до конца быть честным, и подшивка журнала «Крокодил».

Во-вторых, к нам в подъезд на второй этаж поселился Вадька с мамой. Он был года на три-четыре старше нас. Сначала больно расстрелял нас из самострела на резинке-«лапше» гнутыми из алюминиевой проволоки пульками. А у нас на вооружении тогда были самострелы с прищепками и резинками «от трусов», стрелявших незрелой зелёной ранеткой, и первый бой мы проиграли. Но с этими детскими забавами Вадик скоро завязал и увлёкся музыкой. Дома у него появилась шестиструнная ленинградская «банка», которую он иногда давал мне унести домой на пару часов. Вадик ещё и пробовал петь, чтобы побороть заикание. Как-то болтались по Маяковского. Вадя зашёл в библиотеку, а мы с Женькой пристроились около на лавочке. Через какое-то время он вышел с книжками.

– Что за книжки? – спросил Женька.

– Хорошие ка-ка-к-книжечки, – ответил Вадька.

– Ка-ка-книжечки, – едва успел передразнить его Женька, как тут же перелетел вверх ногами через лавочку, получив в лоб.

Шутя-любя, конечно, приложился Вадька. А Женька долго потом вспоминал со смехом эту мизансцену.

Ещё у Вадика был мопед «Рига-7», с которым мы возились в сарае. А бабки «стучали» нашим родителям, что мы там водку пьём. На этом мопеде мы вдвоём уходили от ментовской погони через дворы и помойки. И во время езды по бездорожью я прилично отбивал себе задницу о бензобак, на котором только и было место для пассажира.

Но вернёмся к музыке. Вадик учился в музыкальной школе игре на баяне. Но почему-то заболел бас-гитарой. Сколотил ансамбль из сверстников. И тогда, наверное, как водится – по остаточному принципу «а кто у нас будет играть на басу?», начал серьёзно самостоятельно осваивать этот инструмент. Сначала арендовал у кого-то полуаккустику «Jolana Alexis Super 2», потом, после школы работая на заводе, накопил денег, съездил в Москву и привёз болгарскую «скрипку» «Орфей». Почти как у Маккартни, только тёмно-красную, с чёрным окаймлением дек и обечайки и головкой грифа, загнутой крюком вперёд. Я, конечно, частенько пропадал у Вадика в комнате, впитывая, как губка, около-музыкальный трёп и азы владения инструментом.