Кэтрин Хайд - Мое чужое сердце

• Название: Мое чужое сердце
• Автор: Кэтрин Хайд
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2017
• ISBN: 978-5-699-94721-8

Виде девятнадцать лет, и она серьезно больна. Каждый из нас, засыпая, знает, что впереди новый день. Вида всю свою недолгую жизнь никогда не была уверена, что очередной день наступит. Ее единственный шанс на спасение – не чудо-таблетка, а новое сердце. Но цена за выздоровление слишком велика: Вида будет жить, только если умрет кто-то другой.

Девушка получает столь долгожданный подарок, но рада ли она ему? Вида не знает, как ей быть дальше, как использовать драгоценную возможность начать все заново. Теперь ей предстоит то, чего она не умеет и к чему никогда не готовилась, – жить.

---

Обратите внимание, я говорю так, будто сам никоим образом не несу за это ответственность. Но я обязан донести правду, а она такова: если б я захотел остаться безымянным, чтобы Абигейл никогда не узнала, как со мной связаться, то смог бы. По сути, анонимность – стандартная практика в донорских договорах. Донорская программа побудила ее написать мне. Но там просто так адресов не дают. Дальнейшему контакту способствовал я. Потом, в тот момент, когда указанный контакт принял мое предложение, я пошел на попятный и стал ощущать, будто мне навязываются.

И все же – я в больнице, готовый к драме.

Почему? Трудно сказать. Но я догадываюсь.

Полагаю, хотелось видеть в этом одну из тех душещипательных историй в вечерних новостях. Жизнь прорастает из смерти, и даже самая жуткая трагедия способна обернуться чудом. И вот она, эта осчастливленная молодая особа, лежит на больничной койке, дышит. Живая! Живое доказательство.

Какая награда для погибшей женщины и ее ввергнутого в горе семейства!

Стоя тогда в голом больничном коридоре, я, верите ли, начинал прозревать, что впереди мне уготовано нечто большее, чем простая встреча. Это будет что-то серьезное.

Может быть, как раз поэтому-то мне и было важно найти Абигейл. Она была мне партнером в самоотречении, и я нуждался в ней. Возможно, с ее помощью я сумел бы отыскать свой путь.

Я даже спросил дежурную сестру на этаже, где лежала Вида, но, насколько той было известно, мамаша отправилась домой.

У меня было два варианта. Вернуться позже. Как будто на поездку в больницу не ушел целый недельный запас моих и без того скудных сил. Или заставить себя войти в палату к девушке одному, непредставленному.

По-видимому, был еще и третий вариант: забыть об этой сомнительной идее. Признать, что я наткнулся на красный свет, возможно, и поделом.

Только такой вариант я отмел, уже пройдя душой точку невозврата в этой истории с Видой.

Решил, что в первый раз увидеться с нею один на один как-то предпочтительнее. Не будет никого, кто мог бы наблюдать со стороны, кто заметил бы, что я заявился с неким намерением, эдаким смутным ожиданием выгоды. Особенно, если такое ожидание окажется ошибочным. Если я сяду в лужу.

Я простоял перед дверью до того долго, что подошли две медсестры и недоуменно на меня уставились. У одной из них застрял вопрос в поднятых бровках. Мол, мне непременно что-то надо. Мне и было надо. Только у них вряд ли такое с собой имелось.

Я вошел.

Ждал, что она будет спать, а она устроилась полусидя, опираясь на подушку, и не сводила с меня темных широко раскрытых глаз. Было в них что-то поразительное, что-то необузданное и жгучее. А я-то ожидал увидеть ее по крайней мере слабенькой и наполовину без сознания. Всего-то несколько дней минуло после такой болезненной операции, может, ее пичкают каким-нибудь сильным болеутоляющим? Если так, то с чего ее глаза выглядят так естественно?

Вообразить не мог, что ей девятнадцать лет, хотя из письма ее матери знал, что так оно и есть. Ее можно было принять за старшеклассницу: весит очень мало, хрупкая. Наверное, на грани анорексии, волосы грязновато-белокурые, может быть, и в самом деле грязные, а может, просто так смотрятся. Под глазами темные круги, тело какое-то странно вялое и бездвижное, лишь глаза живут полной жизнью. Один только большой палец правой руки в движении: как заведенный трется и трется по одному месту какого-то маленького овального предмета.

В вырезе больничного халата виднелась верхушка шрама, воспаленного, бугристого, припухшего. От него в желудке началось жжение, тошнота поднялась так, что захотелось сесть.

– Вы тот самый, – произнесла она. – А?

Я даже не подумал спрашивать, как она догадалась. Мне казалось, что это у меня на лице написано, что в палату я вошел с таким выражением, какое могло быть только у одного-единственного человека в мире.

– Да, – ответил я. – Тот самый.

Подойдя поближе, я сел на жесткий пластиковый стул. Помню смутное чувство разочарования. Точно не скажу, что я рассчитывал увидеть. Что бы оно ни было, я этого не увидел. Просто незнакомка, девушка, которую я прежде никогда не встречал.

Она повернула голову, следя за мной пристальным взглядом. То, как оценивающе она рассматривала меня, вызывало ощущение неловкости, а повести себя так же по отношению к ней я себе не позволял. Ни с того ни с сего задумался, куда устремлялся ее пристальный взгляд, когда я был в каком-то другом месте. Все это было из-за чувства, что в мире существую я один, а все остальное воспринималось сном.

– Моя мамуля не шутила в письме, – сказала она. – Тогда, по правде, все решалось, наверное, в несколько дней. Именно столько мне оставалось до смерти. Вы и впрямь получили возможность взглянуть смерти прямо в лицо. Вы знаете?

– Это потому-то вам понадобился утешительный камень? Ведь это утешительный камень у вас в руке? Так?

Она поднесла камень к лампе, словно собиралась изучить его получше. Или позволяла сделать это мне. Или то и другое.

– Идите сюда, – позвала она. – Хочу вам его показать.

Я придвинулся поближе, не очень-то понимая, что пытался увидеть.

– Видите, какой он вот тут гладкий? – Она указала место большим пальцем. Потом взяла камень за края.

Я глянул пристальнее, но не очень понял, увидел или нет. Может быть, и было чуточку глаже. Разница была не очень заметна.

– Я большим пальцем сделала, – сказала она. – Сточила камень.

Я потрогал подушечку ее большого пальца. Хотелось нащупать, увидеть, есть ли мозоль. Убедиться, что сточилось больше. Кто кого на самом деле побеждал.

Неожиданное касание пронзило нас электротоком. Или на самом деле током только меня прошибло. Как узнать про нее? У нее и впрямь на большом пальце была грубая мозоль вроде тех, которые образуются у гитаристов на кончиках пальцев.

– Это с водой схоже, – заметила она. Я понятия не имел, что было за сходство с водой. Я ничего не замечал. – Ведь и не подумаешь, что вода может сточить камень. А она это делает. Просто на это требуется время. Я хочу посмотреть, сумею ли протереть маленькое углубленьице прямо в центре камня. На это, может, немало времени уйдет. Но время у меня есть. Теперь есть.

– Я должен идти, – выговорил я.

– Вы верите в любовь с первого взгляда?

Не колеблясь, я выпалил:

– Нет.

– Нет? Нет?! Вот не думала, что у кого-то хватит цинизма сказать «нет».

Ее большой палец вновь принялся совершать привычные круговые движения по утешительному камню. Полагаю, если кто поставил целью протереть ложбинку в твердом камне, то отвлекаться от этого занятия не стоит.

– Все же остаюсь при своем, – сказал я. – Только это не цинизм. Как раз напротив. Во мне слишком много почтения к любви, чтобы поверить в такое. Я не признаю даже понятие страстной влюбленности. Ее безумную составляющую, я имею в виду. Всем нам уж слишком бы повезло, если б любовь была тем, в чем мы раз – и оказались. Вроде: «Забавная со мной штука сегодня случилась. Шел по улице, споткнулся и в какую-то любовь шмякнулся». В любовь не шмякаешься без ума, к ней восходишь. Тут требуется тяжкая работа. Вот почему я убежден, что нельзя полюбить того, кого не знаешь. Любить и значит знать того, кого любишь.

Тут я остановился, перевел дух. Такое ощущение, словно с похмелья поплыла голова, будто я и не в палате вовсе, так случалось в последние дни. Еще я понял, что наговорил куда больше, чем нужно было.

В последнее время слишком много болтаю. В тех редких случаях, когда рядом есть слушатели. А я болтуном никогда не был.

Все меняется.

– Значит, мне надо вас узнать, – сказала Вида.

Дверь палаты распахнулась, вошла какая-то женщина. Я понял, что это Абигейл, мать Виды. Ошибки быть не могло. Я заранее знал, что так будет.

Я вскочил на ноги, будто меня поймали на преступлении.

Мамаша запрокинула голову, словно вопрошая, наверное, надеялась, что я сам представлюсь, не заставляя ее доходить до такой грубости, чтобы спрашивать.

– Ричард Бейли, – сказал я.

Лицо у нее смягчилось, Абигейл поспешила пересечь палату, она широко раскинула руки и обхватила меня. И не отпускала. Я неловко стоял, не слишком усердствуя с ответными объятиями. Через некоторое время мне удалось просунуть ладонь ей на спину, эдак по-братски похлопать, и она выпустила меня на волю.

Я понял, что все это время не дышал.

Абигейл была маленькой, низенькой, ей приходилось по-журавлиному вертеть шеей, запрокидывать голову, чтобы заглянуть мне в лицо. А я не из великанов. В ее глазах читалось многое и многое предназначалось мне. Мне все это было не нужно, и я отвел взгляд.

– Вы получили мое письмо, – сказала она.

– Да. Спасибо вам за него.

– Я говорила совершенно искренне, мистер Бейли, хочу, чтоб вы знали это. Мы так соболезнуем вашей утрате. Нам бы не хотелось, чтоб вы сочли, будто оттого, что нам она пошла на пользу, мы не сочувствуем вам.