Лана Ланитова - Милкино счастье

• Название: Милкино счастье
• Автор: Лана Ланитова
• Жанр: Эротика

Действие романа происходит в России, в конце 19 века.

Впервые ОН увидел ЕЁ на выпускном экзамене в гимназии. Увидел и вспомнил. Увидел и полюбил. Любовь, страсть, эксперименты с чувственностью. Похоть, попирающая законы морали и здравый смысл. И море нежности друг к другу. Была ли эта встреча первой в их жизни?

Книга изобилует откровенными эротическими и БДСМ сценами, содержит ненормативную лексику. Категорически не рекомендуется юным читателям в возрасте до 18 лет.

---

– Дело в том, что я не кухарка, я училась…

– И что? У нас все горничные грамотные. Ишь, что удумала. На простых обедах господам прислуживаю я, либо камердинер, Федор Давыдович. А на званых вечерах они выписывают официантов и метрдотеля из ресторации князя Верийского.

– Но, как же… Я же немного и по-французски знаю. Может, мне другая какая работа найдется? – робко упорствовала Людмила.

– Другая работа тебе найдется, а как же, – зловеще, прямо в ухо, обдавая нечистым дыханием, прошептала ей Капитолина. – Я бы прямо сейчас нашла тебе другую работу, если бы не прихоть нашего Анатоля. – Вот, прямо в этом голубом платье я бы и отправила тебя на другую работу: ноги в доме терпимости раздвигать. Ты зачем так вырядилась? А? Захотела барина нашего соблазнить? Или графиню разозлить? Смотри у меня. Признавайся, ты дева?

– Да, – дрожащим голосом ответила ей Людмила.

– Сегодня вечером я тебя осмотрю.

– Как это?

– Ноги раздвинешь и покажешь…, что не грешила.

– Но!?

– Не запрягала никого. Такой порядок у нас, – уже спокойнее объяснила Капитолина. – Я должна проверить твою девственность и отсутствие заразы. Ты с посудой дело будешь иметь, а может, и с детьми когда. Сначала я проверю, а после, на неделе, и доктор приедет. Я никогда Илью Петровича, доктора, не гоняю задаром. Ибо, его визиты денег стоят. Потому и осматриваю всех горничных поперед сама. И вот еще что, проверять здесь тебя будут каждые три-четыре месяца. Если начнешь сожительствовать с кем, сразу выгоню. Тут и хозяин не поможет. У нас такой порядок – здесь одни девы работают.

– И даже вы? – глупо поинтересовалась Людмила, дрожа от страха.

– И даже я. Я – дева, хотя мне уже пятьдесят пять, – гордо ответила Капитолина. – Не мной это заведено, однако, порядок есть порядок… Еще покойница, мать Анатоля, сие завела. И графиня тоже поддерживает эти правила. Матушка наша, Руфина Леопольдовна, дама очень строгая. Веры католической. Она одну горничную, прижившую ребенка от бывшего истопника, самолично приказала отвезти в монастырь. Там и рожала та распутница…

– А если я выйду замуж? Я же мужа и детей хочу…

– А вот, как соберешься, так и пойдешь отседа. И рожай тогда кого хочешь, и от кого хочешь. А по мне так, хоть от черта!

Затем строгая Капитолина Ивановна отвела Людмилу на чердак. Там располагалась ее отдельная комнатка. В комнате стояла обшарпанная прогнутая кровать, набитая соломой, умывальник и потрескавшийся комод. В самом верху находилось маленькое чердачное оконце.

– Все горничные у нас живут на чердаке. Эта комната зимой холоднее других. Но Анатолий Александрович распорядился дать тебе именно эту. Да и в той, где живут другие девушки, по-правде говоря, уже нет места. Будет холодно, заткнешь оконце тюфяком. Ничего, не околеешь. Потому, получай белье, два форменных платья, передники, чепцы.

– Ой, да они же большущие, – возразила Людмила, глядя на платья.

– Да, я на себя их когда-то шила, прозапас. С первого жалования начну вычитать с тебя за них. Они дорого мне обошлись. Ткань добротная, крепкая, подъюбник пышный, передник холщовый… Глянь, как отбелен! Воротник на коклюшках вязан. Я бы никогда не отдала тебе эти платья, да не в васильковом же ты тут щеголять будешь? А то, что не по размеру, так невелика беда. А для чего тебе иголка с ниткой? Если большое, то ушьешь. Тебя мать-белошвейка, что с иголкой обращаться не научила?

– Откуда вы знаете про мать? – неприятно поразилась девушка.

– Я все, милая, знаю… Распаковывай пока свои вещи. Сейчас тебе еще сундук принесут и ковш для умывания. Через час спускайся по задней лестнице в подвал, в кухню – обедать.

Как только старшая горничная ушла, Людмила потрогала новое форменное платье. Она встряхнула его. Пахнуло чем-то прелым и кислым. А из рукава вылетела моль. «Господи, сколько лет лежало это гадкое платье? Оно же жутко колючее и воняет!»

Она упала на кровать и обхватила голову: «Я пропала. Про-па-ла… Какие женихи? Какое замужество? Господи, куда я угодила? Если будет совсем невыносимо, я сбегу. Но… Тогда они мне не дадут рекомендации на новое место. Может, Анатолий Александрович даст? Или сразу отпустит меня? Как я о нем забыла? Приказчик говорил, что хозяин добрый…»

Людмила вдруг вспомнила о красивом графе и снова задумалась. Она не поняла, сколько прошло времени. Ей все время казалось, что она попала совсем не в свою жизнь. Что надо встать и выйти из этого запутанного лабиринта. Она просто ошиблась дверью. Ее жизнь – это выпускной бал и кружение вальса, ее жизнь – это цветы, комплименты, красивые платья и усатые офицеры… Ее жизнь… Господи, даже сам граф входил в тот мир, который мстился душе юной красавицы. Но не грязные полы и посуда, не эти лежалые, огромные и колючие платья, ни эта старая карга. Чего она решила у меня проверять? Стыд-то какой. Не может быть, чтобы все это было правдой.

Она знала, что ее жизнь сильно отличалась от жизни тех подруг, с которыми она училась. Тех, чьи родители были много богаче ее бедной матушки. Но мать, не покладая рук, днями и ночами строчила, штопала, вышивала чужое белье и выручала за это какие-то средства. Она экономила на многом, лишь бы ее дочь не выглядела хуже своих одноклассниц. Как ей это удавалось? В силу безоглядной беспечности, присущей лишь молодости, Людмилочка редко задумывалась о том, каких трудов это стоило рано постаревшей и поседевшей матери. Мать делала все, чтобы суровая и грязная действительность не коснулась ее детей и особенно любимой дочери. Она верила в ее светлое, обеспеченное будущее. Людмила заплакала от жалости к себе и своей матери.

«Надо взять себя в руки. Если я сбегу, мама сильно расстроится. Наступил и мой черед, помочь маме. Ладно, поживем-увидим… Как бог даст», – она перекрестилась и поцеловала свой серебряный крестик.

В коридоре раздались шаги. В дверь кто-то стукнул и, не дожидаясь ответа, отворил ее. В комнату заглянула полная рыжая женщина, лет тридцати.

– Спускайся на обед. Капитолина Ивановна зовет.

– Да, спасибо, я сейчас.

Людмила заметалась по комнате. «Господи, а что я надену к обеду? Им же не понравилось это васильковое платье… А эти, тяжелые платья Капитолины? Я в них утону».

Недолго думая, она накинула на плечи темный шерстяной платок, стараясь плотнее упрятать васильковый лиф любимого платья – мать сунула платок в чемодан, на всякий случай, для тепла, и поспешила к выходу. Когда она спускалась вниз по неширокой винтовой лестнице, с заднего двора особняка, то услышала громкий разговор, доносившийся из раскрытого окна второго этажа. Сначала раздался истерический смех, а после последовали быстрые фразы на французском и немецком языках. Говорила женщина. И тон ее голоса был очень взволнован, если не сердит. Приятный мужской баритон что-то ласково возражал, также по-французски. Людмила не разобрала эти обрывочные реплики. Но в голосе мужчины она узнала графа. Теперь точно говорил он. И уже по-русски. «Господи, да это он разговаривает со своей женой, Руфиной».

– Дорогая, ангел мой, зачем ты так кричишь? Тебе, в твоем положении, совсем нельзя волноваться.

– Кричиш-ш-ш? Я вас ненавижу, граф, – злобно ответила ему Руфина.

– Душка, ты просто не в себе…

– Сначала вы пропадаете на целую неделю…

– Господи, Руфина, ну, ты же знаешь, что я ездил в командировку от Земской управы по вопросам сиротского образования, – перебил ее супруг. – К чему все эти подозрения? Это становится невыносимо… Право, цветик мой, пойди, полежи…

– Не есть перебивать меня! – закричала графиня с сильным немецким акцентом. – Я не договорила. Сначала вы пропадаете, бог знает где. А потом приводите в дом какую-то уличную grisette[7].

– Ну, что ты такое говоришь, Руфина? – страдальчески возразил Анатолий Александрович. – Эта девушка чиста и невинна. Она только что закончила гимназические курсы. Я согласовывал ее поступление к нам с Марией Германовной, директрисой гимназии. Голубушка, ты же помнишь Марию Германовну? Я представлял тебе ее на Рождественском балу у князя В-кого… И вот она сама просила пристроить девицу…

– Я не помню всех ваших знакомых! Пока я буду носить очередное ваше дите и рожать его в муках, вы будете забавляться с этой молодой кокоткой! – прокричала она и вдруг зарыдала. И крики ее были похожи на вой сумасшедшей.

– Воды! Федор, воды! – крикнул граф кому-то.

Потом послышалась возня, звон разбитой посуды, глухие удары.

Дальше Людмила не стала слушать, она отпрянула от окна и поспешила вниз, на кухню.

«Господи, боже мой! Что делать? Графиня так ко мне настроена. Что это за дом? Господи, я пропала… Пусть граф лучше отправит меня назад, домой. Зачем такие подозрения? Зачем он предложил мне эту службу?»

Пройдя два узких коридора, она скорее по запаху кислой капусты определила то место, которое называлось кухней.

Перед ней открылось довольно мрачное помещение. Солнечный свет пробивался сюда из полукруглых стрельчатых окошек. Но даже в этот жаркий майский полдень здесь почему-то было зябко и сыро. Пахло не только кислой капустой, но и сажей и чем-то подгоревшим. Людмила чуть не упала, не заметив под ногами пару каменных ступеней, ведущих вниз, в помещение. Пока глаза привыкли к полумраку, она слушала лишь полную тишину и стук деревянных ложек.