Чарльз Брандт - «Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца»

• Название: «Я слышал, ты красишь дома». Исповедь киллера мафии «Ирландца»
• Автор: Чарльз Брандт
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-04-091063-2

«Я слышал, ты красишь дома» – на языке мафии это выражение означает «Я слышал, ты умеешь убивать людей», а под «краской» подразумевается кровь.

Это тот редкий случай, когда боссы мафии признали книгу о себе правдивой – штатный киллер одной из «семей» Фрэнк «Ирландец» Ширан рассказал о своей жизни перед самой смертью. Эти истории, затаив дыхание, слушали опытные прокуроры и агенты ФБР. Впервые преступник такого уровня нарушил омерту – закон молчания.

Хулиганская юность в годы Великой депрессии, первый запах крови во Вторую мировую, случайное попадание в закрытый мир итало-американской мафии, выход из которого дороже входа – когда тебе нужно выбрать между своей жизнью и жизнью лучшего друга. И все это в легендарную эпоху 50-х в США, когда коррумпированный директор профсоюза Джимми Хоффа владел миллиардами и открыто соперничал с братьями Кеннеди, боровшимися против мафии. Почему был убит президент Кеннеди и почему от этого проиграли все? Кто был прототипом Крестного отца в знаменитом фильме? И что заставило заматерелого убийцу Фрэнка «Ирландца» Ширана прийти к искупающей исповеди?

---

Дома он тоже занимался боксом. Если ему казалось, что я в чем-то виноват, он без слов швырял мне боксерские перчатки, но с одним условием – я не мог отвечать на его удары. Отец был лицом неприкосновенным. Ему же дозволялось все – и хуки, и удары в челюсть, одним словом, все. Мне только и оставалось, что уворачиваться от его ударов, пытаться блокировать их. О том, чтобы нанести ответный удар, и думать было нечего – я тут же оказался бы на полу. Только мне и никому больше из нашей семьи он не кидал в наказание за провинность боксерские перчатки. Наш Томас-младший (его назвали в честь отца) никогда не удостаивался такой чести, что бы ни натворил.

C другой стороны, Том особенно и не проказничал. Как, впрочем, и я. Но у меня всегда были бунтарские замашки. Когда я ходил в школу Девы Марии, я был тогда в седьмом классе, то как-то раз положил на радиатор отопления прихваченный с собой из дому лимбурский сыр. Нагреваясь, сыр таял, распространяя весьма характерный запах. Учителя сообщили об этом моему отцу, работавшему в этой же школе дворником. Он нашел сыр, к тому же меня вновь заложил один из учеников. Ну, мой старик пообещал разобраться со мной дома.

Придя домой, я стал дожидаться отца. Когда он пришел, я уже знал, что он бросит мне боксерские перчатки. Первым его вопросом был: «Ну, как ты предпочтешь? Сначала поешь, а потом выволочка? Или наоборот?» – «Сначала поем», – ответил я, понимая, что после выволочки мне будет уже не до еды. Так и вышло.

Я всегда заикался, да и сейчас заикаюсь, в свои 83 года. Если ты заика, у тебя куда больше конфликтов со сверстниками и, разумеется, драк. Те, кто не знал меня, всегда меня передразнивали, но тут же за это и расплачивались.

Но мы тогда дрались не только по поводу, но и без – просто забавы ради. По пятницам устраивали боксерские поединки. Но били с опаской, не перебарщивая. Собственно, и в настоящем боксе всегда так – хочешь научиться боксировать, рассчитывай и на синяки и шишки. Я подумывал, не податься ли мне в боксеры, но я-то хорошо понимал, что из меня Джо Луиса[13] не получится, а если не суждено стать чемпионом, на кой дьявол вообще связываться с боксом. Теперь дети гоняют в футбол, есть даже детская футбольная лига. А нам тогда приходилось самим развлекать себя, по-видимому, кроме футбола, у нас никаких развлечений и не было. Тем лучше для нас – приходилось рассчитывать только на себя, и когда стране потребовались солдаты, они из нас получились. Психологически мы были закалены.

Я окончил 8 классов школы Девы Марии, той самой, где, как я уже говорил, мой родитель перебивался дворником и где мне поэтому приходилось держать ушки на макушке. После этой школы последовала другая, где жилось куда вольготнее. В школе «Дерби хай скул» я попал в 9-й класс. Но надолго там не задержался. Однажды на утренней линейке мы хором пели «Дорогу на Мандалай», а наш директор подпевал и дирижировал. И надо сказать, выламывался как самый настоящий эстрадный кривляка. Ну, я и решил спародировать его. Поскольку я был самым высоким, это было нетрудно заметить.

По окончании линейки он вызвал меня к себе в кабинет. Войдя, я тут же уселся на стул перед ним. Директор был довольно высоким, хотя и весил явно меньше меня. Зайдя мне за спину, он отвесил мне крепенький подзатыльник. Это вышло у него ничуть не хуже, чем у моего отца. «Ах ты, жирный хер!» – вырвалось у меня. Я вскочил и въехал ему кулаком в челюсть. Разумеется, меня тут же выперли из этой школы.

Что ждет меня дома, я знал и понимал. У меня хватило времени на раздумья по этому поводу, но больше всего меня поразило то, что я, мальчишка, одним ударом сломал челюсть взрослому мужику.

Отец, кипя от возмущения, с размаху швырнул мне боксерские перчатки. Я успел поймать их, но тут же швырнул их ему.

– Знаешь что, – сказал тогда ему я. – Пора это все кончать.

Мне уже шел семнадцатый год.

– Я ведь тебе ответить не могу, – добавил я. – Ты мой отец. Но лучше найди-ка себе другого мальчика для битья».

Глава 4. Университет «Маленький Египет»

«А потом я отправился на карнавал. Начало весны в Филадельфии всегда отмечалось прибытием в город карнавальной группы «Риджент». Прибывшие разбивали палатки на 72-й улице ближе к Айлэнд-авеню. В те времена это был пустырь – поля и поля, поросшие травой. С тех пор как индейцы ушли оттуда, ничего не изменилось. А сейчас там вплотную друг к другу здания представительств автомобильных фирм.

Каким бы крупным городом ни считалась Филадельфия, из-за ее близости к Нью-Йорку она терялась. В штате Пенсильвания принят закон о том, чтобы по воскресеньям бары были закрыты. Воскресенье считалось днем, когда люди должны были идти в церковь, а не торчать в барах. И даже позже, если речь заходила о бейсбольных матчах, команды «Филадельфия филлис» и «Филадельфия атлетикс» встречались по воскресеньям в парке Шайб, и играть им позволялось, только пока было светло. Даже свет на стадионах включать не разрешалось. Много игр из-за сумерек отменялось. И в местных газетах ни слова о том, что происходило в Нью-Йорке – ни о сухом законе, ни о перестрелках гангстеров, ничего. Нетрудно понять, чем для жителей нашего города был карнавал.

После того как меня выставили из школы Дерби, я сменил множество работ – засыпал в мешки крупу и всякую всячину в компании «Пенн фрут» или же, в зависимости от погоды, автостопом добирался в Пэксон, где в местном гольфклубе подавал игрокам клюшки. Жил я по-прежнему с родителями. Но чтобы наскрести на квартплату, приходилось вертеться. Наверное, вся эта беготня и определила мой неугомонный характер.

В то время мы были неразлучны с Фрэнсисом Куинном, Янком. Он был на год старше и уже окончил школу. Несколькими годами позже он поступил в колледж, а потом пошел в армию, где получил чин второго лейтенанта[14]. Войну он повидал – участвовал не в одном сражении во время войны в Европе. Но там мы ни разу с ним не встретились. Потом, уже после войны, мы играли в футбольной команде католического клуба «Шэнахэн». Янк был квотербеком[15].

В один погожий вечерок мы с Янком и долларом на двоих, но без постоянной работы отправились в город поглазеть на ярмарку. Нам повезло – мы нашли работу: организаторы ярмарки взяли нас в турне по Новой Англии. Все молодые годы я мечтал вырваться из Филадельфии и поглядеть на мир, а теперь мне представилась такая возможность, да еще и за деньги.

Работал я зазывалой на шоу девушек. В карнавальной группе было две танцовщицы, они исполняли танцевальные номера вроде тех, которые обычно исполнялись в ночных заведениях в 70-е годы. Только вот одежонки на них было побольше – все-таки карнавал, а не заведение. Так что зрителям оставалась масса возможностей для воображения. Этот танцевальный дуэт носил название «Маленький Египет». Та, которая брюнетка, выглядела так, будто только что возникла из волшебной лампы Аладдина, а вторая, блондинка, изображала вышедшую из вод Нила красавицу и была упакована в синие шелка под цвет воды. Танцевали они по очереди, исполняя экзотические танцы в отведенной для шоу палатке. Зазывале приходилось орать во всю глотку, да вдобавок складно, затаскивая желающих, кроме того, за 50 центов я вручал каждому входной билет.

Карнавальное шоу «Риджент» было чистейшей развлекаловкой, как доброе старое шоу Эда Салливана на телевидении. В нем участвовали и акробаты, и жонглеры, были разные соревнования на меткость, в которых можно было выиграть кукол и другие сувениры. Был и оркестр, и исполнители песенок. Но вот азартных игр не было – у большинства гостей гроша лишнего за душой не имелось. Это был пик Великой депрессии. Кто бы там что ни говорил, а окончательно этот спад закончился только с началом войны. А тогда у работяг не было денег на азартные игры. И взять их было не у кого – большинство пробивались временными и разъездными работами, куда семью за собой не потащишь. Так что жили скромненько, но и не хулиганили.

Мы с Янком помогали ставить палатки и расставлять сиденья для публики, а после выступлений снимать палатки и убирать стулья. Если между зрителями вспыхивала драка, нам согласно местным порядкам полагалось убраться подальше, да поскорее. Если дела шли хорошо, если публика нас принимала, если зрителей было много, то мы оставались на одном месте дней на десять. Если нет, то мы снимались с места довольно скоро и уезжали в другое. Мы выступали во многих городках в близлежащих штатах – в Коннектикуте, Вермонте, Нью-Гэмпшире и под Бостоном.

Для переездов использовались видавшие виды грузовики и фургоны, спать приходилось под открытым небом. Это вам не такой известный цирк, как «Ринглинг бразерс», а просто заурядная карнавальная труппа, каких не один десяток. Без претензий. Надо сказать, что и мои вечные скитальцы родители приучили меня не бояться странствий и связанных с ними неудобств.

Платили нам не так много, зато кормили задаром, к тому же еда была сытной, вкусной и обильной. Жаренной на угольях говядины сколько угодно, да еще на свежем воздухе! Конечно, не так вкусно, как мать готовила, но перещеголять ее никому было не под силу. Если случался дождь, спать приходилось под грузовиками. Именно тогда я впервые попробовал самогон. А вообще-то по части выпивки я никогда особо не перебарщивал. До самой войны я был к ней равнодушен. Впервые я по-настоящему напился только в Катанье, на Сицилии. Именно тогда я впервые выпил красного вина, и оно на всю жизнь осталось моим любимым из всего остального спиртного.