Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной

• Название: Мне сказали прийти одной
• Автор: Суад Мехеннет
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2018
• ISBN: 978-5-17-982414-5

На протяжении всей своей жизни Суад Мехеннет, репортер The Washington Post, родившаяся и получившая образование в Германии, должна была балансировать между двумя сторонами ее жизни: мусульманским воспитанием и европейской жизнью. Она всегда пыталась выстроить мост между мусульманской и европейской культурой, пытаясь примирить тех, кто никак не может услышать и понять друг друга.

В книге-мемуарах «Мне сказали прийти одной» Суад Мехеннет, отважная журналистка предлагает вам отправится вместе с ней в опасное путешествие – по ту сторону джихада. Только в этой книге вы прочтете всю правду о радикалах 9/11 в немецких кварталах, вместе с ней отправитесь на границу Турции и Сирии, где не дремлет ИГИЛ, побываете на интервью с людьми из «Аль-Каиды», одними из самых разыскиваемых людей в мире.

Это история, которую вы не скоро забудете.

---

Я позвонила Питеру, который уже был в Багдаде. Он сказал мне не брать много наличных и постараться, насколько это возможно, не выделяться по пути из Иордании.

– По пути от Аммана до Багдада орудуют грабители, – объяснил он.

Об этом я родителям тоже говорить не стала. На следующий день я села на самолет в Иорданию.

Глава 3 Страна, разорванная надвое. Ирак, 2003–2004 года

Вечером, приземлившись в Иордании, я позвонила Ранье. Она заказала машину, чтобы забрать меня из аэропорта и привезти в отель. Уехать мы должны были завтра ранним утром. «Ты должна быть готова к трем часам. Для вас будет безопаснее выехать именно в это время», – сказала Ранья. Если она и нервничала, то голос ее абсолютно не выдавал. Говорила она так, как будто читала руководство по настройке телевизора. Также она сказала, что планы немного изменились: вместо того чтобы ехать в Багдад одна, я поеду в одной машине с корреспондентом «Нью-Йорк таймс». Это вывело меня из равновесия. Как это я могу не выделяться, если в одной машине со мной будет американец, возможно, со светлыми волосами и голубыми глазами? И не просто какой-то там американец, а парень из «Таймс»? «Перестань, дорогая, никакой в этом трагедии нет, – сказала Ранья. – Вы же всего лишь будете делить машину, а не постель». Закончив разговор с ней, я позвонила Питеру Финну в Багдад. «Все в порядке, – сказал он. – Просто пусть парень сядет сзади, а ты садись на переднее сиденье».

В отеле я позвонила родителям, чтобы сообщить им, что добралась благополучно. «Все просто супер», – сказал я им, стараясь, чтобы мой голос звучал обыкновенно. Я собиралась поспать пару часов, потом принять душ и одеться. Когда я давала чаевые официанту, который принес мне круассан и кофе, он никак не мог перестать улыбаться. Позже я поняла, что перепутала обменный курс и дала ему на чай в два раза больше, чем стоил завтрак.

Выяснилось, что другой репортер тоже был молод и тоже нервничал. Когда мы встретились в холле отеля, я сообщила ему, что сяду на переднее сиденье. Ранья также настоятельно советовала сделать именно так, сказав, что это понизит наши шансы быть ограбленными. «Да, конечно, – сказал парень из «Таймс». – Ранья лучше знает».

Мы сели в черный кроссовер. В нем не было ничего особенного – видавшая виды машина, которую иракцы часто использовали, чтобы пересекать границу с Иорданией. Водитель, Мюнтер, был иорданцем палестинского происхождения и по-настоящему мил. Он взял в дорогу маленькие, только что испеченные пиццы, напитки и печенье, но ни у меня, ни у репортера «Таймс» не было особого аппетита.

Путь от Аммана до границы занимал четыре часа. Потом, если все будет в порядке, нам предстояло проехать еще шесть часов до Багдада. Мы с Мюнтером болтали по-арабски. На заднем сиденье мой коллега-репортер слушал музыку. В какой-то момент Мюнтер предложил подключить плеер к стереоколонкам, и машину заполнил тяжелый рок. «Если мы будем это слушать до конца пути, то мне понадобится аспирин, – сказал мне Мюнтер по-арабски. – Скажи ему, что если люди это услышат, то могут подумать, что в машине иностранец».

Я вернула плеер репортеру «Таймс».

– Это вопросы безопасности, – сказала я.

Но он заулыбался.

– Ага-ага, – сказал он, – просто вам не понравилась моя музыка.

Я сказала, что предпочитаю поп-музыку восьмидесятых.

На границе мы видели иорданских солдат, но не иракцев. Я была единственной женщиной, поэтому не могу сказать, пялились ли на меня мужчины из-за моего пола или из-за отвратительных длинных одежд, которые купил папа. Перейдя границу, мы помчались через пустыню по гладкой пустой дороге. Инфраструктура Ирака была куда более развитой, чем я ожидала. Если судить по домам и дорогам, это государство никак не могло быть страной третьего мира. Оно выглядело цивилизованным и даже процветающим. В том, как люди идут, как смотрят друг на друга, ощущалась гордость, но также я могла видеть и злость, и разочарование на их лицах.

Через некоторое время Мюнтер остановил машину.

– Ну смотрите, ребята, скоро мы поедем через район, где ворье кишмя кишит, – сказал он нам. – Если у вас есть деньги, давайте мне, я их спрячу.

Я сказала Мюнтеру, что у меня триста долларов и они уже находятся в безопасном месте. Я использовала давний совет моей марокканской бабушки и спрятала деньги в лифчик. «Детка, в мире полно сыновей греха, – говорила она мне. – Если они запустят ручонки в карманы моего платья, то заполучат несколько монет, но крупные деньги останутся при мне». Я положила в кошелек двадцать долларов, чтобы, если грабители нас остановят, подозрений у них не возникло.

Но у репортера «Таймс» денег было больше – намного больше. Он не ожидал, что Мюнтер спросит об этом, и никак не мог решиться с ними расстаться.

– У меня в конторе все просто сойдут с ума, – сказал он.

– Это что, десять тысяч долларов?! – спросила я.

Он сказал, что у него гораздо больше, и все – наличными. Репортер просто весь был обмотан поясами из денег.

Когда Мюнтер увидел огромную кучу американских долларов, он побледнел.

– Это для нас очень опасно, – сказал он. – Они могут подумать, что мы агенты или шпионы какой-нибудь иностранной державы.

Водитель спрятал деньги в специальное отделение в полу машины, и мы снова поехали.

Вскоре мы добрались до первого плохого места – нигде не значащегося городка в сердце пустоты. Примерно часа через полтора Мюнтер повернулся к нам.

– Последняя проблемная территория – это Фаллуджа, – сказал он. – В последнее время они расстреливают американцев.

Потом он попросил меня по-арабски:

– Не могла бы ты сказать своему коллеге, что будет гораздо безопаснее, если он будет держаться подальше от окна. Лучше всего, чтобы его вообще не видели, пока мы будем здесь ехать.

Репортер «Таймс» все понял и немедленно лег на пол под сиденьем. Я осталась, где сидела, и смотрела только вперед. В своем черном хиджабе я могла сойти за местную жительницу.

– У них здесь самый вкусный кебаб, – сказал Мюнтер, когда мы проезжали через Фаллуджу. – Но эти люди чувствуют, что американцы и иракцы отнимают у них их страну, поэтому они очень агрессивны. Если ты в Фаллудже, то затаи дыхание и молись.

Я сказала родителям, что меня не будет две недели, но в конечном итоге провела в Ираке несколько месяцев. Там так много происходило, что я ощущала жизненную необходимость быть при этом. Мой интерес отчасти был личным. Чем дольше я была в Ираке, тем чаще люди спрашивали, суннитка я или шиитка. Иногда этот вопрос задавали люди, у которых я брала интервью, иногда – любопытные иракцы, которые работали с нами в отделении «Вашингтон пост» в Багдаде. Я отвечала в зависимости от ситуации, но по-настоящему надо было сказать, что я принадлежу и к тем, и к другим.

Моя мать была шииткой, а папа – суннитом, и оба они происходили из семьи Пророка. Это различие в нашей семье никогда не подчеркивалось, но, когда я приехала в Ирак весной 2003 года, в стране появились трения между суннитской и шиитской общинами.

Исторические корни религиозного конфликта суннитов и шиитов лежат в вопросе о том, кто имел больше прав стать преемником пророка Мухаммеда. Его последователи разделяются на сторонников его зятя Али или его тестя Абу Бакра. В свое время победил Абу Бакр, который и стал первым халифом. Тем не менее, шииты считают, что только у Али было право наследовать Мухаммеду. Оставаясь в меньшинстве в мировом мусульманском сообществе, шииты развили свои собственные религиозные ритуалы и источники своей веры. Хотя конфликт между этими двумя сектами не всегда был связан с насилием, за всю свою историю шиитам много раз приходилось испытывать на себе гонения. Некоторые иракские шииты уезжали в Иран или Бахрейн, где они могли свободно практиковать свою религию. В Ираке Саддама Хусейна любой, кто возражал партии Баас, становился врагом.

По исламскому закону принадлежность к определенному вероисповеданию наследуется по отцовской линии. Когда я была в Фаллудже или говорила с консервативными суннитами, я могла сказать им, что мой отец – марокканец. В Марокко нет шиитов, поэтому скрытый смысл этой фразы был всем понятен. Но я играла и в другие ворота. В шиитских общинах я говорила, что моя мама была Ахль аль-Байт, членом семьи Пророка, и люди понимающе кивали. У шиитов этот термин, который можно перевести как «люди дома», традиционно включает самого Мухаммеда, его дочь Фатиму, ее мужа Али, их двоих сыновей и все их прямых потомков, имамов. На территории суннитов людям тоже нравилось слушать о моем происхождении. В то время как некоторые мусульмане разделяют понимание шиитов, другие причисляют к членам святой семьи всех жен Пророка. Но обе секты согласны в том, что звание Ахль аль-Байт почетно.

Тот факт, что оба мои родителя были из потомков Пророка, открывал двери, но также и демонстрировал мне ужасную вещь: были люди, которые отказывались разговаривать и иметь дело с теми, кто происходил из другой секты. Первый раз в жизни я столкнулась с линией, разделяющей ислам, с которой мои родители, а особенно моя мать, встретились лицом к лицу еще много лет назад, до моего рождения. Я ощущала, что работа в Ираке станет поворотной точкой всей моей жизни, но еще не представляла, насколько эта война научит меня истории моей семьи.