Игорь Каберов - В прицеле свастика

• Название: В прицеле свастика
• Автор: Игорь Каберов
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

В основе книги — наиболее значительные события фронтовой жизни Героя Советского Союза И.А.Каберова и его боевых друзей — летчиков. Правдиво и ярко рассказывает автор о воздушных сражениях на подступах к Ленинграду в годы Великой Отечественной войны.

---

— Ну, в Ленинград, положим, мы их не пустим. Атак, думаю, что не страшнее страшного. Только в панику не бросайтесь. Выше голову и улыбок побольше.

— Легко вы говорите, — озабоченно сдвигает брови светловолосая шустрая Аня, — А если на душе кошки скребут, тогда как?..

О чем бы мы ни говорили, как бы ни старались увести в сторону разговор, он возвращался к одному и тому же.

А вот и Шура. Вот и обед. Да как вкусно пахнет! — пытаюсь я отвлечь девчат от тяжелых мыслей. — Спасибо, Шурочка, жениха тебе хорошего!

— Вы все шутите, — смотрит на меня, а потом на девчат Шура. — А все равно невесело на душе. Ни на минуту не могу забыть, что Боря Годунов погиб. Может, все это неправда? Может, он еще жив? Такие люди не должны гибнуть…

Не скрывая слез, Шура присаживается на краешек стула.

— Борис мне никто, понимаете? Но он такой добрый, веселый. Он такой хороший!.. Давайте прямо говорить, — в него все наши девушки влюблены, и я тоже. А уж когда он придет в столовую и скажет: «Шурочка, обрати на нас свои глазки…» — знаете, так бы и расцеловала при всех… Вот он какой!.. Скажите, может, он все же не погиб? Может, он тяжело ранен?.. Сейчас столько рассказывают, что не знаешь, кому верить. Про вас тоже сказали, что вы погибли…

Утром я поднимаюсь в воздух на командирской машине. На аэродроме не смолкает гул самолетов. Мы идем то на разведку коммуникаций противника, то на прикрытие своих войск, то на сопровождение бомбардировщиков и штурмовиков. Делается все возможное и невозможное, чтобы помочь пехотинцам сдержать озверелые орды фашистов, рвущиеся к городу Ленина.

Положение наших войск резко осложнилось. Немецкие танки, не сумев одолеть Лужский оборонительный рубеж, ценой огромных потерь вышли в район Кингисепп — Веймарн, прорвали там нашу оборону и устремились к Ленинграду. Сломив сопротивление наших войск в районе Волосова, танки врага продвигались к Красногвардейску (Гатчина). Одновременно фашистские танки приближались к Ропше.

Мы только что вернулись с боевого задания. У каждого из нас вызвали восхищение удары наших самолетов — штурмовиков по фашистским танковым и автомобильным колоннам. От взрывов бомб вражеские машины полыхают точно костры, опрокидываются, создавая на дорогах пробки. В небе идут непрерывные воздушные схватки. По пять, по семь вылетов в день для нас уже стало нормой. Трех — четырехкратное численное превосходство противника тоже стало привычным. Но мы так изматываемся, что к вечеру уже еле держимся на ногах. Отдохнуть бы как следует, но нервы напряжены, и сон не идет.

Третью ночь я почти совсем не сплю. Закрою глаза — и опять воюю, опять стреляю, увертываюсь от огня все более наглеющих фашистских истребителей. Сейчас уже второй час ночи. Я хожу по комнате, прислушиваюсь к неровному дыханию друзей. Счастливцы, они уснули.

На днях погиб летчик Петр Фролович Галахов, в прошлом инструктор аэроклуба, мой товарищ по Ейскому училищу. Каким смелым и добрым человеком он был! Петр отчаянно дрался, защищая охраняемые им штурмовики, но был подбит и, не дотянув до аэродрома, упал в лес. А теперь вот мы потеряли Бориса Годунова. Шестнадцать «мессершмиттов» против четырёх маленьких «ишачков»! Рассказывают, что фашисты в самом начале боя расчленили группу наших истребителей, решив уничтожить их поодиночке. Но на протяжении двадцати минут невероятной по напряжению схватки им так и не удалось одержать победу. Вражеские самолеты вынуждены были сами выйти из боя. Борис Годунов, по — видимому, был ранен и на пути домой потерял сознание. Его самолет вдруг накренился, перешел в штопор, ударился о землю и сгорел.

Осталось каких-то полтора часа до подъема. А я все еще не могу уснуть. Пробую ни о чем не думать, но это не получается. Ребята говорили: «Считай до ста — уснешь обязательно». Лежу с закрытыми глазами, считаю шепотом. Досчитал до шестидесяти, и вдруг передо мной — сожженная Большая Вруда с бугорками свежих могил. Потом мне видится та девочка с перевязанной головой, видится старик, поднимающий над собой внучку. «До Ленинграда бы нам, сынок!» Откуда он идет по пыльной фронтовой дороге? Может быть, тоже из Большой Вруды, а может, из Бегуниц? «Избу сожгли, ироды!.,»

Я снова пытаюсь считать… Нет, все равно не уснуть. А вот Сухов до восьмидесяти шести досчитывает и засыпает. Впрочем, как знать! Он большой шутник. Но и насчет отдохнуть — это у него всегда получалось. Не успеет, бывало, выскочить из кабины, как тут же — под крыло, в траву, и уже храпит. Мне бы так. Ах, как это важно для летчика — хорошо, по — настоящему выспаться!

— Ты с кем это разговариваешь? — сонно приподнимается с постели командир.

— Считал, пытался уснуть, товарищ майор.

— Ну и как?

— Не смог.

— Почему же это?

— Не знаю…

Утром я был отстранен от полетов.

— Научитесь сначала спать, — сердито сказал командир, — а потом уж летать будете.

Долго я бродил по стоянке, подыскивая место, где бы прикорнуть, да так и не нашел. Пришел обратно в землянку и лег на нары. Но тут не давала уснуть неумолчно звучащая мелодия «Рио — Риты».

Я уже хотел было остановить патефон, но в землянку вошел Соседин. Он снял шлем, провел пятерней по волосам и — чего уж я никак не ожидал от него — пустился в пляс. Да еще не как — нибудь, а с присказками:

— Царство ему небесное!.. Царство ему небесное!.. Половицы в землянке ходуном. «Уж не тронулся ли парень? — подумал я. — Под „Рио — Риту“ пляшет».

— Слушай, Коля, что с тобой? И кому это царство небесное?

— «Мессершмитту — 110»... Ух ты!..

Никогда мне не доводилось видеть, как пляшет Соседин. Я глядел на него, а он продолжал выделывать кренделя, хлопать ладонями то по груди, то по подметкам, в заключение — по половицам. Наконец Коля, должно быть, устал. Он плюхнулся на нары и как-то странно уставился на меня,

— Чудаки!.. Говорят — бронированный, не горит… Э, да еще как полыхает!..

Я остановил патефон:

— Расскажи хоть толком.

— Представляешь? — Он едва отдышался. — Мы со штурмовиками сейчас ходили. Ну, они отработали — и домой. Только отошли от цели, смотрю — в стороне два МЕ-110 топают, Я дал знать Сергею Сухову, он отвалил и к ним. Да как врежет с ходу! А я еще добавил — ну и все!.. Свечой вспыхнул… Впервые видел, как горит… Второй ушел. А мы к штурмовикам поспешили…

Николай завел «Барыню», стал притопывать ногой в такт музыке. Грешно было мешать ему. Я смотрел на Соседина и думал о том, как быстро меняются на фронте люди. В Ейском училище Коля был задиристым, ершистым парнем. Не дай бог задеть его! Учился он хорошо, в самодеятельности участвовал. Со мной Соседин, помнится, держался высокомерно. Я для него был всего лишь «мелочь пузатая, болтающаяся под ногами». Как-то он даже назвал меня «салагой». Я учился тогда еще первый год, а Николай носил на рукаве уже три «лычки». Это означало, что он курсант третьего, выпускного курса.

А потом приказом по училищу нас, бывших аэроклубовских инструкторов, перевели сразу на третий, выпускной курс. Каждый получил три «лычки». Помню, я тогда специально нашел повод подойти к Соседину, показать ему нашивки, чтобы он не очень-то задавался. Николай посмотрел на них. Он не удивился, но и не поздравил меня, как это сделал Володя Тенюгин. Он просто сделал вид, будто очень торопится, и с видом человека, знающего себе цену, вышел из кубрика, не сказав ни слова. «Гордый „старичок“!» — подумал я о нем.

Ребят с третьего курса, как старослужащих, принято было называть «стариками». Это звучало солидно. Они этим гордились и носили «выцветшие», как бы видавшие виды, а на самом деле выстиранные в хлорке воротники. Но случилось так, что «старики» после выпуска стали младшими лейтенантами, а мы, закончившие не только училище, но и курсы командиров звеньев, — лейтенантами. И вот однажды в части, куда я получил назначение, передо мной предстал невысокий, чуть повыше меня, младший лейтенант. На нем была новенькая, отутюженная форма. Ярко надраенные пуговицы сверкали. Кто бы это?.. Ба, Соседин!..

— Вместе служить — крепко дружить! Мы обнялись с Николаем.

— Постой, постой! — Он слегка отстранился от меня, разглядывая мои нарукавные нашивки. — Салага чертов, обштопал — таки меня!

Он двинул меня плечом, а потом пожал мне руку.

С тех пор мы дружим. Николай — комсорг нашей эскадрильи. Все знают его как веселого, бесстрашного парня…

— Ты уже пляшешь, разбойник? — в землянку вошел Сухов. — Давай — давай, тебе сегодня можно.

Он ударил Соседина ладонью по плечу, снял шлем, оставил на вешалке планшет и, приглаживая вспотевшие волосы, подсел ко мне на нары.

— Жаль, тебя не было. Там такое, брат, творится! Все горит. Самолетов в воздухе тьма. Но нам повезло.

— Обошлось без потерь. Да еще сто десятого прихватили…

— Вы-то прихватили, а я…

— Что ты?

— Да вот сижу тут… Плохо, видишь ли, спал… Но ведь чувствую я себя хорошо!..