Митико Какутани - Смерть правды

• Название: Смерть правды
• Автор: Митико Какутани
• Жанр: Зарубежная публицистика
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-100796-6

Лауреат Пулитцеровской премии, влиятельный литературный критик и многолетний литературный обозреватель The New York Times Митико Какутани – об общемировом затмении рассудка в эпоху постмодерна. Правда стала исчезающим видом: повестка властных элит и медиа всего мира сегодня как никогда далека от реальности. Под натиском «альтернативных истин» и откровенных фейков мы сами утратили навыки критического мышления, позволив авторитарным правительствам манипулировать нами. О том, как это случилось, – книга Какутани. Автор обращается к трудам крупнейших интеллектуалов ХХ века – таким, как Джордж Оруэлл и Ханна Арендт, – чтобы нарисовать пугающий образ современности, в которой псевдособытия формируют реальность, а культурный язык деградировал до поистине опасного уровня. «Смерть правды» – это не только актуальная публицистика, но и книга, возвращающая способность критически мыслить в эпоху, когда истины утрачены.

---

Это наблюдается с тех пор, как солнечная система новостных сайтов правого крыла, вращающаяся вокруг Fox News и Breitbart News, охватила своим гравитационным притяжением основную базу республиканцев и ее влияние многократно умножили соцсети, соединяющие схоже настроенных пользователей и настраивающие ленту новостей таким образом, что каждый получает подкрепление собственных заведомых мнений: в результате все живут в камерах без окон, и эти камеры становятся все более тесными.

Релятивизм усиливается с тех самых пор, как в 1960-е годы начались культурные войны. Тогда его подхватили «новые левые», спешившие изобличить предрассудки западного, буржуазного, патриархального мышления, а также ученые, проповедовавшие евангелие постмодернизма, которые принялись утверждать, что универсальных истин не существует, есть только малые личные истины – концепции, формируемые современными культурными и социальными силами. С тех пор релятивистской аргументацией завладели правые популисты, в том числе креационисты и отрицатели глобального потепления: они требуют, чтобы их взгляды преподавались в школах наряду с «научно обоснованными» теориями.

Релятивизм, разумеется, идеально совпал с нарциссизмом и субъективизмом, который тоже возрастал от «Десятилетия имени меня», как припечатал его Том Вулф[6], до эры селфи и борьбы за самооценку. Неудивительно, что «эффект Расёмона» – убеждение, будто истина зависит от точки зрения, – пронизал в нашей культуре все, вплоть до популярных романов вроде «Судеб и фурий» и телесериала «Любовники», который держится на соперничающих реальностях ненадежных рассказчиков.

Без малого четыре десятилетия я читаю и пишу о подобных проблемах. Все начиналось еще с торжества деконструктивизма и битв за литературный канон в университетах и продолжалось спорами о вымысле при пересказе исторических событий в фильмах Оливера Стоуна «JFK» и Кэтрин Бигелоу «Цель номер один».

Я обсуждала попытки администрации и Клинтона, и Буша уйти от прозрачности и определять реальность на собственных условиях, а теперь говорю о войне Дональда Трампа с языком, о желании возвести аномалию в норму и о том, как технологии влияют на распространение и усвоение информации. В этой книге я надеюсь, опираясь на свой опыт чтения и наблюдения за текущими событиями, более систематично представить продолжающую атаку на истину и поместить нынешние сражения в контекст широких социальных и политических тенденций, которые развиваются в нашей культуре уже много лет. Я также намерена обратить внимание читателей на некоторые провидческие книги и тексты, которые проливают свет на нынешнюю ситуацию.

Правда – краеугольный камень демократии. Как сказала бывшая и. о. генерального прокурора Салли Йейтс, истина – то, что уберегает нас от автократии: «Можно и нужно спорить о различных вопросах и о политических решениях. Но эти споры должны быть основаны на общепризнанных фактах, а не на поляризующей риторике и выдумках, которые обращены лишь к эмоциям, в особенности к страху.

Объективная истина существует. Более того: умолчание тоже не должно оставаться безнаказанным. Мы не можем помешать общественным лицам произносить ложь, но от нас зависит, призовем ли мы их к ответу за ложь или же от усталости и разочарования или в угоду собственным политическим интересам предпочтем ничего не замечать, и так безразличие к истине сделается новой нормой»{14}.

1. История упадка и разрушения разума

Это яблоко.

Кое-кто попытается уверить вас, что это банан.

Эти люди будут вопить снова и снова: «Банан, банан, банан!»

Они могут написать это слово большими буквами: БАНАН.

И в какой-то момент вы начнете верить, что это банан.

Но это не банан.

Это яблоко.

Реклама CNN с фотографией яблока{15}

В 1838 году, обращаясь к лицеистам, молодой Авраам Линкольн высказал озабоченность тем, что по мере того, как воспоминания о революции уходят в прошлое, свобода подвергается опасности из-за неуважения к тем институтам власти, которые как раз и призваны защищать гражданские и религиозные свободы, завещанные отцами-основателями. Чтобы сохранить господство закона и воспрепятствовать тирану, который «может появиться в нашей среде»{16}, нужен трезвенный разум, «холодный, расчетливый и бесстрастный разум». Чтобы американский народ оставался «навеки свободным», ему необходимо, внушал будущий президент своей аудитории, сохранять уважение к разуму, «здравой морали и в особенности к Конституции и законам».

Линкольн прекрасно помнил, что отцы-основатели утвердили молодую республику на принципах Просвещения, то есть разума, свободы, прогресса и религиозной терпимости. Созданная их Конституцией государственная архитектура предусматривала рациональную систему сдержек и противовесов, предотвращающую, говоря словами Александра Гамильтона, саму возможность того, что «человек, беспринципный в частной жизни» и «дерзкий духом», однажды явится и, «оседлав лошаденку популярности», сумеет, «льстя и подлаживаясь ко всякому вздору современных ему фанатиков», привести в смятение систему власти, «устроить хаос, дабы, как говорится, “лететь вместе с ураганом и направлять вихрь”»{17}.

Система власти была далека от совершенства, но все же продержалась уже более двух веков благодаря своей устойчивости и способности интегрировать существенные перемены. Такие лидеры, как Линкольн, Мартин Лютер Кинг и Барак Обама, видели в Америке не законченное, а продолжающееся дело – страну, которая находится в постоянном процессе самосовершенствования. И они старались по мере сил способствовать этому процессу, памятуя, как говорил Мартин Лютер Кинг, что «прогресс не является автоматическим и неизбежным»{18}, он требует преданности и борьбы. Все, чего удалось добиться со времен Гражданской войны и движения за гражданские права, напоминает нам о том, как много еще предстоит сделать, но вместе с тем подтверждает правоту президента Обамы, верившего, что американцы «способны постоянно обновляться в погоне за нашей величайшей мечтой»{19}, подтверждает и веру Просвещения в то, что Джордж Вашингтон назвал великим «опытом, вверенным рукам американского народа»{20}.

Но рядом с оптимистическим представлением об американском народе, способном сделаться «градом на холме», в истории США присутствует и темная иррациональная тема, которая теперь начала выходить на первый план, и так активно, что разум даже не отодвигается в сторону, а выбрасывается в окно вместе с фактами, аргументированным спором и продуманной политикой. Нападению подвергается наука и любое экспертное знание, будь то в области международной политики, национальной безопасности, экономики или образования.

Филип Рот[7] именовал этот контрнарратив «туземным американским берсеркером»{21}, а историк Ричард Хофштадтер предложил ставший знаменитым термин «параноидальный стиль»: это мироощущение, «подогреваемое гиперболами, подозрительностью и фантазиями о заговорах», сосредоточенное на мерещащихся повсюду угрозах «нации, культуре, привычному образу жизни»{22}. Эссе Хофштадтера было написано в 1964 году под впечатлением от избирательной кампании Барри Голдуотера, а книга «Антиинтеллектуализм в американской жизни» (1963) стала ответом на развязанную сенатором Джозефом Маккарти охоту на ведьм и реакцией на политический и социальный регресс 1950-х годов.

Голдуотер проиграл гонку за президентское кресло, а маккартизм выдохся в тот момент, когда адвокат Джозеф Уэлч, действовавший от имени американской армии, нашел в себе мужество дать отпор сенатору. «Неужели вы забыли всякое приличие, сэр? – спросил Уэлч. – Неужели у вас совсем не осталось пристойности?»{23}

Чудовищный Маккарти, рассыпавший по всему Вашингтону обвинения в нелояльности («Госдепартамент – гнездо коммунистов и их прихвостней»{24}, – предупреждал он президента Трумэна в 1950 году), в 1954 году подвергся порицанию в сенате, а после запуска советского спутника в 1957 году антиинтеллектуализм начал сдавать позиции, уступив место гонке за освоение космоса и сосредоточенным усилиям по усовершенствованию государственных научных программ.

Хофштадтер отмечает, что параноидальному стилю присущи «приливы и отливы»{25}. Например, антикатолическая и антииммигрантская партия «незнаек» достигла пика влияния в 1855 году, когда 43 члена конгресса открыто признавались в приверженности к ней{26}. Ее влияние начало убывать уже на следующий год, партия распалась на фракции, но присущая ей нетерпимость проникла, словно вирус, в политическую систему страны и ждала своего часа.

По мнению Хофштадтера, его правых современников мобилизовали обида и ощущение утраты. «У них отняли их Америку», – писал он, и потому они чувствуют, что «лишены доступа к политическим компромиссам и принятию решений»{27}.