Геннадий Старшенбаум - Психоанализ сновидений. Практикум расшифровки тайного языка нашего Я

• Название: Психоанализ сновидений. Практикум расшифровки тайного языка нашего Я
• Автор: Геннадий Старшенбаум
• Жанр: Психотерапия и консультирование
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-17-114386-2

Эта книга – о том, как анализировать и интерпретировать сны. Основу книги составляют многолетние терапевтические наблюдения автора. Сны рассматриваются с разных точек зрения: фрейдовской сексуальности, адлеровского стремления к власти, юнгианских архетипов, экзистенциального столкновения со страхом смерти. Персонажи сна взаимодействуют как субличности в психодраме, якобы несущественные детали выглядят как гештальтистский фон, отображающий темные закоулки души. Материал снов анализируется с учетом жизненной ситуации клиентов и их психических особенностей. Показана диагностическая и терапевтическая роль снов. Рассмотрены результаты собственных исследований образных переживаний, внушенных в гипнозе. Приводятся несложные тесты и упражнения, с помощью которых читатель сможет понять язык своих снов и использовать их как для практических целей, так и для личностного роста. Книга предназначена для широкого круга читателей, которых интересует роль сновидений в жизни человека и которые готовы использовать их для саморазвития.

---

Степа любит по-собачьи. В их отношениях нет перспективы. Стремление раскрепоститься ассоциируется у Тамары с половой распущенностью: уличная девка в разных койках. Ее женская сучность…

Тамара предложила Степе разойтись по разным комнатам, он ответил: «Лежи тут и сопи в две ноздри». Мол, в деревне баб держат за второй сорт, а она строит из себя барыню. Тамаре впервые приснилась покойная мама, она выглядела приветливой. Тамара перевезла вещи на квартиру к дочери – со Степой стало невыносимо. Как она могла так унижаться?

Я на балконе, который в раннем сне выходил на бурное грязное море с обломками после кораблекрушения. Это не Тбилиси, внизу течет река, более спокойная, чем Кура. Тут нет хаоса и обломков крушения.

В детстве Тамары было мало любви и свободы. Она застряла в эдиповой фазе в мазохистской позиции. Надо было дойти до дна, чтобы оттолкнуться от него и всплыть.

Мазохизм – это способность растворять ненависть в любви.

Отто Кернберг

Четверо в лодке, не считая собаки

Не знаю почему, но вид человека, который спит, когда я уже встал, приводит меня в неистовство. Меня возмущает, что драгоценные часы нашей жизни, эти чудесные мгновения, которые никогда уже не вернутся, бесцельно тратятся на скотский сон.

Джером К. Джером

Жанна постоянно ссорится с Резо. Так она избегает секса, в котором он импульсивно разряжается. Он дважды хотел начать акт без презерватива, пришлось остановить. Она предупредит его, что третий раз будет последним. Она не будет рожать от мужчины, который орет на нее.

Светло-каштановая сучка-лабрадор не отходит от ворот дома. Там между прутьев застрял щенок, а ко льду примерз другой. Хозяева предлагают забрать их, они не будут их кормить, они им не нужны, якобы они бедствуют. Видно, что это не так. Возьму их, хотя это перевернет мою жизнь. Хозяева кладут щенков в сумку и дают еще одну. Из дома выбегает бойцовская собака с обрезанными ушками, всех забираю. Дома звоню папе, ожидая понимания, что не могла их бросить, он понимает меня.

На кухне, похожей на родительскую, открываю сумки. Там много щенков. Я им рада. Смотрю на бойцовскую собаку, это пес, он кажется теперь красивым. Во второй сумке оказывается кошка, я их боюсь, у меня аллергия на кошачью шерсть. Кошка видит, что я не рада, и оскаливается. Рука тянется ее погладить, она мягонькая, расслабляется. Радость перевешивает тревогу, что я не справлюсь. Во сне постоянно где-то маячит мужская фигура, дающая поддержку. Нужно, чтобы папа и Резо разделяли мои чувства.

После неоднократных уходов и возвращений Резо Жанна наконец по-настоящему рассталась с ним. Иногда кажется странным, что это ее квартира. Она у нее уже пять лет. Стена, которую сделал прежний хозяин, ей не нравится, но она не убрала ее. Купила лишь двуспальную кровать и платяной шкаф. Резо в этом не участвовал.

Моя старшая коллега, с которой мы иногда обсуждаем религию и психологию, нашла пять щенков и пять котят. Они хорошенькие, маленькие, такие теплые, беленькие и светло-песочные. Невозможно их бросить, но и взять нельзя. У щенка большие лапы, вырастет большой собакой, перевернет мне жизнь. Показываю маме, та безучастно повторяет, что они маленькие. Узнаю, что бабка засунула их в мешок и отдала отнести в мусорку. Едем с сестрой искать их в контейнере. Мама не участвует. Находим в зеленом контейнере мешок, похожий на мамин халат из лоскутов. Она оставила его у меня, когда жила в моей квартире во время моих командировок. Когда мама приезжает, я не могу его найти. В мешке нет движения, они умерли. Мы уезжаем. Просыпаюсь с чувством вины: не посмотрела, вдруг они живые.

Появление собаки напоминает рождение сестры в пять лет. Оно перевернуло положение Жанны в семье. Родить девочку – родить соперницу. Сестра избегает Жанны. Родить мальчика после ненависти к мужикам – биологическому отцу и отчиму, предпочитавшему родную дочь?

Резо не оставил после себя никаких следов. Только разбитый бокал из хрустального сервиза. Как будто и не было пяти лет с ним. Он не починил ни замок в прихожей, ни дверной звонок. Жанна видит повторяющий сон:

Кто-то настойчиво пытается позвонить в дверь. Звонок не работает. Я полусонная кутаюсь в одеяло и иду к двери. Смотрю в глазок, дверь квартиры напротив открыта. Я вываливаюсь с дверью, падаю на пол, одеяло сползает. Из квартиры выходят соседи. Я встаю и захожу в свою квартиру, закрываю дверь. Но язычок замка не заскакивает. Это не моя дверь – та открывается в другую сторону. Я паникую: кто-то может войти, что-нибудь сломать, а мне с этим жить.

Жанна не может встретиться с отцом, бабка с матерью не простят ей этого предательства. Мать против ее воли хозяйничала в ее квартире, наводила порядок в шкафу. С трудом удалось отучить ее от этого. Жанна различает ее голос в своих мыслях, но не может противостоять ему. Вместо этого ругает мамиными словами себя. Гипноз какой-то.

Двухкомнатная квартира, я в ней живу, тут мебель из моей однушки. Открываю шкаф, намечаю перебрать вещи. Пришла мама, я ей очень рада. Я выхожу, а когда вхожу, вижу, что она сбрасывает на пол мои вещи с полок, говорит, что разберет их. Она не слышит моих возражений. Я выталкиваю ее из квартиры, она сопротивляется. Я жалуюсь по телефону подруге. Мама открывает дверь ключом – она сходила и сделала дубликат. Она складывает вещи стопкой, там перемешаны вещи, которые я ношу и не ношу. Я говорю, что мне так неудобно, она не слушает. Я в истерике кричу на нее, выталкиваю и закрываю дверь. Мама при этом невозмутима, она опять придет.

Мама во время ремонта жила у Жанны, постоянно перекладывала вещи в шкафах, несмотря на возражения дочери. Жанна забрала у нее ключи от своей квартиры, мать ночевала у себя на работе на стульях. Дед помогал матери убираться по дому, так как она не очень соблюдает порядок. Бабка педантичная и гоняла мать по этому поводу. Мама охотно впускала деда и была благодарна ему за помощь. Когда у маленькой Жанны была ангина, мама пыталась влезть ей в горло, чтобы помазать люголем, била по рукам, чтобы не мешала. Она не простила мать и не верит, что ей можно доверять. Когда у Жанны заболело ухо, папа отвел ее к соседу-отоларингологу, который был пьян и засунул ей в ухо турунду со спиртом, от которого боль стала нестерпимой.

Жанна долго не решалась на сессии по скайпу. Впустить в свой дом – как в тело или еще страшнее – в душу. Безопаснее на нейтральной территории, где я при исполнении, ничего личного. Даже сейчас они с папой встречаются на маминой даче в присутствии маминых собак. В пять лет Жанна оставалась наедине с дедом, когда бабка уезжала продавать цветы. Дед не смог собрать ее длинные волосы и привез к себе на работу, чтобы женщины ее причесали. Очень тепло вспоминается (У Жанны дрожит голос, она трет глаза). Папа из этого времени не вспоминается.

Жанна набралась смелости и уверенно отстаивает свои интересы перед начальством. Ей интересно наблюдать за своей новой ролью.

Я иду от вас после сессии на площадь трех вокзалов. Иду к трамвайной остановке по трамвайным путям, они уходят вдаль. Блестят на сером асфальте. Дохожу до трамвайной остановки, кирпичное здание краснеет под солнцем. Сворачиваю в сторону, оказываюсь под мостом у ручья. Там на сосне прыгает оранжевая белка, уводит меня. У нее голова перевернута глазами вниз, ртом вверх. Она шла наверх, и ей так было удобнее, сейчас ей лучше развернуть голову обратно. Так и получилось. Иду за ней, вижу красивую птичку. Может, в нее превратилась белка, она улетает. Появляется еще одна белка, потом бельчонок и еще один совсем маленький. Кто-то говорит, что это хомяк. Мне хочется думать, что это бельчонок, хотя, может, это хомяк. Я фотографирую птичек на проводах справа. За ручьем вижу стаю красивых оранжевых уток. Всё ускоряется. С левого пригорка разносится залп, летят тарелки, чтобы убить уток. Они испуганно взлетают, одна из них попадает под тарелку, которая тащит ее вниз. Я в ужасе кричу: «Выбирайся!» Две утки пытаются ей помочь. Собирается народ. В небе появляется много бело-голубых зонтиков с иголками, которые должны нейтрализовать тарелки. Кто-то кричит: «Вот гады, сотрудники Shelf, так развлекаются!» Люди достают зонты и идут в укрытие, бело-голубые зонтики дырявят зонты. Кто-то берет меня под свой зонт, его зонт остается у меня, он продырявленный и мокрый, я его складываю. Вокруг стоят коллеги.

С Каланчёвки, где три вокзала, Жанна ездит к родителям со светлыми чувствами. Трамвайные пути во сне ее не пугали. Она очень любит белок, милых, домовитых и запасливых. Они могут близко подпустить и убежать, они очень умные. Жанну называют белкой за запасливость, она ничего не выбрасывает. Мама дарила ей игрушечных белок. Жанна видит себя в белке из сна. Ей было удобно шиворот-навыворот, а потом повернуть голову обратно. Если надо куда-то вскарабкаться, можно развернуть голову, а потом вернуть. Она всегда кормит уточек. Бело-голубые зонтики напоминают выцветшую тельняшку деда, иголки у них колючие, как его щетина. Зонт открытый – это что-то женское, его продырявили иголочки-сперматозоиды, она закрыла свой зонт, превратила в фаллический жезл, символ власти. Тарелка давит, как власть материнской компании Shelf. Надо выбираться из-под нее. Где же защитник?