Оскар Пфистер - Христианство и страх

• Название: Христианство и страх
• Автор: Оскар Пфистер
• Жанр: Психотерапия и консультирование
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-095202-1

Плохие сны и зловещие пророчества, страх нарушить заповеди и церковные догматы, ненависть и жестокость по отношению к еретикам, искушения и одержимость демонами, навязчивые видения, ужас перед проклятиями и порчей – почему религия любви одних верующих сделала светом миру и солью земли, а других превратила в невротиков и жестоких преследователей себе подобных, ревнителей чистой веры, боящихся темного начала? Как умножить число первых и помочь вторым избавиться от уничтожающего страха? «Христианство и страх» – фундаментальный труд швейцарского психоаналитика, ученика Зигмунда Фрейда, педагога и пастора Оскара Пфистера (1873–1956), написанный в 1944 году и впервые издающийся на русском языке.

---

Эту примитивную метафизику страха никогда нельзя воспринимать в рамках только индивидуальной психологии. Каждому известно об окружающих суевериях. Сказки, народные обычаи представляют материал, который рожден из страха и дают прекрасную возможность интеллектуализировать в себе страх там, где появляется тайное желание этого. Даже если они используются как угрожающее средство, малейшей склонности к страху хватает, чтобы окружить сильным страхом соответствующие фантазии.

Больного в детстве очень сурово воспитывала строгая мать. Она пугала его, говоря, что их в подвале сидит «Бёлимайя» – демон из швейцарского фольклора. Выходя за порог, он испытывал жуткий страх, ибо ему предстояло пройти мимо двери в подвал. Как-то измученный мальчик взмолился о помощи, и неожиданно он оказался на улице. Теперь он был уверен, что Бог перенес его туда с помощью ангелов. Тревожная фантазия (Бёлимайя) и образ страха (дверь) были при этом вытеснены. Как мы видим, часто от странных внешних обстоятельств зависит, превращается ли предрасположенность к страху в страх перед неким местом, животным, грабителем или привидением и укрепляется ли она в таком виде. Точно так же от текущих религиозных представлений и их отношения к чувству вины зависит то, соединяется ли предрасположенность к страху с представлениями о Боге, Страшном Суде, осуждении, дьяволе и аде.

Объективация и осмысление тревожных фантазий

Если бы «Я» знало, что интеллектуализация страха – просто его проекция вовне, то вся конструкция рухнула бы. Разгаданная уловка потеряла бы свою действенность, важный механизм душевной защиты от страха был бы разрушен. Как избежать такого ущерба?

Все просто: новое вытеснение – и воспоминания об интеллектуализации бесследно исчезают из сознания. Объект страха больше не поддерживается нашей творческой способностью. Это больше не нечто субъективное, а нечто объективное, не что-то установленное нами, а реальность. К объективации присоединяется осмысление. Объект страха предстает перед нами – но извращает факты. Часто он превращает в факты наши фантазии. Фрейд верно замечает: «Истерик во время приступов повторяет и в симптомах закрепляет переживания, которые произошли только в его фантазии, однако при подробном рассмотрении оказывается, что они восходят к реальным событиям или создаются из них. Наличие чувства вины у невротика невозможно понять, если возводить его к реальным проступкам. Человек, страдающий неврозом навязчивых состояний, может быть подавлен чувством вины, которое приличествует массовому убийце; при этом с людьми он неизменно честен и порядочен и проявляет к ним самое деятельное участие. Однако у этого чувства вины есть причина. Оно основано на интенсивном и частом желании смерти ближним, возникающем бессознательно. Так в эмоциональной жизни невротика и во всех ее последствиях проявляются всесилие мыслей и признание высшей законности психических процессов в сопоставлении с реальностью»[79].

Это осмысление (объективация) или, скорее, искажение реальности (как стоило бы назвать ее с познавательной точки зрения), относится не только к земным вещам, но и к привидениям, магическим силам и подобным явлениям. Для истерика они часто становятся совершенно реальными. Уверенность в объективном существовании этих явлений для него так же несомненна и реальна, как субъективно реален страх. Спорить об этом, с его точки зрения, так же глупо, как оспаривать существование солнца, матери и собственного «Я». Кажется, будто объекты страха, спроецированные субъектом во внешний мир, созданы извне, хотя их создает «Я». Также они выступают как стимулы страха, хотя на самом деле являются его порождением. С точки зрения религиозной психологии значимо то, что часто некоторые фантазии, которые сливаются со страхом в процессе интеллектуализации, выступают как внешние переживания и принимают доказательный характер. Объект на самом деле создан фантазией или мышлением больного с целью воплотить страх; и теперь этот объект переживается как внешний собеседник, навязчивая сила или причина страха, и никаким сомнениям в реальности этого внешнего влияния, которое в конце концов «переживается» как факт, не позволено возникнуть. Это относится не только к тревожным галлюцинациям, но и к огромному обилию фантазий и даже идей, имеющих отношение к страху, в которых находит свое интеллектуальное выражение страх, рожденный чувством вины. Без представления о том, как итог интеллектуализации превращается во внешние переживания, которые словно бы происходят здесь и сейчас, нельзя понять очень многие религиозные переживания с психологической точки зрения. Духовник бессилен совладать с подобными явлениями, пока не прибегнет к анализу, даже когда те ведут к самым вопиющим суевериям, пережитым как «откровения с того света». Множество примеров нам дают «изучение призраков» и демонология.

Фрейд многократно высказывал мысль, что духи и демоны – не что иное, как проекция первичных эмоций. «Примитивный человек тем самым превращает свои эмоции в личности, населяет ими мир, а затем снова находит свои внутренние душевные движения во внешнем мире»[80]. А как это происходит? Мучимый страхом чувствует, что ему угрожает некая сила, которая, особенно при страхе, вызванном виной, представляется как злой дух, обладающий собственной личностью и пребывающий вне “Я”. Эту мучительную силу можно представить в знакомом облике, например, как дух умершего друга, или же в облике неведомой духовной сущности либо демона. Вера в духов психологически ценна, а именно для объяснения болезней, рожденных душевными причинами; но как метафизическую конструкцию ее можно критиковать. Также частое, хотя и нерегулярное, перенесение демонов в пространство «потустороннего мира» можно объяснить путаницей между психологическим и метафизическим фактом. Сверхъестественный «тот свет», который многие населяют духами или демонами, в действительности является сферой бессознательного, откуда психические силы излучаются в сознание или тело больного. В истоках этого процесса, который мы наблюдаем часто, и не только у больных, главную роль чаще всего играет традиционная вера в духов.

Мы часто сомневаемся в реальности интеллектуализаций страхов, маскирующихся под реальные события. Интересно, что галлюцинации больше подвержены такому скептицизму, чем определенные тревожные фантазии и представления о страхе. Все интеллектуализации страха могут вступить в противоречие с рациональным осмыслением. Тогда пациент, как вышеупомянутый пекарь, часто знает, что тревожная фантазия ложна, но все равно бессилен ее отпустить и оказывается ею одержим. Он верит, несмотря на знание. Или, возможно, рациональный взгляд просто не принимается, хотя обычно его следует принять, – в этом случае навязчивая фантазия может стать бредом. Часто сложно различить навязчивые фантазии, где сохраняются доводы рассудка, и бредовые идеи, при которых восприятие реальности существенно нарушается, потому что не всегда легко понять, что реально, а что невозможно.

И потому необходимо с очень суровой критикой воспринимать любые притязания тревожных интеллектуализаций, даже когда те принимают облик «откровений», на реальность.

В отдельных случаях объект страха появляется в виде галлюцинаций. Субъективные процессы влияют на форму и содержание этих видений или голосов. Мы можем в некой степени изучить законы, по которым это происходит. Предпосылкой любой галлюцинации служит сильное внутреннее напряжение, которое не снять рациональными методами мышления и действий. На помощь приходит бессознательное и устраняет страдания (чаще всего они несут на себе печать страха) с помощью автоматических действий – по сути, посредством галлюцинаций. Галлюцинация имеет характер реального явления, и этот факт придает ее содержанию, способному устранить страх, большую уверенность, нежели та, какой обладают простые фантазии. При видениях и слышании голосов, имеющих религиозное содержание, больному, который бессознательно их создает, кажется, что он сам захвачен или тем, что видит и слышит, или пойман творцом тех переживаний, которые породил его собственный ум. Он вынужден считать свои видения откровениями, а себя – пассивным созерцателем (в теории познания такое считается наивным реализмом), в то время как воспринимаемые им объекты считаются чем-то, что передается извне без какой-либо помощи с его стороны. Содержание галлюцинаций всегда соответствует некоему желанию или нескольким из них; хотя исполнение желания может очень сильно искажаться – в согласии с тем, что происходит во снах, и по тем же законам.

Мечтатель (назовем его так) редко осознает субъективное происхождение своих галлюцинаций. Известно, что даже люди с сильным умом при чрезмерном напряжении иногда видят галлюцинации и не могут осознать иллюзорного характера своих переживаний. Уверенность в реальности происходящего, характерная для тревожных галлюцинаций, не сильнее, чем та, какую приписывают обычным тревожным фантазиям. Не все объекты страха воспринимаются как абсолютная данность. Иногда возникают сомнения, являются ли они тем, за что приняты. При кошмарах такие сомнения даже преобладают. Иные пациенты даже различают сны и откровения, полученные во сне от умерших или от неведомых духов, хороших или плохих, которые утешают или обвиняют, обещают благо или выносят приговор.