Анатолий Леонов - Тайна псалтыри

• Название: Тайна псалтыри
• Автор: Анатолий Леонов
• Жанр: Исторические детективы
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-04-102209-9

1620 год. Отец Феона преподает в монастырской школе. Однажды один из послушников показывает ему старую псалтырь с зашифрованным текстом. Феона предполагает, что именно здесь кроется разгадка самой мрачной тайны Ивана Грозного, и просит книжного хранителя дать ему псалтырь на время. Но послушник не соглашается. Утром его находят мертвым, а книга загадочным образом исчезает. Отец Феона, в прошлом руководитель русского уголовного сыска, берется расследовать эту странную смерть. Очень скоро он понимает, что в этом деле ему противостоит умный и жестокий противник, для которого цель оправдывает любые средства.

---

– Сынок, это ты? – послышался сверху взволнованный голос князя.

– Я, батюшка!

– Цел?

– Цел, только ногу крепко ушиб. Кажется, кровь течет.

– Сиди, не двигайся, – приказал отец. – Мы тебя вытащим. Ты главное не шевелись, а то не ровен час еще чего обвалится. Тут все давно истлело в труху, одно гнилье кругом. Подожди немного, мы скоро.

Видимо, отец отошел. Голос его стал глуше. Слышно было, как он распекает и подгоняет работников, расчищавших завал. Успокоенный, немного пришедший в себя Петька поудобней устроился на куче битого кирпича и достал из кожаной калиты, висящей на поясе, голландский шпанхан[14], обменянный по случаю на старый татарский саадак[15] у Афоньки, сына воеводы Терентия Забелы. У мушкетного замка был обломан курковый винт, но этот недостаток не мешал ему исправно работать. Ударяя кремнем об огниво, Петька высек яркий сноп искр, разлетевшихся, как потешные огни, в ночном небе, на мгновенье осветив мрачные стены подземного каземата. Сколь ни скоротечна была вспышка света, но мальчик успел заметить, что сидел он на небольшой куче каменного крошева и строительного мусора, осыпавшегося то ли со стены, то ли с большой колонны, подпиравшей свод подземелья. Еще и еще раз высекая искры из кремневого замка, он смог рассмотреть каменную нишу и человеческий скелет, прикованный к стене ржавой цепью. Покрытый пылью череп, казалось, внимательно следил за мальчиком, пугая его бездонной глубиной своих пустых глазниц. Суеверный и впечатлительный, как все дети, Петька уронил шпанхан на землю, зажмурил глаза и зачастил громкой скороговоркой, судорожно глотая слова и осеняя себя крестным знаменем:

Матушка, брошенная изба,
Нет у тебя хозяев,
Но есть у тебя четыре угла.
На тех углах есть стена без единого окна.
Как нет окна на стене,
Так чтобы не было и проклятья на мне.
Ключ, замок, язык. Аминь.
Аминь. Аминь.

Сверху с легким шуршанием посыпалась порохня[16] из мелкой гальки, песка и извести. Лучик света расширился до размеров церковного пилона[17], и в образовавшуюся дыру в потолке, через которую уже можно было наблюдать голубое небо, просунулась патлатая голова Данилы Загрязского.

– Петька, ты чего надрываешься, как диакон на амвоне?[18] Чего там у тебя?

– Тут покойник в оковах! – неловко переступая с ноги на ногу, ответил Петька, указывая на скелет в нише стены.

– Старый?

– Кто?

– Покойник твой!

– Чего он мой? Старый, конечно. Костяк один. Даже рухляди не осталось.

– Ну и чего тогда вопишь? Не укусит, чай? Мертвяком хоть забор подпирай, все нипочем.

Пристав исчез в проеме, но через мгновение опять появился и ободряюще произнес:

– Потерпи малость. Мы сейчас плиту сковырнем и проход очистим.

– Ладно, – махнул рукой Петька и бросил опасливый взгляд на нишу в стене. Свет из открытого проема рассеял кромешный мрак подземелья. Во мгле почти слитый с окружающим местом череп уже не казался таким зловещим, каким виделся еще совсем недавно. Скорее он разжигал любопытство. Беспокойный Петькин разум уже искал ответа на вопрос, кем мог быть этот несчастный, что умер здесь столь ужасной смертью, не оставив после себя ничего, кроме груды полуистлевших костей? Что совершил, в чем провинился? Какую тайну унес с собой?

Присмиревший от мыслей о бренности бытия юный князь в ожидании вызволения из нечаянного плена встал на колени и руками пошарил вокруг в поисках упавшего с осыпи шпанхана. Он нащупал что-то гладкое и прохладное, но уже в следующий момент находка с угрожающим шипением выскользнула из руки, в то же мгновение с ближайшей колонны с глухим стуком на плечо упало плотное и гибкое, как плеть, тело. Задев правую щеку, оно, шурша, соскользнуло на землю. Охваченный безудержным ужасом Петька подскочил на месте и истошно заголосил, задрав голову к проему в потолке.

– Данилаааа, вытащи меня скорей!

В проеме опять появилась голова пристава.

– Ну чего опять? – спросил он недовольно. – Усопший куролесит?

– Тут змеи! Много змей! – дрожащим голосом прошептал мальчишка, не смея даже пошевелиться.

Загрязский крикнул что-то своим работникам и через мгновение просунул в дыру горящий факел.

– А ну, Петя, посторонись! – крикнул он парню и бросил факел вниз. Следом бросил и второй чуть в сторону от первого.

Свет впервые за сто лет осветил мрачное подземелье, представлявшее собой большой зал с низким сводчатым потолком, подпертым кряжистыми колоннами двух саженей[19] в обхват. Из зала во все стороны вели многочисленные коридоры, некоторые из них были открыты, другие закрыты толстыми, давно сгнившими и покосившимися дверями. А некоторые были просто наглухо заложены кирпичом и природным камнем. Но главное, что увидел Петька в подземелье, были не мрачные стены из красно-серого кирпича, не грязные заваленные мусором полы, не колонны, поросшие толстым мхом, а обитатели этого угрюмого места. Змеи. Сотни гадюк устилали собой пол, выбоины стен и трещины сводов. Они собирались в огромные подвижные клубки в нишах и расселинах, свисали с гнилых поперечин покосившихся дверей, ползали по капителям колонн. Копошились у подножья осыпи, на которой стоял он, едва живой от страха. Добрый десяток ползучих гадов сновал и среди останков человека в нише.

– Мать честная! – воскликнул Данила. – Господи, помоги! Видать, у змей здесь зимовье было, а обвал их потревожил. Скверное дело.

– А мне что делать, Данила? – ныл Петька, утирая текущие слезы грязным рукавом порванного в клочья охабня. – Я боюсь!

– Стой смирно, дружочек, ежели жизнь дорога. Даже не шевелись. Они сейчас злые. Мы тебя вытащим, главное, не сходи с места.

Загрязский исчез. Слышно было, как он орал на мастеровых, заставляя их пошевеливаться, а те отвечали нестройными голосами. На пол сыпались штукатурка и кирпичи. У проема как живой скрипел и шевелился потолок, но пока не поддавался усилиям рабочих. Факелы погасли. Петька стоял в темноте, как истукан, врытый в землю. Зубы его выбивали барабанную дробь. Судорожно сжатые кулаки онемели. Он читал Отче наш и Символ веры[20]. Ему казалось, что змеи ползут по ногам, лезут на плечи и лижут щеки своими раздвоенными язычками. Наконец, когда, казалось, сил уже не осталось вовсе, раздался страшный скрежет и треск. Огромная плита, развернувшись боком, рухнула вниз с высоты трех саженей, осыпав мальчишку градом мелкой щебенки и битого кирпича. В подземелье проник яркий дневной свет, от которого Петька, довольно долго находившийся в темноте, невольно зажмурился. Не успела улечься пыль от рухнувшей плиты, как вниз полетели горящие факелы и кульки тлеющей материи, а следом полезли мужики, вооруженные палками, косами и деревянными киянками. Они убивали зазевавшихся змей. Впрочем, большинство их успело расползтись по укромным местам сразу, как только рухнула крыша.

Данила Загрязский, давя гадюк каблуками сапог, первым спустился в подземелье и, довольно улыбаясь, шел к Петьке, раскрыв ему свои объятия. Петька облегченно выдохнул, утер сопливый нос рукавом и, по-детски всхлипывая, уткнулся в могучую грудь пристава.

– Ну, дружочек, и натворил ты дел! – произнес Данила, гладя своей огромной ручищей по голове мальчика. – Думаю так, что быть тебе сегодня драным! Иди, отец наверху ждет. Повинись перед ним.

Петька выбрался из подземелья и огляделся. Князь Щенятев стоял на краю Гледенской горы, спиной к сыну и смотрел на исток Северной Двины у слияния рек Сухоны и Юга. Смотрел с удовлетворением, как снимались леса с белоснежных стен городских укреплений, золотых куполов монастырских храмов и посадских церквей. Князь любовался делом рук своих. Он смог. Он справился. Городу Устюгу отныне суждено было стать Великим. Теперь он знал это наверняка. Год назад он взялся за перестройку, а по сути за строительство нового города, он торопился, может быть, даже больше, чем того требовали обстоятельства. Его подгоняли вести о надвигающейся войне с мятежной Казанью, которая все чаще и чаще беспокоила северные рубежи России. Сегодня он понял вдруг, что к той тревоге было подмешено еще одно чувство, о котором он раньше старался не думать. Когда сын провалился в подземелье, князь Михаил почувствовал острую резь в груди, которая сменилась долгой ноющей болью во всем теле, точно кто-то схватил его сердце руками и накрутил на ребра. Закружилась голова, и вдруг стало трудно дышать. Потом боль отпустила, но, наверно, впервые за всю свою жизнь князь подумал о своей смерти. Ведь жизнь, она одна на всех, она общая, а смерть всегда только твоя! С чем ты придешь к последнему вздоху? Не будет ли стыдно за прожитые годы? Не замучает ли совесть на пороге вечности?

«Совесть моя с молоточком ходит: и постукивает, и наслушивает, – ухмыльнувшись, подумал князь, глядя на мощные стены Великого Устюга. – Славно, что я успел! Ах как это славно!»

– Батюшка, грешен я! Прости меня, Христа ради! – раздался за его спиной кающийся голос сына. – Я больше так не буду, вот тебе крест!