Марсель Паньоль - Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

• Название: Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников
• Автор: Марсель Паньоль
• Жанр: Современная зарубежная литература
• Год: 2019
• ISBN: 978-5-389-17435-1

Марсель Паньоль (1895–1974), драматург и кинорежиссер, первым из деятелей кинематографа ставший членом Французской академии, снявший фильмы, вошедшие в золотой фонд французской классики, в представлении не нуждается. А вот с Марселем Паньолем-писателем нам предстоит знакомиться заново. Впервые на русском публикуются его романы «Жан, сын Флоретты» и «Манон, хозяйка источников», ставшие основой фильмов, снятых самим Паньолем и Клодом Берри, где блистало целое созвездие великолепных актеров от Ива Монтана и Жерара Депардье до Эмманюэль Беар. «Жан, сын Флоретты» и «Манон, хозяйка источников» – это настоящая семейная сага: яркие характеры, отчаянная борьба, любовь, которая порой убивает. Действие разворачивается в живописных горах Верхнего Прованса. В деревушке Бастид-Бланш всего полтораста жителей, но страсти кипят нешуточные. В этом райском уголке благополучие людей зависит от крохотного родника. Под жарким солнцем Прованса обычная вода становится вожделенной ценностью, синонимом самой жизни, именно вокруг воды суждено развязаться войне двух семейств.

---

Тем не менее Уголен вошел в дом и через отверстие в ставне стал наблюдать за происходящим.

Пико-Буфиго спустился по крутой тропинке, но, вместо того чтобы следовать по ней до дна ложбины, а потом подняться вверх до деревни, он повернул на дорожку, что отходила под прямым углом и вела в Массакан.

Нос у него был иссиня-черным, глаза затекли, но он шел спокойным шагом и довольным взглядом осматривал окрестности.

Остановившись перед домом, он позвал:

– Эй, Массакан!

Уголен ушам своим не поверил. Массакан был бывшим владельцем его дома и умер лет десять тому назад. Пико-Буфиго подождал минуту, огляделся и снова позвал:

– Эй, Массакан!

И тут Уголен поймал его взгляд.

С покалеченного лица смотрели улыбающиеся ясные глаза.

Уголен вышел из дому и подошел к нему.

– Как дела, Пико-Буфиго?

– Да неважно, – ответил тот, – неважно! А ты кто будешь?

– Я Уголен.

– Из рода Субейранов?

– Ну да! – подтвердил Уголен, на всякий случай отступив на шаг.

– Ты так изменился, тебя не узнать! А мне думалось, тебе лет пятнадцать. Как поживает твоя мама?

Уголен, которому стало немножко страшно, не посмел сказать ему, что мать скончалась уже много лет назад, и ответил:

– Как нельзя лучше!

– Ну и славно!

Пико-Буфиго провел рукой по лицу и проговорил:

– Смотри, как я себя уделал!

Он пальцем указал на нос, похожий на баклажан, и придвинул его к Уголену.

– Ну и ну, ничего себе! А что с вами случилось-то?

– НИЧЕГО не знаю! – выпалил Пико-Буфиго. – Представь себе, я вчера полез на оливковое дерево, чтобы нарезать веточек, а потом очнулся совершенно разбитым под деревом. Мне не больно, но боюсь, со мной случился удар, как это было с покойным отцом. Первый удар еще ничего, зато второй… – Покачав головой и обеспокоенно прикусив нижнюю губу, он вдруг спросил: – Массакана дома нету?

– Нет, – ответил Уголен.

– А где он?

– На кладбище.

– А зачем он туда пошел?

– Он пошел туда уже десять лет назад, чтобы навеки упокоиться, – дал Уголен исчерпывающий ответ.

– Массакан умер?.. – задумался Пико-Буфиго. – Ну и дела! Сам видишь, что бывает от удара! Что он умер, это не так страшно, страшно, что я об этом не помню! Ну да ладно. Представь себе, я хотел попросить его оказать мне услугу, сходить в деревню вместо меня… Потому что с таким лицом лучше, чтобы никто меня не видел. Станут смеяться. Я хотел попросить его сходить за продуктами…

– А мне как раз нужно в деревню… Что вам принести?

– Две бутылки вина, буханку хлеба и батон колбасы. Есть страшно хочется.

– Договорились…

– Ты хороший паренек. Вот тебе деньги. – Он положил ему в руку купюру в десять франков. – Сдачу принесешь обратно. Вернусь к полудню.

Он встал.

– Подождите! – остановил его Уголен.

Он вошел в дом и вернулся с половиной булки и куском колбасы.

– Пока возьмите хоть это!

– Спасибо, – поблагодарил Пико-Буфиго и с удивительной жадностью набросился на еду.

Затем, повернувшись к Уголену спиной, он удалился.

* * *

Лу-Папе, выслушав рассказ Уголена, поджал губы, несколько раз покачал головой и сказал:

– Это он нарочно! Чтобы усыпить нашу бдительность. Прикидывается дураком, а на самом деле умнее, чем мы с тобой.

– Ты бы его видел… – возразил Уголен.

– А я как раз и хочу видеть его. Сгоняй-ка за его покупками, а потом нанесем ему визит.

* * *

Они застали Пико-Буфиго сидящим на парапете террасы у своего дома. У Лу-Папе на всякий случай висело на плече ружье.

Пико-Буфиго их прекрасно узнал, набросился на вино и стал настаивать, чтобы они чокнулись с ним. Сам он выпил залпом четыре стакана вина и душераздирающим голосом пропел старинное провансальское рождественское песнопение: La cambo me fai mau[14].

Они ушли от него в недоумении.

– По-моему, он и впрямь свихнулся! – сказал Уголен.

– Возможно, – подтвердил Лу-Папе, – возможно… Сильный удар по голове может перевернуть мозги, как переворачивают блины на сковороде!

– Может, сейчас как раз удобный момент опять предложить ему пять тысяч?

– Ни в коем случае! – возразил Лу-Папе. – Если он по-настоящему свихнулся, то может случиться, память и вернется, а если он притворяется, не стоит ему об этом напоминать… Будем осторожны! И больше не гуляй один и без ружья! Он уже убил одного, к тому же чуть ли ни за что! Не хочется, чтобы ты оказался вторым, а я третьим! Будем осторожны!

С этого дня они оба постоянно были начеку, ночью запирали дверь на щеколду и держали в изголовье заряженное ружье.

Между тем Уголен пребывал в нетерпении и страшном беспокойстве… Его крохотная плантация дала ему еще два букета гвоздик, которые он отвез в Обань, домой он вернулся с пятьдесят одним франком в кармане… Такой успех разбил ему сердце, а краткое письмо Аттилио окончательно доконало его.

Каллега!

Ну что ты решил? Я аставил для тебя всего штук двести саженцев. Ты можешь получить десять тыщ стеблей. Этого дастаточно чтобы за удачный сезон заработать двенацать тыщ франков. Как только ты мне напишешь, привезу саженцы и объясню, как и что.

Твой друг Аттилио

– Двенадцать тысяч франков! – поразился Уголен. – В этом году я потеряю двенадцать тысяч франков! Сколько это двадцатифранковых монет?

Лу-Папе подумал минуту, закрыв глаза и торопливо шевеля губами, затем подсчитал на пальцах и, наконец, ответил:

– Куча.

– Так вот, я эту кучу потерять не намерен. Хватит ждать. Еще не поздно. Завтра отправлюсь в Жеменос. Я уверен, что найду там какой-нибудь дом, сдаваемый в аренду, с полем и водой. Там воды сколько угодно! Там и начнем выращивать гвоздики.

Лу-Папе нахмурился, его глаза засверкали.

– Что ты мелешь? Ну да ладно, лучше промолчу.

– Я тебе все объясню…

– Замолчи или говори о другом, – стукнул кулаком по столу Лу-Папе.

* * *

Никогда не было такого, чтобы уроженец Бастид-Бланш бросил родную деревню, за исключением сына старого Медерика и семьи Тестар. Сыну Медерика это простили, поскольку он уехал в Марсель и выучился на таможенника, что, как всякий знает, является профессией, достойной всяческого уважения, ибо таможенник носит форму и наделен правом обыскивать любого, даже господина кюре, и к тому же ничто не мешает ему спать – ни заморозки, ни засуха, ни град, и все это кончается выходом на пенсию: сиди себе, засунув руки в карманы… Сделать такую блестящую карьеру, не покидая Бастид-Бланш, просто невозможно. А вот Тестары, которые променяли родную землю на чужую, получше, тем самым опозорили свой край и опорочили честь деревни, и потому, проходя мимо развалин их фермы, всякий демонстративно плевал в ее сторону. Впрочем, какой толк преуспеть на чужбине? Там ни один друг не будет радоваться твоим успехам, да и вкуснейшую зависть соседей тебе не смаковать изо дня в день.

Главным было то, что Субейраны считали себя в какой-то степени аристократией деревни, хранителями ее традиций и тайн: Уголен ощутил, какое глубокое возмущение таилось в молчании Лу-Папе, и ему стало стыдно за то, что он хотел дезертировать.

– А в Ле-Плантье? В Ле-Плантье разве нельзя? – спросил Лу-Папе.

Это была маленькая, затерянная в холмах пещера, загороженная стеной из крупных камней, в которой, как говорили, когда-то жил отшельник. Потом она служила овчарней, так как там круглый год, летом и зимой, бил ключ.

– Мне и самому это пришло в голову… – ответил Уголен. – Источник там неплохой, но это на высоте четырехсот метров, так что зимой там по утрам все покрыто изморозью, а изморозь для гвоздик – это смерть. К тому же не забывай, это тоже принадлежит Пико-Буфиго!

– Верно… – согласился Лу-Папе. – Значит, остается только водоем. Давай попробуем вырыть большой водоем на дне ложбины под Массаканом с канавами, которые собирали бы дождевую воду со всей округи… Но нам нужно точно знать, каких размеров должен быть водоем. Он написал: десять тысяч растений. Спроси у него, сколько литров воды нужно на одно растение. А еще: сколько стоят саженцы. Сам я писать не могу, потому как у меня теперь руки ломит.

Уголен, судорожно сжимая ручку и высунув язык, написал Аттилио длинное письмо.

Несколько дней спустя, когда он прореживал крону персиковых деревьев, появился Лу-Папе – он поднимался к нему с письмом из Антиба, доставленным почтальоном в деревню. Это был ответ от Аттилио. Они сели на каменную закраину колодца и стали читать.

Калега,

я тебе не сразу атветил патаму как моя сестра вышла замуж за Эгидио, таго, кто ее всегда лапал. Типерь он имеет полное право. Что касаеца саженцев, разумеется, это будет падарок. Мой отец гаспадин Торнабуа сагласен. Я ему не сказал, что ты спросил, сколько это стоит. Это агарчило бы его. Они будут гатовы к апрелю. Приготовь поле и прежде всево воду. Мой отец гаспадин Торнабуа гаварит, что для десяти тыщ растений нужно иметь в запасе как минимум четыриста кубов. Это я тебе верно говорю. Если у тебя их нету, не стоит начинать. Ты все харашо понял? Четыреста метров. Это не метры в длину. Это кубы, те же самые как на экзамене на акончание начальной школы: из-за этих метров я никак не мог здать экзамен, а вот типерь пользуюсь ими чтобы получить деньги намного больше чем учтитель! Такава жизнь! Напиши мне еще, но следи за арфаграфией! Ничево не панятно, нужно все время атгадывать! Я это говорю не для того, чтобы тибя обидеть. Со мной тоже случаеца ни знать как пишеца слово, тогда я вместо него пишу другое!