Юлия Лавряшина - Запретный плод

• Название: Запретный плод
• Автор: Юлия Лавряшина
• Жанр: Современная русская литература
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-106779-3

Любовь это или страсть, когда в 47 лет теряешь голову от 22-летнего парня, который даже младше твоего сына? Кажется, он мой человек, и если бы было наоборот – он старше, ты намного младше, – считалось бы нормой. Но этот мир полон стереотипов, и такая связь осуждается большинством. Еще и собственные сомнения: нужна ли я ему? Как долго все будет длиться? А отказаться от счастья так сложно… Ранее роман выходил под названием «Toyboy. Мальчик-игрушка»

---

Но самого Макса больше ужасало то, что никакой другой женщиной, хоть несовершеннолетней, Ольгу сейчас не заменишь. То есть теоретически можно, да и практически наверняка получится, но это будет не то, не то… Желание-то – векторное, определенно направленное. Подмена – она и будет подменой. Китайские подделки под «Версаче» того не стоят, хоть внешне и выглядят не хуже. Все дело в тонкостях…

– А как вы обычно добираетесь до своего Переделкино, если у вас нет машины? – неожиданно спросила Ольга, вернув его к действительности, и заметила: – Смешное название – Переделкино. Сразу напоминает Самоделкина…

С трудом сморгнув наваждение, Макс откашлялся:

– У вас маленькие дети?

Она вскинула брови, заморгала от неожиданности:

– Почему вдруг такой вопрос?

– Если вы Самоделкина помните – значит не так давно читали детские книжки…

– Давно, – произнесла Ольга жестко.

Может, ему еще год рождения назвать, подумалось с раздражением. Хотя почему бы и нет? Чтобы не было никакой неясности, никакой двусмысленности. Сама ведь этого терпеть не может.

– Мой сын, наверное, ваш ровесник, – заставила себя произнести легким тоном. – Так что такие книжки мы читали с ним лет двадцать назад. В прошлом тысячелетии.

– Мне двадцать два, – произнес он с вызовом, будто признавался в тайном пороке.

Ольга так и обмерла: «Совсем пацан…» Через силу выдавила улыбку:

– Пашке двадцать шесть. Он сейчас живет в Париже.

В мыслях мелькало молниями: «Куда поперлась с мальчишкой? Усыновить его решила? Что ты вообще делаешь?!» Она вдруг ощутила такую беспомощность! И, распластанная на ковре, не могла шевельнуться от боли: такие мальчики уже не для тебя. Поздно. Все поздно. Тебе кажется, что каждый рассвет все так же обещает самое невозможное, о чем мечталось перед сном, всегда только мечталось… Но он же высвечивает и календарь на стене: сорок семь лет!

Почему она не держалась за каждый день? Как могла допустить, чтобы вечера, когда нет спектакля, проходили впустую – у телевизора, не отличимые один от другого? От тысяч других… Зачем принесла в жертву собственной лени те утренние часы, что просто провалялась в постели, когда за городом звенели шмели и чьи-то губы могли пахнуть медом, цветами… Чьи? Может, его? Почему бы и нет?

«Нет! – испуганно вскрикнуло все в ней. – Это было бы… издевательством над собой! Зачем? Чтобы постоянно помнить о том, что он заметил этот проклятый целлюлит и выступившую на ногах сетку сосудов? Брюки носить приходится, а если что-то короткое, так только с чулками…»

Ей вдруг вспомнилось, как в возрасте Макса она шла по Цветному бульвару в самодельной мини-юбке на тоненьких каблуках, ноги голые, еще не требовалось прикрывать их колготками. Попавшийся навстречу парень без слов улыбнулся, прищелкнул языком и поднял большой палец. Она в ответ сверкнула глазами: «Я знаю!» И действительно знала, что такие ноги еще поискать…

«Ах, если б у всех женщин были такие ноги, как у тебя! Это был бы рай на земле», – это сказал ей другой, кажется, еще раньше. А может, позже, но все равно давно это было. Странно, только это воспоминание не расстроило ее сейчас, а разозлило, раззадорило: «Да что это я себя списываю?! Черта с два! Если в сорок лет жизнь только начинается, под пятьдесят она – в самом расцвете. Бальзак, паразит, записал тридцатилетнюю женщину в отжившие, и пошло с тех пор это мерзкое – «бальзаковский возраст»…»

Одна ее знакомая, бывшая артистка, которая даже Ольгу до сих пор считает девочкой, сказала как-то в приватной беседе за рюмкой чая: «Я тут пыталась понять, когда у женщины пропадает желание… И поняла: никогда!»

А если хочет любви, решила уже сама Ольга – значит молода, потому что у женщины этого мучительного расхождения желания с возможностями не бывает.

– Я привыкла выполнять обещанное.

Она произнесла это как вызов, а он даже не понял, о чем идет речь. Ольге пришлось напомнить, что она обещала (ну, почти обещала!) спеть ему тот романс, что, как на грех, так легко вспомнился. Ее глупые слезы нужно чем-то затмить, чтобы Макс не посчитал ее истеричкой, погрязшей в климаксе.

«Хотя, – усомнилась Ольга, – у некоторых мужиков женские слезы вызывают прилив нежности. Покровительственной такой: мол, она слабая, беспомощная, мое плечо – в самый раз. И не догадываются, что слезы помогают наполниться новой силой. Она восстанавливается в женщинах, как запасы крови. Так уж природа создала…»

– Так вы, правда, споете? – Он искренно обрадовался, засветился весь, заерзал от нетерпения.

Она закусила губу: «Ну, пеняй на себя… Это на всех безотказно действовало!» Сказала весело:

– А почему бы и нет? Хороший романс – как хороший роман.

– Написанный или…

Задумалась только на секунду:

– И то, и другое, пожалуй.

И положив руку на спинку его сиденья, будто приобняв, чтобы создать атмосферу интимности, она вывела низким голосом – в пении еще более низким, чем обычно:

– Я ехала домой…

Многие говорили, что Ольга поет как-то особенно: мурашки по коже бегут от той с трудом сдерживаемой страстности, которая вибрирует в ее голосе. Она всегда пела тем, кого хотела особенно мучительно и сомневалась, что добьется своего другими средствами.

Все это было, конечно, дико: машина несется по Садовому кольцу, а перемещает их в век девятнадцатый… Такие взгляды разве может на нее бросать двадцатилетний мальчик? Или только такой и может? Те, что постарше, уже разучились так смотреть, так чувствовать, так воспламеняться от одного лишь звука голоса… Все-таки он – музыкант, она угадала. Пусть и не в привычном понимании этого слова…

«О, молодой генерал своей судьбы», – чуть переиначила она Цветаеву – в стихах было во множественном числе. Но другие из его поколения не интересовали. Сейчас в одном-единственном сосредоточилось все, что жаждало ее существо…

Надолго ли? Это не важно. Она знала, что миг придуманной любви бывает ярче прожитых вместе десяти лет. Не писателям поверила – сама прочувствовала, и не раз. Правда, с мужем прожила двадцать, и они уж так слились воедино, что искрой, прилетевшей со стороны, не прожжешь. В то время такой вот Макс еще наравне с ее сыном в школу ходил…

В душе отозвалось тоскливо: «Хочу к Пашке… Хоть увидеть его, полминутки потискать, как в детстве. Так хочу!»

Романс закончился. Макс забормотал что-то восхищенное, не надуманное. Но в тот момент она только бесстрастно констатировала: зацепило. И больше не обращая внимания на Макса, который уже повернул с Садового кольца на Кутузовский, чтобы выбраться на Можайское шоссе, достала телефон, вызвала сына. О Максе подумала: «Притянула пением, теперь самое время слегка оттолкнуть, чтобы охотничий азарт не угас. Я еще не досталась ему!»

Легкое недовольство собой: «Как всегда оторву его от дела…» Сын уже откликнулся:

– Мам? Привет!

Когда она слышала этот голос, у нее начинало радостно подрагивать в груди.

– Привет, сынка! Знаешь, у меня тут выдалась парочка свободных дней. Я хочу тебя повидать.

Быстрый взгляд Макса… Она не ответила на него.

– В смысле? – опешил Павел.

Ольга сразу почувствовала себя отвергнутой, не нужной даже сыну. Ей это всегда удавалось: за секунду прочувствовать то, на что другим требовались недели. В роль вживалась мгновенно, начинала говорить другим языком, видеть не своими глазами. Со временем научилась, выходя из театра, переключаться на себя саму, а в первые годы тяжко пришлось…

– Ты очень занят? – виновато спросила у сына.

Вот этого не стоило произносить вслух, тут же одернула себя. Этот мальчик видел ее в окружении поклонников, осыпающих цветами, не нужно развенчивать легенду о том, что в ней нуждаются все и сразу. Если б так было…

– Ты собираешься прилететь? – Кажется, сын все еще не мог поверить в это.

– Не стоит? Извини, это действительно бредовая идея.

Но Павел уже пришел в себя:

– Да что ты, мам! Прилетай, конечно. Я просто не сразу сообразил, о чем ты… О чем речь? Это просто классно будет!

– Правда, классно? – намеренно повторила она вслух.

– Еще бы! Здесь как раз намечается фестиваль «Божоле». В третий четверг ноября, как обычно.

– Третий четверг – это послезавтра, – сообразила Ольга.

– Ты ведь любишь это вино, да?

– Я тебя люблю, – сказала она, не стесняясь Макса, и вдруг опять покраснела, точно обоих мужчин поставила в двусмысленное положение. Не в ее стиле это было… Она не любила столкновений интересов, даже если дело касалось распределения ролей.

Сын отозвался без экзальтации:

– Я тоже, мам. Так когда тебя ждать?

– Послезавтра?

– Давай, послезавтра. Я освобожусь ото всех дел. Ты только позвони, во сколько прилетаешь, я встречу. Если вместе с Софи, ты не против?

– Я и по ней соскучилась, что ты думаешь?