Олег Рой - Три цвета любви

• Название: Три цвета любви
• Автор: Олег Рой
• Жанр: Остросюжетные любовные романы
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-109117-0

Ее благополучная, красивая жизнь рушится в единый миг! Ее муж исчез, и полиция уверена в его смерти. В скандальном телешоу появляется девушка, объявляющая себя любовницей погибшего, и заявляет, что ждет от него ребенка. К тому же бандиты стремятся завладеть успешным бизнесом, оставив вдову ни с чем. Как же ей выжить и справиться с ударами жестокой судьбы? Она не привыкла сдаваться и сделает всё, чтобы вернуть свое счастье! Теперь ей придется идти вперед, надеясь, что темная ночь когда-нибудь закончится и наступит новый светлый день…

---

– Фу на тебя! Ты как себя ведешь? Человек пришел, а ты на него бочку катишь. Ай-яй-яй!

Пес тут же повалился на бок, картинно раскидав лапы по сугробу, – и вовсе, мол, я ни на кого никакую бочку не катил, птичка пролетела, вот я и гавкнул.

– Да вы проходите, он больше не будет. – Ленька приветливо улыбнулся «лешему» и повел рукой в сторону избушки. – Чайку с нами выпьете?

– Чайку? – не то недоверчиво, не то недовольно буркнул дедок.

– Ну или не чайку, найдется и что иное, если пожелаете.

Друг рассыпался перед затрапезным гостем так, словно тот был потенциальным инвестором, готовым под соответствующее настроение вложить в дело пару-тройку миллиардов. Вот Ленька и создавал «соответствующее настроение». Очень похоже. Или наоборот – словно заговаривал зубы потенциальному конкуренту (еще не ведающему, что он таковым является), дабы усыпить бдительность. А после – ам, и нет конкурента.

Интересно, акулы улыбаются своей добыче?

Дим редко вспоминал, что Ленька – акула. Хотя поди такое забудь. Владелец гигантского холдинга, поднявшийся – и не пропавший, как большинство тогдашних, – в лихие девяностые. С мелочи начинал, с книгообмена. А сейчас – владелец заводов, газет, пароходов. Газет, правда, в Ленькиной собственности вроде бы не имелось. Но вот насчет пароходов Дим уже не был так уверен. И нате вам – расшаркивается перед обтерханным, хотя и колоритным местным «лешим».

Именовался тот вполне подходяще: Трифон Кузьмич. Виски ему не понравился:

– Дык самогон он и есть самогон. Благодарствуйте, конечно, за угощение, но нам бы чего попроще. По-нашему чтоб… ну там красненького могем или беленькой, еще лучшее. – Он так и выговаривал «лучшее», с ударением на предпоследнюю «е». Экий посконный дедуля, подумал мельком Дим, удивительно, что такие нынче еще остались. В двадцать первом-то веке!

Хотя внутри егерской избушки двадцать первый век казался куда менее реальным, чем посконное «лучшее». Даже широкая лавка под окном была накрыта вытертым гобеленовым ковриком с лебедями – экая древность. Спинкой лавке служил длинный, набитый душистым сеном мешок. И, честно, такого удобного сиденья Дим в жизни, кажется, не встречал, какие там анатомические диваны, что ты!

«По-нашему» у Леньки в рюкзаке тоже нашлось – прозрачная тяжелая литровка «беленькой» (явно недешевой, хотя Дим в водке и не разбирался).

– От это совсем другой коленкор!

Ленька осторожно поинтересовался:

– Трифон Кузьмич, а что это мы с вами раньше-то не встречались? Я к Семенычу (так звали егеря) не первый год наезжаю, а вас не припомню.

– Дык я тут живу-то всего третий год. У меня дом в Брянской губернии. Ну был то есть. Тут, вишь, кака история вышла. – Кузьмич повозился, устраиваясь поудобнее: когда еще выпадет возможность поведать свою историю свежим слушателям? – Дочурка моя с зятем фермерствовать надумали. Надоело им, вишь, в городе. И то – чего там, в Брянске, ловить? Даже еще и не в самом Брянске. В столицу ехать, карьеру делать (он так и сказал «карьеру делать») поздно уже, не молоденькие, свои детки взрослые, все выучились, все при деле каком-нибудь. Да и кака там карьера у продавщицы да у электрика? Не, зять у меня рукастый, не токмо электрик, он и столярку, и сантехнику всякую – все могет. А тут, вишь, домик их под снос обозначили – трасса, что ли, какая-то там идет, не то еще другое строительство. Квартирку взамен выделили, ясно дело, но они-то привыкшие собственным домом жить: огородик там, курочки, козочка, иногда свинок подращивали. В земле-то оба умеют копаться, в квартире им тесно и душно. Ну я им свою хату и отдал, а сам сюда, к куму перебрался. Он тоже вдовый, осьмой год уж, кум-то, ему тож одному куковать невесело. А вдвоем мы ого-го! Кум-то, пока один куковал, сильно по этому делу поплыл… – Дедуля щелкнул себя по кадыку. – Я ему мозги-то прочистил, ты чего, грю, на погост раньше срока собрался? Погоди пока, не время. И – завязал кум! Не то чтоб начисто, тут у нас совсем без этого дела тоже никак. Но аккуратно потребляет, в плепорции. С морозу там или с устатку. Хозяйство его вдвоем налаживаем. Вот крышу прошлым годом перекрыли, нонешним – баньку бы подновить надобно.

Початую литровку дедуле отдали с собой.

От свежего воздуха и длинного-длинного дня Дима сморило рано. Ленька еще возился, приготовляя что-то к завтрашнему действу и шикая на лезущего под ноги Джоя, а Дим подремывал. Как будто на теплых волнах качался. Качался, качался, качался… Стуки, возня и шорохи наконец смолкли, но обступившая его тишина почему-то не убаюкивала, а наоборот. Да и тишина была не совсем тишина. Даже посыпавший вдруг снег шептал за окнами довольно явственно. Переговаривался с принесшим его ветром, постукивал мелко в окна, позванивал стеклами, поскрипывал досками ветхого крылечка…

* * *

– Не извольте беспокоиться, беспременно передам, – пробурчала Леля, словно свекровь еще могла ее слышать.

В ее возрасте, видите ли, пора стать серьезнее! Можно подумать, Леля сама не понимает, что сорокалетняя женщина, демонстрирующая ужимки пятнадцатилетнего подростка, выглядит смешно и жалко. Но Леля ведь никогда! Никогда-никогда!

Она же не уродует себя, как вон та сворачивающая за угол девица! С волосами, выкрашенными в три цвета: бледно-синий с зеленоватым оттенком, почти бирюзовый, вырвиглазный персиковый, скорее даже оранжевый, и – ослепительно белый. Собственно, в пестрых волосах нет ничего ужасного… Вот если бы трехцветная девица надела длинное черное пальто или коротенькую джинсовую курточку (трехцветную, как волосы, или белую), было бы отлично. Но на фоне унылого пуховика цвета подгнившей болотной тины и еще более унылого полосатого серо-коричневого шарфа грубой вязки пестрая девицына голова выглядела неуместно, как бриллиантовое колье с купальником. Она-то, Леля, всегда чувствовала, что уместно, а что нет.

Сам Вадим Леонтьевич Рерих, модный питерский стилист, владелец крупнейшего «бьюти-центра», а для нее и Леньки просто Дим, говорил, что у Лели чувство стиля врожденное. Как музыкальный слух. Так что Лидия Робертовна – просто дура!

– Чтоб тебе сдохнуть!

Она вздрогнула. Не от страха (ничего пугающего в раздавшемся подле голосе не было, голос как голос, женский, по-старчески скрипучий) – от неожиданности. Или от неловкости, что ли. Как будто на новое – белое-белое! – пальто нагадила вдруг пролетавшая птичка. И теперь посреди сияющей белизны – отвратительное пятно. Ни ты в этом не виновата, ни тем более птичка. И страшного, в сущности, ничего. Но неприятно. Мало было звонка от свекрови, так еще и это!

Секундой позже она почувствовала и запах. Не то медицинского чего-то, не то химического. С отчетливой примесью гнилой затхлости.

– Чтоб тебе сдохнуть! – повторил голос.

Леля осторожно повернула голову. Хотя ей совершенно не хотелось. Как будто, если не смотреть, окажется, что скрипучий голос просто померещился, и никакого запаха нет, и той, что его источает, – тоже.

Но она была.

Старуха, конечно. В полном соответствии с голосом и «ароматом».

Леля уже видела ее – но раньше только издали, а тут вдруг ведьма зачем-то решила подойти. Хотя, может, это вовсе и не та, что несколько раз за зиму Леле попадалась. Все бедные старухи похожи одна на другую. Хотя эта пожалуй что и особенная.

Гротескная настолько, что казалась ненастоящей. Как будто под обильными лохмотьями – никакого тела. Пустота. Хотя, конечно, просто тощая старуха. Напялила на себя почему-то много всякого тряпья – словно собиралась на маскарад и не смогла выбрать, какой костюм ей больше к лицу. К лицу, да. Темному в тени обвисших полей нелепой джинсовой панамы, с почти черными провалами морщин. Какой маскарад?! Скорее уж мешок старья из благотворительной конторы… Точно! И запах этот – наверняка запах дезинфекции. А навертела на себя столько одежды, чтобы не мерзнуть. Или… или просто негде держать свое «имущество»… Это же просто нищенка! Бомжиха!

Нищих Леля опасалась. Чувствовала себя почему-то виноватой – как будто украла у них что-то. Благополучие свое, счастье, беспечальную, в сущности, жизнь.

– Чего вылупилась? – проскрипела старуха. – Сытая, довольная? Нахапала, нагребла? Все себе, а остальным – фигу без масла!

Вот тут Леля впрямь испугалась. Старуха словно мысли ее прочитала.

– Что вы такое говорите? – пролепетала она.

– Что слышала! Не век тебе жировать! Сдохнешь в собственной блевотине – всем на радость!

Наверное, надо ей денег дать! Несчастная же бабка! Бездомная, вонючая… Леля принялась шарить по карманам в поисках наличности – тут карты банковские, тут телефон… Были же какие-то деньги… Кажется…

– Сейчас, сейчас, погодите, где-то у меня…

Старуха явно догадалась, о чем Лелин бессвязный лепет, и взъярилась еще больше:

– Засунь свои паршивые деньги себе в… – и подробно объяснила, куда именно следует отправить милостыню. – Не откупишься!