Алекс Д - Мактуб. Ядовитый любовник

• Название: Мактуб. Ядовитый любовник
• Автор: Алекс Д
• Жанр: Эротическая литература

В Нью-Йорке происходит серия громких убийств молодых девушек. Убийца, получивший в прессе прозвище «Ядовитый любовник», бросает вызов общественности, выкладывая в сеть страшно-красивые снимки своих жертв. К резонансному расследованию присоединяется молодой агент Эрика Доусон, чья подруга оказалась в числе убитых. На первом же задании Эрика сталкивается с неожиданной преградой в лице загадочного художника Джейдана Престона, по ряду причин попавшего в список подозреваемых. Запретное влечение, возникшее к возможному убийце, может стоить ей карьеры и жизни. Жертвами «ядовитого» маньяка, становятся исключительно девушки с восточными корнями: он украшает их брильянтами, обнажает тела и скрывает лица масками, оставляя на коже арабскую вязь, значение которой предстоит расшифровать Эрике Доусон. Каково это осознавать, что в плену роковой страсти, каждый вдох может стать последним? И почему, ей кажется, что за маской циничного художника может скрываться еще более опасный хищник? В книге присутствует нецензурная брань!

---

Кончики его пальцев приближаются к краям маски, но я не чувствую касания, и не чувствую, как он скидывает меня на пол салона Кадиллака, но мне не больно.

Плохо, что не больно. Это значит, что…

Я умираю.

И холодное триумфальное выражение в его равнодушном взгляде, говорит мне о том, что так и есть. Я еще мыслю, но уже не могу дышать, не чувствую собственного тела.

Это конец.

Макту́б مكتوب‎.

Так предначертано.

Глава 1

«Двое в пустыне пытаются отыскать не только друг друга, но и оазис, где они могут быть вместе».

Джон Фаулз «Коллекционер».

14 лет назад.

Кемар[1], поселение Аззам.

Мелодичный азан муэдзина разносился из галереи высокого минарета над Аззамом. Полуденное знойное солнце стояло в зените, золотые лучи отражались в изогнутом полумесяце, венчающем купол мечети и рассыпались сияющими бликами по белокаменным стенам. На удивление мощным и красивым голосом слепой юноша Абдула, стоя лицом к Мекке, нараспев читал молитву, воссхваляя Аллаха и призывая на Джуму[2] собирающихся возле небольшой мечети прихожан. Его лицо было охвачено безмятежным одухотворением и покоем, а незрячие глаза прикрыты в блаженном умиротворении. Мужчины и женщины в праздничных одеждах с чистым и открытым сердцем, оставив все дела и устремив мысли к Всевышнему, спешили совершить пятничный намаз, являющийся главным событием недели в небольшом и бедном поселении.

С босыми ногами и праведными мыслями мужчины устремлялись занять места сразу за имамом Ибрагимом, готовящимся читать пятничную проповедь, в то время, как женщины смиренно занимали самые дальние ряды за деревянной перегородкой, разделяющей молитвенный зал. Дочери усаживались на бардовые толстые ковры рядом с матерями, сыновья с отцами. Никто не кричал, не суетился, не толкался, не предавался пустой болтовне. Даже самые неугомонные маленькие ребятишки робко опускали головы, проникаясь атмосферой благочестия и торжественной святости.

Пронзительный, приятный и ласкающий слух голос слепого муэдзина прозвучал в последний раз с украшенного узорчатой кирпичной кладкой минарета, возвышающего над Аззамом. Почти все жители поселения собрались на Джуму сегодня, за исключением больных, беременных, малолетних детишек и немощных стариков. Не больше ста двадцати человек насчитал зорким взглядом имам, начиная молитву.

Джамаль, тринадцатилетний сын местного реставратора Омара Камаля – набожного, бедного и уважаемого человека, пришел в мечеть в числе первых вместе с отцом. Омар помогал имаму Ибрагиму с мелкими поручениями от чистого сердца и не брал за свою работу никакой платы. Орнаментная вязь, богатые узоры на михрабе[3] и слова из священного Корана были выведены сильной и уверенной рукой истинно верующего мусульманина Омара Камаля. И, если где-то краски выцветали и трескались, то он или Джамаль первыми спешили исправить малейшее несовершенство в мечети. Омар Камаль каждый день возносил молитву Аллаху за то, что сын разделил его талант к творчеству, крепкую веру и стремление вести благочестивую жизнь и молился о его душе больше, чем о своей собственной. И тому были веские причины, о которых не знал ни Джамаль, ни даже самые близкие родственники Омара.

Заняв свое привычное место и окинув взглядом молитвенный зал, юноша увидел, как отец вместе с другими верующими склонил колени. Его мать Сара и две сестры должны были прийти чуть позже. Юноша никогда не молился рядом с отцом, выбирая самый последний ряд. Никто не удивлялся, зная, что Джамаль так поступает, чтобы быть поближе к маленьким сестрам и матери. Сара гордилась, рассказывая подругам, каким защитником растет ее единственный сын.

Но правду знал только Джамаль, испытывая глубокую вину и стыд за то, что его мысли были далеки от благочестия и святости, прививаемых отцом с раннего детства. Вовсе не забота о матери и сестрах держали мальчика в крайнем ряду перед ограждением, за которым молились женщины, а голубые глаза девочки в черной абайе[4] и плотном хиджабе с прорезями, сквозь которые она смотрела на мир и на него… Джамаля Камаля.

Девочка приходила в мечеть с отцом и братьями, которые молились отдельно. Одинокая, скромная, маленькая, редко поднимающая с пола робкий взгляд, но, когда это случалось, Джамаль от волнения забывал слова молитвы и смотрел только на нее, нарушая все запреты, пытаясь не пропустить короткие мгновения, запомнить каждый оттенок небесной лазури, чтобы потом запечатлеть в своих набросках, которые прятал в укромный уголок подальше от глаз родителей. Но сколько бы юноша не рисовал голубоглазую незнакомку, работы получались незаконченными, не отражающими всей той красоты и хрустальности, которые он видел во время краткого пугливого обмена взглядами во время молитвы. Всему виной хиджаб, скрывающий от него оставшуюся часть лица, не менее красивого (он был в этом абсолютно уверен), чем большие миндалевидные небесные глаза с неспокойной рябью, рассыпавшейся серебристыми точками по голубой радужке. Светлые, насыщенные, бездонные, несвойственные аззамским девочкам, они заколдовали, заворожили Джамаля, навевая мысли о прозрачных чистых водах глубоких далеких морей и бушующих океанов, которые он никогда не видел. Про себя Джамаль называл ее Эйнин. Ему казалось, что это имя идеально подходит девочке.

Каждый раз она робко опускала ресницы, встретив его прямой настойчивый взгляд, но, когда он украдкой опять оборачивался, поднимала снова. И, наверное, точно так же стыдилась интереса, который пробуждал в ней черноволосый высокий мальчик с темно-синими выразительными, пронзительными глазами, являющимися редкостью в здешних местах. Но только Джамалю приходила в голову мысль нарисовать глаза Эйнин, чтобы сохранить их лазурный, чистый небесный свет на бумаге и в памяти.

Если бы отец нашел его папку с работами, то прибег бы к самым жестким мерам, может быть, даже к порке розгами. Джамаль выдержал бы любое наказание со смирением, потому что заслужил его. И он и голубоглазая девчонка поддались соблазну в самом неподходящем для греховных мыслей месте, нарушили запрет.

Даже не оборачиваясь Джамаль угадывал, когда Эйнин занимала свое место за перегородкой, и за молитву позволял себе обернуться не больше двух-трех раз, чтобы не навлечь подозрения других женщин. И девочка, осознано или нет, помогала ему (или являлась испытанием для его веры), вставая рядом с матерью и сестрами Джамаля. Именно поэтому Сара Камаль думала, что сын оглядывается, чтобы посмотреть на нее. Вот и сейчас быстро повернув голову, Джамаль утонул в бездонных глазах девочки. Плотно сжал губы, стараясь сдержать зарождающуюся в уголках губ улыбку. С трудом оторвавшись, скользнул вправо в поисках мамы и сестёр, но их места до сих пор оставались пустыми, хотя имам уже заканчивал проповедь. Сара Камаль никогда не опаздывала на пятничную молитву, которую ждали целую неделю, как редкий праздник в Аззаме.

Нехорошее предчувствие шевельнулось внутри, но Джамаль отогнал прочь дурные мысли, прислушался к словам имама Ибрагима, присоединяясь к молитве. Благочестивое песнопение оборвалось внезапно. Первый хлопок раздался прямо перед михрабом. Некоторые молящиеся даже не успели встать с колен, пораженные искорёженными осколками самодельной бомбы. Когда они умирали, их губы все еще шептали слова молитвы.

Следующий взрыв прогремел через несколько секунд с правой стороны, вспыхнули и задымились ковры; по мечети пополз сизый едкий дым, началась паника и крики, надрывно плакали дети, кашляя и задыхаясь. В оба входа мечети ворвались вооруженные мужчины с обернутыми вокруг лица платками, и без разбора начали палить из автоматов по пытающимся выбраться людям. Все происходило стремительно, быстро; взрывы, стрельба, хаос.

Крепкий мужчина, громко крича имена своих близких, толкнул Джамаля и рванул вперед, но тут же упал, остановленный автоматной очередью и больше не шевелился. В панике мужчины и женщины, подхватив на руки детей, бежали к выходу, но там их ждали пули повстанцев. Джамаль скрипнул зубами от отчаянья. Мысль об отце мелькнула в сознании алым всполохом, и он метнулся вперед, в самую гущу кровавой бойни, не думая о собственной жизни. Сделав пару шагов, он споткнулся о тело одного из погибших, которое не рассмотрел в дыму, упал сверху, испачкав лицо и одежду в крови. Открытые мертвые глаза смотрели с изуродованного смертельным ранением лица, и застывший в них навечно ужас передался Джамалю. Стирая рукавом рубахи чужую кровь с щеки, юноша заставил себя подняться и внезапно увидел сжавшуюся у стены Эйнин, голубоглазую девчонку. В шоке и ужасе она смотрела на него обезумевшим отчаянным взглядом, ее голые маленькие ступни были поранены и кровоточили, в пальцах она нервно сжимала четки. Бездонные озера слез взирали на него, но не умоляли о помощи, нет… Они оба в этот момент ничего не осознавали. Звуки выстрелов, яростные крики мятежников, отчаянные мольбы умирающих…