Наталья Шунина - Троесолнца

• Название: Троесолнца
• Автор: Наталья Шунина
• Жанр: Ужасы
• Год: 2020
• ISBN: 978-5-04-110739-0

Он, я, они… Трое становятся четырьмя. Автор рассказывает историю художника, художник говорит о себе, и затем появляется изнанка: мы видим автора, который изменяется под влиянием своего героя. «Троесолнца» – это три пыльных таинственных окуляра, три реальности героя и его автора, каждая из которых изобличает другую. Ложь не есть губительница истины. Она не безобразна. Через неё можно увидеть неискривлённый образ, который она пародирует. Или единого образа не существует?.. Если ты не знаешь, кто ты, почему ты считаешь, что твой герой менее реален, чем ты? Не есть ли ты собственная мысль о другом?

---

Итак, два человечка, Бахрушин (от роду пятидесяти пяти зим) и Нежин (в свою двадцатую разудалую весну), скромно вошли в пышную библиотеку, освещённую только несколькими бронзовыми бра, сели в глубокие кожаные кресла, утонув в них, и замолчали. Резко, знаете ли, все настроения улетучились, брызги просохли, и захотелось молчать. Нежину хотелось молчать о заказе, Бахрушину – о милой Ольге и взлелеянном в мечте музее. И именно это молчание, библиотечное, обоюдно понятое и разделённое, их примирило. Точнее, не примирило, а развело – каждого в свою сторону.

Разглядеть названия книг издали при таком тусклом свете (тем более комната была внушительных размеров и даже имела второй ярус, вход на который осуществлялся с ажурной винтовой лестницы) было сложно, хотя Нежину стало на мгновение любопытно, что хранится на центральных стеллажах и что всё же занимает господина заказчика.

– Пал ниц, – как-то про себя буркнул Бахрушин и, заметив взгляд Нежина, добавил погромче: – Хорошая, просторная такая, всегда, кстати, мечтал… М-да, хорошая, – и более скептически: – Но надо бы посмотреть, чем всё это набито…

Нежин утвердительно угукнул. Он вспомнил про свою дерзость, которую позволял себе за столом и которая сейчас казалась ему смешной и неоправданной, и ощутил резкую усталость: даже от своих воспоминаний и уж тем более от переживаний. Вот он стоит (точнее, размазался в кресле, как медуза) в двух шагах от мечты, от своего первого заказа и ощущает такую усталость, что нет сил даже насладиться этой важной минутой, этой прекрасной библиотекой, сверкающей золочёными корешками и выставленными в едином оформлении кодексами и собраниями, и нет сил даже выудить у Бахрушина сведения по поводу китовраса, которого ему надлежит рисовать. И если сейчас Бахрушин снова на него нападёт, подозревая его в незнании славянской мифологии, то не будет сил даже отбиться или что-то промямлить про славянскую поэтику и символику и прочее-прочее, на что он натаскивал себя все дни до встречи. И Бахрушин поднимет шум, и его вытолкают из дома, как невежественного юнца, которым он, по сути, и является.

– Ну что ж, вернёмся, что ли, к несчастному? Видите ли, вы были совершенно не правы, когда сказали, что китоврас несчастный. Перво-наперво надо начинать со сказания «О Соломоне и китоврасе», ведь в вас живёт такое искажённое восприятие китовраса, ну, ужас… Оно неминуемо приведёт к гибели всего нашего проекта, – говорил Бахрушин, продолжая осторожно рассматривать библиотеку.

Молний в Нежина он пока не пускал.

– А о каком проекте вы говорите?

– Проект очень крупный. Ваша работа – это только самое начало, молодой человек. Рассказывать я о нём не буду, не имею права, но вот скажу, что вам непременно надо воспеть былинность, мудрость, силу, тайну в китоврасе, вам надо заинтересовать ваших зрителей и заставить их всех шагать вспять, к своим корням! – декларировал Бахрушин. – Непременно надо прочесть книгу Коляды, если вы её, конечно, не читали, Окладникова, Чернецова, Кайсарова, Вагнера, можно также профессора Глинку! А вы, я так понимаю, смутное имеете представление…

Нежин же чувствовал себя таким выжатым, что едва ли мог переварить все его не то что слова – интонации. У него даже не было сил бояться вопросов Бахрушина, который, кажется, поставил себе целью отыграться. Он слушал красноречивые эпитеты Бахрушина, кивал головой и вдруг спросил:

– Сергей Иванович, можно вам задать вопрос?

– Задавайте.

И юноша замолчал. У него всплыло сразу несколько вопросов. Один нелепее другого. С другой стороны, были и важные: «Бахрушин, вам-то какая в этом всём выгода? Чем я вам помешал? Да и вы же не костряковского поля ягода». И вообще ему хотелось сказать: «Заткнитесь, милый, дорогой Бахрушин. Поверьте, как никто, я люблю китоврасов, потому что это мой первый заказ, и я его нарисую, несмотря на всю вашу болтологию. А если провалю, то уж и без того провалю и сразу сдохну. А сейчас у меня нет сил чесать языком и ощущать, как вы выпиваете из меня все соки. Вы гадкий вампир. Адье, Бахрушин». Но, конечно, сведение о первом заказе привело бы к скандалу, и Луиза Николаевна позаботилась бы, чтоб его отчислили из института. И хотя Нежин уже ощущал, как поплыл его усталый, расквашенный ум, кто-то будто шепнул за него его устами:

– А когда впервые вы увидели китовраса и о чём вы тогда подумали? Как давно это было? – прошептал он.

И получилось задушевно и странно хитро… Но он ведь эту хитрость сам не предполагал и даже готов был к какому-то саморазоблачению – вообще ко всему страшному!..

Бахрушин призадумался, глаза его успокоились, поскользили мягко по винтам лесенки, будто по пройденным весям, пару раз он вроде как слегка улыбнулся, точнее, не улыбнулся, а слегка-слегка добродушно сморщил уголки синеватых, бескровных губ:

– Тогда мне было лет семнадцать уже. То есть как давно это было, сами понимаете. Отец мой был археолог, мама – учитель русского… – и Нежин слышал что-то отрывочное: «хороший у нас такой подъезд», «точнее, не гостей, а так всяких», «могильщики», «ну, так повелось», «из кружка археологического», «да дед Петрай тихим сапом напросился», «хотел задаром», – а сам думал: «Нет, ну неужели я и правда смогу осуществить заказ? Так, получается, я докажу, что художник? Да это же самое большое счастье на земле… Знает ли кто-то, кроме меня, на Земле, что это самое большое счастье на Земле?»

На этой мысли он резко услышал:

– Вышел он от нас не то чтобы очень пьяным, но, как оказалось, что-то в его голове перемкнуло. Откуда-то взял он милицейскую форму и пошёл на дорогу – водителей к порядку приучать. Один остановился, поговорил и поехал дальше, посмеиваясь. Второй остановился и уехал, угрожая, что сам его сдаст, а к третьему Петрай под колёса бросился… Так вот свисток, которым водителям он свистел, был с ярмарки в виде китовраса… внуку, наверное, покупал…

– А что с третьим стало? – очнулся Бажен и ощутил неприятное, полное суеверия, предчувствие.

– С каким третьим? – переспросил Бахрушин, вдруг разозлившись на Нежина за свое откровение.

– Который Петрая задавил.

– В тюрьму сел, что, – хмыкнул Бахрушин и продолжил в занудно-напыщенном тоне: – Однако, как вы понимаете, потом я их видел в огромном количестве на разных предметах быта. Так сказать, китоврасы в разных ипостасях. Потом я видел их на чеканке XIV века Серпуховско-Боровского княжества, на ларцах, на гербах, на бляхах поморского литья. С XV–XVI веков при отправлении священного культа на Псковщине и Новгородщине появляется не кто иной, как наш Красовитъ, или Сварокъ Ти, – хотя, полагаю, вам ни о чём это не говорит, – язвительно заметил он, помолчал и продолжил: – Если про культ, то в сокровищнице собора города Хальберштадта в Германии сохранилась шитая золотом далматика XIII века – на ней китоврас и олень. Похожие есть на бронзовых вратах Аугсбургского собора XI века и на цокольном рельефе главных ворот церкви аббатства Сен-Жиль дю Гард. Барбара Прегла, вы её, как понимаю, не читали, предполагает в олене спасающуюся христианскую душу, согласно 41-му псалму, а в китоврасе изобличает демона. Это она изобличает, а у нас вот вдруг появляется китоврас, имеющий крылья, мудрый, беседующий с царём Соломоном! что он, с неба упал?.. У нас китоврас бывает коронован венцом, а в руках он держит жезл и щит! – искренно воскликнул Бахрушин, но тут же вид его стал задумчивым, он закусил губу, как будто мучила его неразрешимость и таинственность китовраса в культуре, и он продолжил уже менее выдающимся голосом: – Видно, в память о родстве с Соломоном… И мы, конечно, не можем упускать средневековую иконографию, по которой он порой трактуется как символ двойной богочеловеческой природы, а значит, как символ Христа. А затем, в XVII веке, на Руси китоврас превращается в бескрылого Полкана, приятеля Бовы-королевича, полканы уже противостоят Добрыне Никитичу и здравствуют, и множатся в лубочных книгах XVIII–XIX веков, и на человекоконе уже короткий кафтанишко, нахлобучена шапочка на головке, и вся его мощь, как вы понимаете, истаяла… Но смутный его важный прообраз…

– Сергей Иванович, подождите, – вдруг прервал Нежин, смотря на него большими глазами, соображая и боясь забыть, – подождите. Вот вы мне тогда скажите, кто это? Так, а как же мне вам его показать? В общем, у меня дома художественный журнал по персидской миниатюре, и там, кажется, на одной из миниатюр Мухаммед скачет верхом вот на таком существе – лошади с головой человека! Вам надо видеть, – заволновался Нежин, почувствовав от этого совпадения лёгкий жар. – Это либо Бехзад, либо… да, – говорил он, припоминая детали картины, – там всё будто в огне полыхает, и много синего, пророк верхом на этом нечто перелетает из Мекки в Иерусалим, и у пророка стёрто лицо, ну, это вы сами понимаете почему… Вы знаете, – с решительным видом опустил он руку на стеклянный столик, отчего по сумрачной библиотеке раздался звон, – а ведь это очень цельное произведение искусства! да, в высшей степени! И там не могло быть ошибки, значит, и в исламской культуре, скажем персидской, образ человека-коня символизирует совершенно не дьявольское и не похотливое… это век пятнадцатый, хотя зачем гадать, я ведь могу вам быстро ее найти, – и он достал телефон и стал рыться, вбивая имена, все, которые помнил: Бехзад, Шайх Мухаммад, Мирза Али, Риза-йи-Аббаси…