Мег Розофф - Каким я был

• Название: Каким я был
• Автор: Мег Розофф
• Жанр: Современная русская литература
• ISBN: 9785001141105

Главный герой этой книги – Хилари – вспоминает эпизод, случившийся с ним в школе-интернате для мальчиков. Восточное побережье Англии, мрачные болота, холодное море, которое постепенно наступает на сушу… Во время пробежки Хилари встречает своего ровесника Финна, живущего в полном одиночестве в старой хижине на острове, и всеми силами пытается завоевать его дружбу, но тот так до конца и не подпускает его к себе и, кажется, скрывает какую-то тайну…

---

Вместо этого я решил его выследить.

После уроков я сел в автобус до города. Ни в винный, ни в кондитерскую не пошел, хотя все нормальные школьники толкутся именно там. Вместо этого я отправился шляться по рынку. Он начинался на главной улице и растянулся не меньше чем на полмили, потому что городок был немаленький. Ларьки теснились вдоль длинной узкой дороги, в конце располагался рыбный ряд. Внушительное, отделанное мрамором здание с резными дельфинами на балюстраде еще использовалось по назначению, хотя и знавало лучшие дни. Строение выглядело обшарпанным и печальным, высокие окна заросли грязью. В мраморных желобах – тонны кровавых рыбьих внутренностей. И вонь кругом.

В палатках ближе к главной улице продавали одежду, мужские носки и – одновременно притягательно и отвратительно – женские корсеты мерзкого телесного цвета, огромные, абсолютно больничного вида, словно призванные скрывать неприглядную тайну супружества. Рядом – кухонная утварь, стальные чайники, дешевые жестяные кастрюльки, массивные фаянсовые тарелки с красными метками поверх клейма производителя, чтобы обозначить бракованный товар. Дальше ткани: большие рулоны грубой серой костюмной материи – шерсть пополам с отходами целлюлозы, носить невозможно. Дальше по дороге товары для дома уступали место заботливо уложенным пирамидам фруктов и овощей. В октябре – только кучи грязной свеклы, цветной капусты и просто капусты. Еще тут были огромные деревянные лари с фасолью. Месяца через два все изменится, появятся пастернак, репа, морковь и картошка.

Рынок этот ничем не отличался от десяти тысяч других, разбросанных по всей Англии, но шум и сутолока все-таки взволновали меня. Если отвлечься от блестящих штучек и безделушек, легко вообразить, что перенесся на пару веков назад прямо в картину Хогарта или Домье[5]. Физиономии с тех пор точно не изменились. Эти красные прожилки, носы картошкой и хитрые глазки словно сошли с хогартовской серии «Похождения мота».

Я постоял минутку, погружаясь в краски и звуки, в неумолкающий беспорядочный гул огромной человеческой толпы, занятой повседневными делами. В школе царил порядок, все подчинялось правилам, ученики не соприкасались с реальной жизнью, с тем же успехом мы могли быть заключенными или монахами-траппистами. Ни девочек, ни домашних животных, ни раздраженно покрикивающих отцов, ни слепо обожающих матерей, ни стариков, ни младенцев, никаких сестричек, которых надо встречать после занятий танцами, никаких собак, чтобы выгуливать, или кошек – кормить, даже груды счетов по почте не приходят. Закрытая школа удовлетворяла наши основные потребности, наши головы и тела набивались текстами и прописными истинами, но мы невероятно, отчаянно, катастрофически нуждались в настоящей жизни.

Я искал Финна.

Все в порядке, он тут, его легко приметить среди широкоплечего, костлявого народа, обитающего на рынке. Финн брал из штабеля ящики и грузил в фургон. Суровая низкорослая женщина с платком на шее наблюдала за его работой и иногда показывала, какой ящик куда ставить. Каждые несколько секунд она быстро и внимательно оглядывала рынок.

Я не хотел, чтобы меня застукали, к тому же рынок начинал пустеть. Я повернулся и пошел прочь – вдоль ночных рубашек в цветочек и других дешевых тряпок, назад на главную улицу. Помедлил у мясного прилавка где, вопреки объявлению «Свежее мясо», кое-что (все) пахло смертью. Мухи чувствовали себя как дома на коровьей шкуре, а шесть остекленевших глаз уставились на меня с трех подпорченных овечьих голов. Содрогнувшись, я прошел мимо.

Дойдя до конца узкой улочки, я повернул обратно. Последние покупатели торопливо рылись в подгнивших яблоках и луке, а торговцы мечтали поскорее закончить работу и отправиться по домам. Я шел медленно. На этот раз Финн заметил меня издалека, притормозил, чуть не уронил ящик, снова глянул на меня, потом украдкой на свою нанимательницу. Она тоже меня увидела: не надо быть особо наблюдательным, чтобы разглядеть одинокого ученика школы Святого Освальда в безобразной серо-голубой форме. Школьники не часто интересуются швабрами и овощами. Среди домохозяек я торчал, как прыщ на носу.

Я подошел к ним, стараясь держаться непринужденно. Не получилось.

Финн подобрал свою куртку. Коротышка расстегнула кожаную сумочку, висевшую у нее поперек пуза, и вытащила пару банкнот. Я отвернулся из скромности, а может, от смущения, представив на месте Финна себя. На самом деле я был бы не прочь взглянуть на такое необычное действие – обмен работы на деньги. В моем мире деньги могли появиться только в виде чека за обучение, упрятанного в скромный белый конверт.

Финн зашел за ларек и вынес два разбухших пакета – из одного выглядывали морковка и картошка, а из второго – маленький ананас, редкая птица в наших краях.

– Пошли! – скомандовал Финн, как будто я каждый четверг встречал его на рынке.

Я пристроился за ним, слева и чуть позади, послушный и преисполненный благодарности, как собака.

По дороге он купил буханку черного. Пока булочница заворачивала хлеб и отсчитывала сдачу, я отчаянно придумывал, какой бы подходящий случаю вклад внести мне. Хотелось сделать широкий жест. Я указал на самый вычурный торт на прилавке – странное бело-розовое сооружение, украшенное розочками и глазированными трубочками, – не заметив, пока не стало слишком поздно, что это крестильный торт с розовым сахарным ангелочком в центре. Я в ужасе следил, как помощница булочницы, а может, ее дочка устраивает грандиозное шоу из упаковки торта в коробку и обвязывания коробки веревочкой. Финн ошарашенно наблюдал, как я расплачиваюсь и забираю эту мерзость. Как я хотел, чтобы время обратилось вспять и спасло меня от позора!

Пошел град. Мы сгорбились, запахнули куртки, я свою форменную, а Финн брезентовую, на вид не слишком теплую. Перчаток ни у кого из нас не было. Выдыхая белые облачка пара, мы поднажали. Наши шаги глухо звучали на булыжной мостовой. Было холодно и темно, народ сидел по домам. Домики с обеих сторон узкой улицы надвигались на нас. Звучал неясный шум голосов, видны были узкие полоски света. Меня, как бабочку к огню, тянуло в уютные комнаты, за ставни и занавески, в комнаты, набитые статуэтками и уродливой мебелью, где краснолицые мужчины и женщины смотрят телик, где похрапывают дворняжки, притворяющиеся шотландскими овчарками. В этих домах топили углем, и дым из сотен труб кружил вокруг нас в морозном воздухе. Я крепко держал коробку с тортом за спиной, мечтая оставить ее на чьем-нибудь пороге, и старался шагать пошире, чтобы идти в ногу с Финном.

Он молчал, пока мы не миновали город. Наконец заговорил:

– А тебе не надо в школу?

– Вот уж от тебя не ожидал!

Он ускорил шаг, я едва за ним поспевал.

– Да я забил на учебу, все уже давно выучил.

Он обернулся, посмотрел на меня и ухмыльнулся, мои слова его позабавили.

Мы молча дошли до школьных ворот. Я медлил, не зная, как завести разговор о следующей встрече. Финн тоже молчал, наконец я сунул ему торт, пробормотал «до свидания» и пошел прочь неестественно широкими шагами, изображая суровость, – надо же произвести впечатление.

Когда я наконец набрался мужества и обернулся, его уже не было.

Глава 7

Моя унылая жизнь начала сворачивать с накатанной дорожки. В то время я не умел удивляться преходящей природе отчаяния, но сейчас, постарев, я вижу, как мало надо, чтобы круто изменить судьбу – к добру ли, к худу. Случайное событие или мысль. Другой человек. Мечта о другом.

В нашей тесной спальне с осыпающейся штукатуркой, где все стены были заклеены вырезанными из газет фотографиями кинозвезд и футболистов, я хранил свою новую жизнь в секрете – насколько это было возможно.

– Ты откуда?

Риз, как всегда, любопытничает.

– От верблюда.

С какой стати я должен ему докладывать? Гиббон сделал неприличный жест. Барретт подавил смешок. Я закрыл глаза и мысленно превратил всех троих в маленьких мышек.

Бумажный пакетик, брошенный Гиббоном, долетел до моей кровати и лопнул. Запахло тухлятиной, я увидел длинный гибкий хвост. Под радостные завывания этих идиотов я осторожненько подхватил пакет и выбросил в коридор, целясь в дверь напротив. Проснувшись под утро, я выдрал из тетрадки Гиббона заданный на прошлой неделе перевод, бесшумно спустился по пяти лестничным пролетам в туалет, использовал странички по назначению и спустил воду. С пяти до шести я спал как младенец.

На следующий день была назначена встреча с воспитателем – прошла половина семестра, пора оценить прогресс новичков, ведь мы славимся своей отеческой заботой об учениках. Я отвечал на все вопросы в стиле, который должен был удовлетворить Клифтон-Могга и показать, что я обжился и привык. Он рассеянно кивал, пока я перечислял мириады малоприятных эпизодов, случившихся за первые шесть недель моего пребывания в школе. Потом он пошлет моим родителям любезное письмо, что я уже втянулся в школьную жизнь, – за свою долгую, заурядную карьеру он писал такие письма, наверно, уже сто тысяч раз.